Клод Фаррер - Дом Людей Живых

• Название: Дом Людей Живых
• Автор: Клод Фаррер
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2015

Герою фантастического романа французского писателя Клода Фаррера (1876–1957) предстоит пережить роковое приключение в затерянном доме, где обитают зловещие «Люди Живые», и… побывать на собственных похоронах.

---

— Но тогда, кто знает, может быть, это кто-нибудь другой? Не ошибиться бы, черт возьми! Пошарьте-ка в карманах, тогда видно будет.

— Да тут все склеилось… Это он! Я нашел его удостоверение и визитные карточки… Наверно, это он. Вы там, у веревок — готовы?

— Готовы!

— Ну, тогда — раз, два, три! Тащите говядину… Так, так!

— Чего еще: «так, так»!

— Что за черт! Он почти ничего не весит?

— Рассказывайте! Но если он так развалился, посмотрите, не забыли ли вы часом на земле ноги или руки?

— Нет, сержант. Ни даже головы!

— Поднимай, поднимай!

— Вот он и в отставку вышел…

— Стой!.. Стройся… Марш!

— Старайтесь, по крайней мере, не трясти носилки.

— Да, ему теперь не по вкусу придется, если трясти его экипаж…

Саван плотно сжимает мою голову, стягивает все мои члены. Носилки, покачиваясь, трогаются в путь. Я вижу все время, вижу ясно…

Пламя факелов и огонь трех свечей в канделябре сливают вместе свой блеск…

Черная ночь.

Сквозь решетчатое окно не проникает более даже вечерний свет. И даже вечерний свет не падает более с погасшего неба на тропинку. Саван закрывает мои глаза, саван там, и сон здесь. Сон, подобие смерти…

Снова рассвет…

Я не вижу его, но я угадываю. Прямоугольник решетчатого окна темен по-прежнему. Но, тем не менее, ночь прошла. Я чувствую через толстые стекла, чувствую холод, который предшествует утру…

Три свечи догорели почти до железа трех копий. Их фитили, склонившиеся в лужицах воска, бросают только неверный танцующий свет, который по временам угасает.

Сон возвратил мне немного сил, — очень немного. Быть может, я смог бы подняться с этой постели?

Я пытаюсь высчитать, сколько времени прошло с начала События… Сегодня… сегодня, вот уже рассвет. Вчера… вчера я был здесь… Да, я сделался старым вчера — вчера между рассветом и сумерками. И позавчера вечером я вступил в Дом Людей Живых… Значит, всего две ночи и один день.

Один день… Но как они глубоки, эти морщины на моем старом, старом лице! И эта поросль цвета инея, которая свешивается с моих щек, с моего подбородка… Один день, да!

Но горший для меня, чем век… Кто мне поверит когда-либо? Никто, никто, никто…

Быть может, я смог бы подняться с этой постели… Но сначала нужно, чтобы мне помогли, чтобы развернули этот стягивающий холст… Какой холст? Нет никакого холста, кроме этих простынь, которые мне совсем не мешают… Что же тогда?! А!.. Да… Это другой холст, вокруг Человека… Я вижу все время… Я вижу… И я путаю, не правда ли?

Рассвет… Вот он, наконец: прямоугольник решетчатого окна светлеет…

XXV

Я не слыхал, как отворилась дверь. Я был изумлен и не успел закрыть глаз.

Они вошли оба, граф Франсуа и виконт Антуан. Они на меня смотрят. Я вижу, как вчера, что они изумлены…

Граф Франсуа говорит мне:

— Сударь, прошу вас встать…

Я встал без всякого усилия. Я слаб, очень слаб, но легок, легок, — так легок…

Граф Франсуа продолжает:

— Сударь, мой отец слишком утомлен и не может покинуть своей комнаты. Мой сын и я, мы пришли для того, чтобы отвести вас туда…

Я последовал за ними. Не все ли равно, где мне быть? Там или здесь?

Я не увидел маркиза Гаспара. В его комнате ширмы из старого шелка скрывают постель, я мог видеть только ее четыре витых колонны, очень высокие, и четырехугольный балдахин без занавесок.

Но я узнал его фальцет и те мягкие интонации, с которыми он умеет говорить, когда не хочет быть ни повелительным, ни насмешливым…

Человек Живой говорит, и я слушаю, и в моей истощенной памяти, где изглаживаются и падают в прах все воспоминания прошлого, его слова врезываются так глубоко, что — я знаю — пребудут в ней до конца.

Он говорит:

— Сударь, я был лучшего мнения о моем магнетическом могуществе и о вашей жизненной энергии. Не могу выразить, как я сожалею о том, что я сделал, — что я должен был сделать. Наша безопасность, наше спокойствие, наше вероятное бессмертие этого требовали. Теперь они обеспечены ценою одного только усилия. Но я шел на то, чтобы это усилие только утомило вас, как оно утомило меня самого, и отнюдь не повлекло за собой вашего истощения. Конечно, опыт, который мы произвели, был опасным, и я вас предупреждал об этом. Думая о вас, я в особенности опасался неизбежного разрыва вибрационной связи, которая вначале соединяла нас с существом, извлеченным мною из вашей субстанции. Я опасался также смерти этого существа, которое я сотворил и должен был уничтожить, — опасался, зная, что его уничтожение жестоко отзовется на вас. Вы, сударь, прекрасно перенесли и то и другое потрясение, но лишь для того, чтобы минуту спустя впасть в то непонятное состояние истощения, в котором я вас нахожу. Сударь, я искренне опечален и умоляю вас верить: не от меня зависело то, что сегодня вы не чувствуете себя таким же здоровым и сильным, как были.

Пауза. Я делаю шаг, чтобы уйти. Но голос начинает звучать снова, более медленно и более торжественно, я продолжаю внимательно слушать.

— Поскольку дело обстоит так, остается только примириться с непоправимым. Но в этом заключаются и некоторые преимущества для вас. Возражения, которые мы делали против того, чтобы отпустить вас немедленно, отпадают теперь сами собой. То, что было невозможно по отношению к человеку здоровому телом и духом, сильному и молодому, каким вы были вчера, мы без всякого затруднения можем разрешить человеку старому и слабому, каким вы являетесь сейчас. Сударь, с этой минуты вы свободны, свободны без всяких условий. Если хотите, мой внук будет иметь честь открыть перед вами нашу дверь. И вы можете направить ваши стопы, куда вам заблагорассудится. С нас довольно того, что вы никогда не скажете ни одной душе человеческой о том, что вы видели в нашем доме. И вы не будете говорить.

Я все слушаю. Я не удивляюсь нисколько, как ни неожиданна эта свобода, которую мне возвращают. Я слушаю и чувствую, что каждое из обращенных ко мне слов проникает в меня и запечатлевается во мне неизгладимо. Я понимаю хорошо: из ужасного испытания моя воля, мое сознание, самый разум мой вышли непоколебимыми, уменьшившимися, разреженными; моя голова, если можно так выразиться, наполовину пуста, и эти слова, которые ко мне обращают, и эти веления, которые мне дают, — все это, исходящее от другой воли, другого сознания, другого разума, занимает в моем мозгу место того, что ушло оттуда, и с грехом пополам заполняет эту несносную пустоту в моей голове…

Фальцет маркиза Гаспара продолжает:

— Кроме того, вы имеете наше слово. Госпожа де***, ваша подруга, покинувшая этот дом вчера вечером, никогда больше в него не возвратится.

Госпожа де***, моя подруга?.. Ах, да… Я об этом не думал… В самом деле, я очень стар… И мое сердце тоже начинает истощаться… Я очень стар, и многое во мне уже изменилось…

Госпожа де***, да… Мадлена… она не возвратится никогда более. Пусть будет так.

Фальцет заканчивает:

— Прощайте, сударь.

Все кончено.

За дверью, наружной дверью из дерева, обитого железом, которую мне открыли, и на первой из восьми ступеней крыльца, граф Франсуа и виконт Антуан говорят мне, один за другим, те же слова:

— Прощайте, сударь.

XXXVI

Я шел весь день, от зари до заката. Я не мог бы снова найти дорогу, по которой я шел. Я двигался наудачу, и усталость почувствовал только тогда, когда пришел.

Было поздно, когда я пришел, — очень поздно. Я двигался наудачу, не заботясь о направлении. И вдруг я заметил, что иду по улице. И справа и слева я увидел дома.

Проходя подъемный мост, я узнал Тулон и окружающий его вал. Под аркой ворот я увидел, что небо уже окрашивалось кровью, и понял, что наступает вечер. Мои ноги едва волочились по пыли. Но я продолжал идти, сам не зная куда, — как железо стремится к магниту.

Немного далее я прошел мимо магазина. И я увидел рядом с собою необыкновенно жалкого старика, истощенного, сгорбленного, оборванного, с потухшими глазами, с длинными волосами и седой бородой Я остановился, и он остановился тоже. Тогда я понял, что увидел себя самого отраженным в окне магазина.

Еще дальше я достиг перекрестка двух улиц. И я увидел мой дом. Я бессознательно шел к нему. Мои ноги, внезапно парализованные, остановились.

Я прислоняюсь к стене напротив и смотрю во все глаза…

XXXVII

Улица, тротуары, мостовая запружены огромной толпой, люди сбегаются со всех сторон, разговаривая вполголоса. Многие одеты в черное. Офицеры в парадной форме держатся отдельно, группируясь возле начальника в шляпе с плюмажем. Широкая лента пересекает его грудь. Я узнаю высокую фигуру и серьезное лицо вице-адмирала губернатора…

Духовенство собралось вокруг креста. Красные шапочки детей хора выделяются между стихарями. Мантия каноника вьется по ветру…