Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2

• Название: Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2
• Автор: Андрей Болотов
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-85255-384-0, 5-85255-382-4

Автор этой книги Андрей Болотов - русский писатель и ученый-энциклопедист, один из основателей русской агрономической науки.

Автобиографические записки его содержат материалы о русской армии, быте дворян и помещичьем хозяйстве. Он был очевидцем дворцового переворота 1792 года, когда к власти пришла Екатерина II. Автор подробно рассказывает о крестьянской войне 1773 - 1775 годов, описывает казнь Е. И. Пугачева. Книга содержит значительный исторический материал.

---

 Как нас уняли было ужинать, то было бы мне еще скучнее провожать длинной вечер в едином безмолвии и в слушании таких премудростей, для меня непостижимых; но по счастию прислали к нам из Калединки нарочного с уведомлением, что приехал к тетке еще один интересной и никогда еще у ней небывалой гость, и сие принудило нас тотчас ехать туда, где и удалось мне по крайней мере вечер сего для провесть весело, в разных играх и разговорах, но лучших уже пред теми, с приезжим незнакомцем.

 Гость сей был самый ближний наш родственник, и сын родного брата деда жены моей, следовательно ей внучетной, а теще моей, двоюродной брать.

 Был он из той же фамилии Арцыбышевых, по имени Николай Григорьевич, и как ему никогда еще у нас тут бывать не случалось и я в первой еще раз его видел: то все мы приезду его были очень рады, а я всех больше, потому что нашел в нем человека хотя молодого, но знающего немецкий язык, охотника до наук и художеств и при том отменно любопытного.

 С таким человеком не долго было мне сдруживаться. Мы проговорили с ним весь вечер о книгах и о прочем, и разговоры о том заняли нас так много, что мы и легши спать продолжали оные и почти всю ночь не спали; ибо ему хотелось весьма многое знать и он многие знакомые мне вещицы не только слушал с отменным вниманием, но даже записывал у себя в записной книжке.

 Другое удовольствие мое в сей день было то, что я был опять совершенно здоров и не чувствовал более ни малейшей головной боли; и помогло мне и в сей раз удивительно чихание.

 А всего приятнее для меня и для всех нас было то, что, по уверению г. Шеншина, моровое поветрие в Киеве начало утихать или паче утихло уже совсем, а до Мценска, как нам прежде сказывали, никогда и не доходило.

 О, как радовали нас тогда все такие утешительные слухи и с какою готовностью и охотою мы всем им верили, и сколь напротив того огорчали нас тому противные, которых к несчастию случалось нам иногда уже гораздо более слышать нежели первых.

 В последующий день, возвращаясь домой и едучи чрез Ченцово, вздумали мы заехать к одному знакомому немцу, приехавшему на самых тех (днях) из Москвы; но ведали бы лучше и не заезжали.

 Он смутил нас огорчительным известием, что в Москве действительно уже язва началась в гошпитале, и что скоро ни в Москву впускать, ни из Москвы никого выпускать не станут; что весь гошпиталь обставлен караулами и знатные все начали из Москвы разъезжаться.

 Как сие было еще первое достоверное о внедрившейся в Москву чуме известие, нами тогда полученное, то смутило и огорчило оно нас до чрезвычайности и тем паче, что я собирался посылать в Москву с обозом и не знал тогда, что делать, и ни то посылать, ни то нет; а племянницы мои, собиравшиеся уже в обратной путь и долженствующие неминуемо ехать чрез Москву, с ума даже сходили от огорчения.

 Но как все еще нам тому не хотелось совсем верить, то услышав, что также на тех днях возвратился из Москвы ездивший опять туда сосед и друг мой г. Полонский, то и положи ли мы нарочно к нему для достовернейшего узнания обо всем съездить и у него расспросить обстоятельнее.

 Итак, проходив заехавшего к нам из Калединки нового моего знакомца и родственника от себя, поехали мы все к г. Полонскому; но, увы! не обрадовал и он нас, а только пуще еще огорчил подтверждением и с своей стороны помянутого нами слышанного известия.

 Он рассказывал нам, что чума оказалась действительно в гошпитале и еще в одном доме в Лефортовой слободе, от одного приезжего из армии в отставку офицера, умершего тут от ней с обоими своими слугами и лечившим его лекарем.

 Далее сказывал он нам, что как гошпиталь тотчас окружен был кордоном и не стали ни в него, ни из него никого, пускать, а к императрице тотчас отправлен с известием о том нарочной фурьер, и все это сделалось гласно, то происшествие сие всю Москву крайне перетревожило, и что все знатные и к должностям непривязанные люди тотчас ускакали из Москвы и разъехались по деревням.

 Первый учинил сие графе Петр Борисьевич Шереметев, прочие же все ухватились за чеснок и деготь и оные при себе носили и нюхали, а первый и ели во всех ествах.

 Он показывал нам тогдашние московские ароматнички, сделанные на подобие черепаховых наперников, в которых в одном конце вставлена скляночка наполненная чистым дегтем, а в другом толченый чеснок, и сказывал, что вся Москва тогда говорила, что от вещиц таковых зависит жизнь каждого; а потому и бросились все их покупать и мастеровые не успевали для всех их заготовлять. Но, увы! когда б они действительно так важны и спасительны были и люди не так много на такие безделицы полагались!!

 Другою и самою спасительною вещию почитался славной в старину уксус, так называемый «четырех разбойников». Проворные и догадливые французы не преминули тотчас всклепать на себя, что они умеют сей уксус составлять, и тотчас начали продавать оный и обирать множество денег за самой простой виноградной уксус; а на их век и дураков, вдающихся в явной обман, в Москве, было очень много.

 Совсем тем, как известием сим ни настращал нас г. Полонский, но с другой стороны и поутешил тем, что как зло сие еще не распространилось, а к недопущению того употребляются все предосторожности; то при наступлении тогдашней стужи и морозов надеются все, что она поукротится и не дойдет ни до какого далекого несчастия, а сие и ободрило нас несколько.

 Но не успели мы возвратиться домой и несколько поуспокоиться духом, как принесло к нам савинского попа с святою водою, и сей возмутил опять весь дух наш до чрезвычайности сказав, что он, будучи на тех днях в Серпухове, наверное слышал, что поветрие моровое есть уже в Боровске, и что из сего города выезд и въезд в него запрещен.

 Холодной пот прошиб из чела моего при услышание сего известия и я, вздохнув, сам себе сказал: «Боже великий, что это будет, ежели сие правда? Боровск от нас очень недалеко и за Серпуховом тут и есть!» — Но как дня чрез два услышали мы, что это совсем соврано и неправда, то опять успокоились духом, и бранили только выдумщиков, распускающих такие ложные слухи.

 Чрез день после того отправились все племянницы мои опять восвояси и мы проводили их в сей путь, пожелав, чтоб они Москву проехали благополучно. Я снабдил их всеми нужными наставлениями, как им одним жить и что наблюдать более, отпустил, одарив всех их платками и другими вещами.

 Вскоре после сего случилось нечто относящееся до нашего межеванья и нечто такое, что нас сперва было обрадовало, а потом опять смутило и огорчило.

 Как спор у нас с волостными не был еще разрешен и не делано было и самого первого приступа к начальному обыкновенному миротворению, и господа межевщики все сие время занимались сочинением планов, исчислением оных и собиранием ото всех сведений о числе дач, и все сие около сего времени было кончено: то любопытны мы чрезвычайно были знать, сколько во всей волости земли в натуре и пример ли у них против писцовых дач или недостатов оказывается?

 В самое сие время однажды поутру присылает во мне сосед мой, Матвей Никитич и сообщает приятнейшее для меня известие, что у волостных нашлось 16 тысяч десятин примеру и что был на заводе управитель их Апурин и приказал, чтоб они не доходили до конторы, а со всеми полюбовно помирились.

 Я обрадовался было сему чрезвычайно, но радость сия продолжалась недолго; в тот же еще день приехал к нам межевщик и разрушил всю нашу радость обстоятельнейшим извещением, что в волости нашлось действительно земли 17,640 десятин, но не примерной, а всей наличной.

 Я ахнул сие услышав, ибо никак не воображал, чтоб в волости было так мало земли наличной, а думал, что у них по меньшей мере тысячам сороку десятин быть надобно.

 Но как при вопросе о их примере извинился межевщик незнанием и сказал только, что будто он слышал, что по крепостям не более им следует, как 12,000, то сие опять меня несколько поободрило и я опять остался на несколько дней между страхом и надеждою.

 А как он тоже подтвердил, бывши у нас опять чрез несколько дней присовокуплял, что не подают они все еще сведения, а сказывали ему, что пахотной земли выбрали они только до 9,000 десятин, и так, чаятельно, будет у них примеру десятин тысячи три; сверх того уверял он меня, что не показано у них и крепостях никаких поверстных лесов: то все сие меня радовало, а неприятно было мне слышать, что для подавание сведения прислан от управителя опять прежний мой недруг Щепотев.

 Вслед за сим обрадован я был полученным известием от племянника моего г. Неклюдова, из псковских пределов. Жена его, находившаяся тогда в деревне, прислала ко мне полтора четверика настоящей аглинской ржи, выписанной ими нарочно из Англии для завода и уведомляла, что муж ее находился тогда в Петербурге и служил в провиантском штате в команде у г. Хомутова.

 Но сколько обрадован я был сим известием и получением сей давно мною желаемой ржи, столь же много и растревожен и перестращен был в тот же день нечаянным происшествием, случившимся у нас в деревне.