Этти Хиллесум - Я никогда и нигде не умру

• Название: Я никогда и нигде не умру
• Автор: Этти Хиллесум
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-9910-3621-4

У нее был талант «излучать свет».

Ее внутренняя душевная мощь дарила неисчерпаемую волю к жизни. Подобно ее соотечественнице Анне Франк, Этти писала дневник, который стал символом мужества и потрясающего жизнелюбия, памятником всем жертвам Холокоста.

Она доверяла бумаге свои мысли и чувства, чтобы не позволить сломать себя трагедии миллионов людей. Как и доктор-психоаналитик Виктор Франкл, Этти Хиллесум спасла от самоубийства сотни человек в лагере, нашла в своей душе бессмертную надежду и поделилась ею с другими.

О ее вере и силе духа в своей проповеди в Пепельную среду 2013 года говорил Папа Римский Бенедикт XVI.

---

Как сильно бьется сердце. Но не для одного человека, для всех людей. Мне кажется, у меня богатое сердце. Раньше я всегда представляла, что отдам его одному человеку. Но нет. И когда в 27 лет приходишь к подобной суровой «правде», тебя часто охватывает отчаянье, одиночество, чувство страха, но с другой стороны — чувство гордости и независимости. Я доверена самой себе и должна прийти к согласию с собой. Единственный критерий, которым ты обладаешь, — ты сама. Снова повторяю себе это. И единственная твоя ответственность в этой жизни это ответственность за себя. Но с этим ты должна справиться полностью. А сейчас надо позвонить S.

Среда [22 октября 1941], 8 часов утра. О Господи, дай мне по утрам немного меньше мыслей и немного больше холодной воды и гимнастики.

Жизнь невозможно заключить в несколько формул. В итоге именно это тебя постоянно занимает и ты много над этим думаешь. А не получается, потому что жизнь бесконечно разнообразна, ее не поймать, не упростить. Но сама ты могла бы стать проще…

Четверг [23 октября 1941], утро. Какая же ты дура! Прекрати ломать себе голову! Не пытайся одним или несколькими яркими словами обрисовать все… Слова никогда не смогут охватить тебя целиком. Божий мир и небеса такие большие. Разве недостаточно большие?

Хотеть назад в темноту, в материнское лоно, в общую массу — или стать самостоятельной, найти собственную форму, победить хаос. Я разрываюсь между этими двумя вещами.

24 октября. Сегодня утром — Леви. Мы не должны заражать друг друга своими плохими настроениями. А вечером — новые постановления, касающиеся евреев. По этому случаю я позволила себе полчаса подавленности и беспокойства. Раньше я бы бросила работу и утешилась чтением какого-нибудь романа. Сейчас надо заняться Мишиным анализом. Это очень важно, что он так хорошо отреагировал по телефону. Не стоит питать большие надежды, но он заслуживает помощи. Пока что надо использовать приоткрывшуюся к нему дверку. Может, в дальнейшем это поможет ему. Не нужно ждать великих результатов, надо верить в малое. Вот уже два дня, как, не углубляясь в собственные настроения, беспрерывно работаю. Хорошая девочка, молодец!

«Я так привязана к этой жизни».

Что ты понимаешь под «этой жизнью»? Удобную жизнь, которую ты ведешь в данное время? Действительно ли ты привязана к голой, совершенно голой жизни, в том виде, в каком она тебе представится, выяснится лишь с течением лет. Ты располагаешь достаточными силами. И в тебе есть что-то такое: «Смеясь ли прожить жизнь или плача, это всего лишь жизнь». Но это не все. Это замешано на западном динамизме, который временами я очень сильно чувствую: у тебя прекрасное здоровье, ты тянешься к самой себе, к своей основе. А теперь — работай.

После одного разговора с Яапом[26]:

Время от времени мы бросаем друг другу частички самих себя, но я не думаю, что при этом мы понимаем друг друга.

Четверг [30 октября 1941], утро. По всем направлениям страх жизни. Совершенная подавленность. Отсутствие уверенности в себе. Отвращение. Страх.

11 ноября [1941], утро. Кажется, будто прошли долгие недели, наполненные ужасными переживаниями, а я снова стою перед той же проблемой — перед необходимостью разорвать на мелкие кусочки этот самообман или фантазию, назовите как угодно, это стремление всю жизнь обладать одним человеком. Ты должна свой абсолютизм стереть в пыль. И не думай, что от этого ты обеднеешь, наоборот, — станешь богаче, многограннее. Надо принять свойственные людским отношениям спады и подъемы и рассматривать их не как повод для печали, а как нечто положительное. Не хотеть целиком владеть другим еще не означает отказаться от него. Дать другому полную свободу, и внутреннюю тоже, отнюдь не значит отречься. Постепенно начинаю понимать свою страсть в отношениях с Максом[27]. Меня все больше разжигает отчаянье, возникающее оттого, что в конце концов всегда сталкиваешься с недосягаемостью другого. Пытаешься его достичь не тем, слишком абсолютным способом. А абсолюта нет. Очень хорошо знаю, что жизнь и человеческие отношения бесконечно многообразны и что абсолюту или объективности ни в чем и никогда не добраться до истинного. Но это знание должно из головы перейти в кровь, во всю тебя, это тоже надо прожить. Все время возвращаюсь к тому, что на протяжении всей жизни нужно тренироваться принимать ее не только в соответствии со своим мировоззрением, но и в согласии со своим чувством. В этом, быть может, и заключается единственная возможность обрести гармонию.

21 ноября [1941]. Интересно, что последнее время я полна творческого вдохновения и хотела бы страницу за страницей писать рассказ о девочке, которая не может стать на колени или что-то в этом роде, о занимающей меня маленькой Леви и о многом-многом другом. Но, записывая это, я, как ужаленная, подпрыгиваю на синем покрывале от вдруг возникшего вопроса, да, от этого вопроса. В то время как я полна этических проблем, размышлений о правде и Боге, неожиданно появляется «проблема еды». Может, это все-таки стóит проанализировать. Периодически, хотя и не так часто, как раньше, я порчу себе желудок просто тем, что слишком много ем. От несдержанности. Знаю, что должна быть осторожна, но, несмотря на это, на меня вдруг нападает что-то вроде жадности, против которой бессильны любые аргументы. Я знаю, что, позволив себе лишний кусок, буду сильно раскаиваться за это небольшое удовольствие, однако ничто не в силах удержать меня. И я вдруг понимаю, что из этой проблемы можно что-то извлечь. В конце концов, это символично. Наверняка подобная жадность существует и в моей духовной жизни. Желание поглотить неумеренно много иногда заканчивается тяжелыми желудочными проблемами. Где-то здесь находится причина всего. Может быть, это связано с моей любимой мамой. Она всегда говорит о еде, для нее не существует ничего другого. «Иди поешь что-нибудь. Ты мало поела. Ты так похудела». Вспоминаю, как несколько лет назад я наблюдала за мамой во время еды на одном мероприятии для домохозяек. Я сидела на балконе маленького кинозала в Девентере. Мама находилась в центре длинного стола среди других женщин. На ней было голубое кружевное платье, и она ела. Она была полностью этим поглощена, ела жадно и увлеченно. Когда, сидя на балконе, я вдруг увидела ее, то испытала ужасное раздражение. Я не могла себе это объяснить, но одновременно с этим отталкивающим чувством мне было ее безумно жалко.

В этой жадности было что-то такое… Словно она боялась каким-то образом остаться обойденной. Это было ужасающе жалким и по-животному отталкивающим. Так мне казалось. На самом же деле это была обычная домохозяйка в кружевном голубом платье, которая просто ела суп. Но если бы я могла понять все, что во мне тогда происходило, то многое поняла бы в моей маме. Этот страх что-то недополучить в жизни! Из-за него потом и приходит истинная обойденность. Никак не подобраться к самой сути.

С психологической точки зрения это можно было бы (послушайте полного профана) сформулировать так: моя конфронтация с мамой все еще существует, и вместе с тем, гнушаясь в ней некоторыми вещами, я делаю их точно так же, как она. В конечном счете я не принадлежу к людям, которые придают еде большое значение, несмотря на то, что она имеет и свои приятные стороны. Но не об этом речь. Что-то стоит за тем, что я себе сознательно, добровольно или, лучше сказать, вопреки своему сознанию каждый раз порчу желудок. Конечно, именно с этим связано и мое стремление к аскетизму, к монашеской жизни с ржаным хлебом, чистой водой и фруктами.

Можно иметь жизненный голод. Но, будучи ненасытным, — промахнешься, не попадешь в цель. Ну вот, ты все еще продолжаешь говорить на глубокомысленные темы.

Но интересно, что в то время, когда во мне бродит все еще не проявившаяся внешне депрессия, я вдруг чувствую, что мне необходимо посвятить несколько слов своему животу и всему, что за этим стоит.

Виновны в этом, конечно, недавние разговоры с S. о преимуществах и недостатках психоанализа. Поводом к этому послужили дебаты с Мюнстербергером[28]. S. упрекал психоаналитиков в недостаточном человеколюбии, в их слишком деловом интересе к человеку.

«К лечению человека с больной душой нельзя подходить без любви». Однако я могла бы себе представить, что к такой проблеме можно подойти чисто по-деловому. S. также находит скверным тот факт, что на протяжении многих лет на психоанализ уходит всего один час в день и что человек из-за этого становится неприспособленным к жизни в обществе. Я описываю, конечно, огульно и грубо. Нет времени и, собственно говоря, нет желания копаться в этом. Это такая трудная область, а я такой дилетант. Тем не менее эти вещи не отпускают меня, и когда-нибудь я должна буду в них разобраться. Ой-ой-ой, как же много тернистых троп предстоит мне пройти! Будучи своим единственным критерием, я обязана во всем разобраться, найти свои собственные формулировки и маленькие истины. Иногда проклинаю эти побуждающие меня бог знает на что творческие силы. Но бывает, что я за них исполнена большой благодарности, почти экстаза. И эти высшие моменты благодарности за такую полную жизнь, за возможность постепенного, хоть и на свой лад, постижения вещей каждый раз, становясь мне опорой, делают мою жизнь драгоценной. Но сейчас, кажется, все снова пошло вкривь и вкось. Наверное, это связано с тем, что Миша опять в городе. В точности я этого не знаю. Ах, Господи, так много всего.