Зоя Воскресенская - Сердце матери

• Название: Сердце матери
• Автор: Зоя Воскресенская
• Жанр: Прочая детская литература

---

- Вот по этому вопросу я нахожусь в оппозиции и считаю, что Ленин наше самое сильное оружие. Не на ваш же авторитет мне ссылаться.

- Митя, не горячись, - успокаивала брата Анна Ильинична.

- Ленин... Митя... Маняша... Что это за конспирация? Семейственное согласие здесь неуместно.

- Это согласие партийное, принципиальное, - отрезал Глеб Максимилианович.

- Кстати, вам бы не грех познакомить меня с последним письмом Старика, - заметил Юрий.

- Оно сейчас спрятано, - отвечает Мария Ильинична.

- Где? - поинтересовался Юрий.

- Ни один партийный конспиратор не задаст такого бестактного вопроса, - напомнила ему Зинаида Павловна.

- Тогда мне здесь делать нечего. - Юрий встал и демонстративно ушел, не попрощавшись.

Вскоре ушли и Кржижановские.

Мария Александровна зашла в столовую.

- Дети, вы так громко разговаривали и спорили. Между вами нет согласия? - спросила мать.

- Нет, мамочка, между нами согласие полное. Но здесь был один чудак, и Митя погорячился, - ответила Анна Ильинична.

- Чудак ли это? - задумчиво произнесла Мария Ильинична. - Это примиренец, если не готовый меньшевик.

- Я как медик полагаю, что процесс у него необратимый, - сердито заметил Дмитрий Ильич. - Он всецело на стороне меньшевиков, и его поведение мне явно не нравится... Итак, завтра мы разъедемся по комитетам. Я пошел домой: Тоня, наверно, волнуется.

- А кто останется с мамочкой? - спросила Мария Ильинична.

- Я останусь, - ответила Анна Ильинична.

- Ни в коем случае, - возразила Мария Александровна. - Дело прежде всего, а я уж не такая хворая и старая, чтобы при мне оставался кто-нибудь. Раз нужно - поезжайте все.

- С тобой останется Тонечка. - Дмитрий Ильич нежно поцеловал мать и ушел.

- А теперь спать, спать, - решительно сказала Мария Александровна и погасила свечи на елке. Медовый запах воска распространился по комнате.

Мария Александровна проверила, хорошо ли заперта дверь, и легла. Лежала и думала о трудной судьбе своих детей.

Человек с шипящей фамилией чем-то взволновал их. Очень неприятный человек, и глаза у него нечистые, и любезность не от сердца.

Громкий стук в дверь прервал ее мысли.

Сердце заколотилось. Нащупала ногами ночные туфли, накинула халат, неслышно прошла через столовую в спальню.

- Полиция, - предупредила она дочерей и пошла открывать.

И снова все перевернуто в квартире, елка, словно забившись в угол, тускло поблескивает украшениями, шахматный столик опрокинут, ящики из него выдвинуты, шахматы раскиданы по полу. Даже золу выгребли из печей, и горячие угли на поддоне покрылись летучим серым пеплом.

Полицейские увели обеих дочерей...

Мария Александровна осталась одна.

В окно брезжит рассвет. "Надо предупредить Митю, - думает Мария Александровна. - И, наверно, придется переехать жить к нему, пока все уладится. Немедленно написать письмо Володе..."

Подходя к дому, Мария Александровна еще издали увидела, что в подъезде толпятся люди. Почувствовала что-то неладное.

- Заарестовали их, - сообщил дворник, когда она подняла руку, чтобы позвонить в квартиру Дмитрия Ильича.

Итак, арестованы все четверо.

"Пойти к Кржижановскому? Нет. Нельзя. Могу притащить за собой "хвост".

Еле передвигая ноги, она пошла на Лабораторную. И сразу спина согнулась, словно на нее взвалили тяжелую ношу.

На углу сквера неожиданно возник Глеб Максимилианович.

- Дорогая Мария Александровна, не волнуйтесь. Их арестовали заодно со всеми. Была массовая операция, Зину схватили на улице. Я ухожу в подполье. Партийный архив передайте человеку, который предъявит вам вторую половину этого листка. И больше никому.

Глеб Максимилианович сунул Марии Александровне в руки обрывок календарного листка и исчез.

Мария Александровна спрятала листок в муфту.

...Ах, какая высокая и крутая лестница домой!.. Плохо слушаются ноги. Отперла квартиру, вошла к себе в комнату и без сил опустилась на стул. С портрета на нее смотрели строгие глаза Ильи Николаевича.

"Илюша, ты неодобрительно смотришь на меня. Я написала Володе очень грустное письмо. Плохо сделала, друг мой, плохо, проявила слабость. Они ведь мне ничем оттуда помочь не могут. Напрасно их растревожила. Что ждет коих детей? Куда пойти? Киев теперь чужой, незнакомый город. Ни одной родной души".

Мария Александровна принялась за уборку. Надо было чем-то отвлечься.

У дверей тихонько задребезжал звонок. Один, два, три раза. Свои... Кто же это?

Мария Александровна открыла дверь.

У порога стоял человек с шипящей фамилией.

"Неужели это тот человек, которому я должна передать партийный архив?"

- Здравствуйте, дорогая Мария Александровна! - Юрий говорил ласково и вкрадчиво. - Очень сочувствую вашему горю. Но будем надеяться, что все уладится. Я пришел за документами. Как хорошо, что я успел познакомиться с вами!

- Все документы забраны при обыске, - после секундного колебания ответила Мария Александровна и отчужденно посмотрела на молодого человека.

- Но последнее письмо Владимира Ильича, я надеюсь, не попало в руки полиции?

- Забрали всё, - ответила она холодно.

- Не может быть, чтобы забрали! - воскликнул Юрий. - Мария Ильинична его хорошо спрятала. Это драгоценное письмо! Может, поискать?

- Полиция уже тщательно все обыскала. Ничем не могу помочь.

Юрий с холодной вежливостью откланялся.

- Прошу прощения. Если понадобится моя помощь - я к вашим услугам. Есть ли у вас деньги?

- Да, я получаю пенсию и смогу обойтись, - поблагодарила она.

Дверь за Юрием захлопнулась.

"Неужели это он предал?" - подумала Мария Александровна, и холодок омерзения пробежал по спине.

Мысли снова обратились к детям. Нужно действовать: идти в жандармское управление, хлопотать. А она не может уйти, пока важные документы не переданы в надежные руки.

В полдень явилась девушка, румяная от мороза, улыбчивая. Она сразу расположила к себе сердце матери.

- Здравствуйте, Мария Александровна! Я по поручению Глеба Максимилиановича. У меня есть письмецо. - Девушка протянула кусочек листка.

Мария Александровна вынула из глубокого кармана платья вторую половинку. Сложила вместе. Половинки сошлись.

- Обождите, пожалуйста, в моей комнате. Сейчас я вам принесу.

Мария Александровна прошла в столовую, плотнее задернула на окнах занавески. С трудом перевернула опрокинутый шахматный столик, вынула из филенки гвоздик и потянула к себе крышку. В углублении лежали материалы партийного съезда, газеты "Искра", письмо Владимира Ильича. Мария Александровна вынула документы, задвинула крышку, вставила на место гвоздик. Ласково погладила блестящую поверхность столика и поставила на него вазу с цветами.

Девушка аккуратно уложила документы в специальные внутренние карманы, вшитые в подкладку жакета.

- Теперь я не замерзну. - И она улыбнулась, да так хорошо и светло, что Мария Александровна с облегчением вздохнула: документы были в надежных руках.

Мария Александровна присела к окну, провожая девушку взглядом, пока она шла по двору. Перед глазами стояло ее лицо. "Как украшает человека благородное дело!" - подумала мать. Она знала многих товарищей своих детей, и все они для нее были один красивее другого. Особенно хороши у них глаза, зажженные большой мыслью, не затуманенные корыстью, завистью, злобой. Много видела Мария Александровна и полицейских, жандармов, чиновников и их начальников. И не могла вспомнить ни одного красивого. Может быть, и были среди них люди с правильными чертами лица, стройные, холеные, с изнеженными руками, но красивого не было. И глаза у них другие: видела она умные и тупые, злые и равнодушные, надменные и угодливые, а искры большого внутреннего огня ни разу в них не приметила.

Она оделась и отправилась в жандармское управление. Просила освободить одну из дочерей для ухода за ней, старой и больной матерью. Отказали... Получила разрешение на свидание с Аней. И то хорошо...

Мрачная большая комната для свиданий разделена двойной железной решеткой. С одной стороны - заключенные, с другой - толпа родственников.

В комнате стоял невообразимый галдеж. Женщины помоложе и мужчины заняли первый ряд у решетки. Мария Александровна вытягивала голову, становилась на цыпочки, чтобы увидеть свою дочь.

- Мамочка, здесь я! Как ты себя чувствуешь? - кричала Анна Ильинична.

- Хорошо. Я совершенно здорова! - Но слабенький голос матери тонул в галдеже. Пыталась объясниться жестами, но за широкими спинами стоящих впереди Аня поминутно теряла мать из виду. - Береги здоровье, Анечка! Я хлопочу, хлопочу!

Аня разводила руками и прикладывала ладонь к уху, что-то отвечала, но, как ни старалась мать выделить из общего людского гула голос своей дочери, она могла уловить только отдельные слова. Марию Александровну толкали, оттирали назад, сдавливали со всех сторон. От крика и напряженного стояния на цыпочках заболело сердце, сорвался голос.