Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3

• Название: Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3
• Автор: Андрей Болотов
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-85255-385-9, 5-85255-382-4

Автор этой книги Андрей Болотов - русский писатель и ученый-энциклопедист, один из основателей русской агрономической науки.

Автобиографические записки его содержат материалы о русской армии, быте дворян и помещичьем хозяйстве. Он был очевидцем дворцового переворота 1792 года, когда к власти пришла Екатерина II. Автор подробно рассказывает о крестьянской войне 1773 - 1775 годов, описывает казнь Е. И. Пугачева. Книга содержит значительный исторический материал.

---

 Итак, сею работою занимался я во весь сентябрь и октябрь и первую часть ноября месяца, и было для меня трудов и хлопот довольно. Между тем в октябре минул и 38–й и начался 39й год моей жизни, которого начало праздновал я по прежнему обыкновению: к самому же дню моих именин приехала к нам из Кашина и старшая из племянниц моих, сколько для свидания с нами, а того более для взятья от меня с собою своего брата, поелику мальчик сей уже столько вырос, что надлежало помышлять о записании его куда–нибудь в службу; в чем брались вспомоществовать им тамошние их друзья и родственники. Итак, чрез сей случай лишился я одного из своих воспитанников и учеников, и жалел, что по тупости разума моего племянника не мог я никак столько ему помочь, сколько бы мне хотелось.

 Сим образом продолжали мы жить в Киясовке, спокойно, весело, во всяком изобилии и так хорошо, что препроводив уже тут два года и 4 месяца так обжились и ко всему привыкли, что не тосковали уже нимало об отлучке от своего дома, и были жребием своим так довольны, что не желали никак лучшего, а благодарили всегда Бога за доставление нам столь выгодного и хорошего места. Как вдруг посреди занятия моего помянутыми трудами поражает меня новая и такая неожидаемость, которую я всего меньше предвидел и которая в один миг все мысли в голове моей, так сказать, перебурлила, и все их отвлекши от прудовых работ, направила на другой новой и несравненно важнейший предмет.

 В один из последних дней месяца октября, в самое время когда находился я на прудовой работе, и спеша оканчивать оную, суетился о размеривании достальных саженей для копки работникам, вдруг предстает пред меня присланный из Москвы от князя солдат, и подает мне запечатанной ордер от князя. «Об чем бы таком? сказал я сам себе — и еще с нарочным». И любопытствуя знать спешил на том же месте, распечатав, прочесть сию бумагу. Но представьте себе, каким неописанным удивлением должен был я поразиться, когда в немногих содержащихся в ней строках увидел такую неожидаемость, какой я не воображал себе ни в уме, ни в разуме. Князь в коротких словах писал ко мне, что как получил он известие, что богородицкий управитель умер, то он определяет на место его меня, и чтоб я собирался немедленно туда отправляться, и готовил бы все тутошние дела к сдаче господину Шестакову, который назначен моим преемником, и вскоре ко мне прибыть имеет, а между тем сочинил бы я ему инструкцию с обстоятельным наставлением, что ему тут делать и наблюдать, и приехал бы сам к нему в Москву для принятия повеления,

 «Ба! ба! ба! — воскликнул я все сие прочитавши. Господи помилуй!… аминь, аминь! с нами крестная сила! что это со мною делается и творится? Думал ли я и ожидал ли сего?» А потом, перекрестясь несколько раз, позабыл и пруд и все, и побежал к себе в дом сообщать домашним своим сию новость. Во время сего шествия туда чувствовал я, что вся кровь во мне волновалась, а в голове толпились тысячу разных мыслей, и перепутывались между собою. Нельзя того сказать, чтоб не обрадовался я сей неожиданной перемене: сколько я к Киясовке уже ни привык, и как место сие для меня ни хорошо было, но богородицкое было несравненно выгоднее, честнее, славнее и во всем преимущественнее здешнего. Итак, сердце мое обливалось тогда некоторым родом неизъяснимого удовольствия, и я несколько раз повторял только: «Ах! Боже мой! сколь неисповедимы судьбы и чудны дела твои!… Можно ль было кому–нибудь из смертных думать и ожидать, чтоб жизнь князя Гагарина, добивавшегося с таким усилием богородицкого управительства, и наконец добившегося, могла так скоро кончиться, и чтоб место сие для меня и столь скоро и таким неожиданным образом опростаться. — Ах (продолжал я вздохнув и возведя взор свои к небу) — не явное ли это действие святого твоего Промысла, Великий Боже! и не новый ли опыт милости твоей ко мне и попечения обо мне недостойном. Не иное что, как твоя десница извлекла меня из дома, привлекла сюда и влечет теперь в другое, как теперь видно, давно уже тобою мне предназначенное место!… Ах! Воля твоя и да будет святая! а я не знаю только, как и чем возблагодарить мне тебя за сие, а предаваясь всегда, предаюсь и теперь во всем в твою волю святую». Сим и подобным сему образом сам с собою говоря, добежал я до своего дома, и нашед обеих хозяек своих занимающихся своими делами и женскими упражнениями, с веселым и спокойным видом им сказал: «Как бы вы думали, сударыни, обо мне, и чем бы вы меня почитали?» Обе они удивились такому странному вопросу, и глядели мне только в глаза. — «Нет, право, скажите мне (продолжал я), чем бы вы меня почитали? ведь бессомненно управителем Киясовским!» — «Конечно (сказали они); да чем же иначе и что за вопрос?» — «Ну так знайте ж (подхватил я), что вы в мнении своем ошибаетесь, и что моя милость уже не есть управитель Киясовский». Поразились они сим словом, и обе воскликнули: «Да что ж такое?» — «А вот что: я управитель, но не Киясовский, а… как бы, вы думали… Богородицкий!!!» — Что ты говоришь! (воскликнули они удивившись); не в правду ли? — «Ей–ей! и вот читайте сами!» — сказав сие, достал я из–за пазухи ордер, и подал им обеим.

 — Ах, Боже мой! воскликнули они прочитавши: можно ль было сего ожидать? Ну, поздравляем же тебя, батюшка!… Ах какая неожидаемость!… Да как же?… (подхватила моя жена), так нам туда и ехать, и перебираться со всем домом? — «Конечно (сказал я)! и что о том говорить, дело уже сделано, и переезжать необходимо. и скоро надобно, и вы начинайте уже и собираться.» — Ах, батюшки мои! (подхватила жена моя), да как это? да когда же это успеть можно? уже и теперь глухая осень, а того и смотри, что зима, и как это в такую пропасть можно ехать и со всем еще домом? — «Как бы то ни было (сказал я), и что ты ни говори, а переменить того уже не можно. Вот мне надобно и в Москву еще скакать». — Ах, батюшка! (подхватила она) уж нельзя ли тебе отказаться от того? нам право и здесь хорошо. Мы здесь уже обзаводились всем, и привыкли ко всему; на что нам этого лучше? так близко от двора; а то поезжай в такую даль, отбивайся от всех своих родных, отдаляйся от дома. А Бог знает еще ни то мы там лучшее найдем, ни то потеряем, право подумайте! — «Помилуй (отвечал я), как это можно!.. Это смех людской будет, если станем мы отбиваться; к тому ж сама ты знаешь, что мы того не искали и не добивались, а пришло это само собою, и видно воля на то Господня! Словом, и говорить о том нечего, а помышлять надобно о сборах».

 Однако, что я ни говорил, но жене моей крайне не хотелось расставаться с Киясовкою, и чем более она о том помышляла, тем паче увеличивалось ее нехотение, и скоро довело ее до того, что она ударилась даже в слезы. Но я смеялся только ее малодушию и твердил ей, что об отречении и помышлять нечего, а чтоб лучше, не упуская времени, помышляли они обо всем нужном для предстоящего нам переезда.

 Совсем тем и самого меня тогдашнее позднее осеннее время озабочивало немало. Я воображал себе все предлежащие нам трудности к перевозке всех завезенных нами из двора вещей и целого почти дома, с людьми, скотом, меблями и прочим, и предусматривал сам, что нам перевозка всего доставит множество хлопот, забот и затруднений; но мысль о необходимости того подкрепляла меня и ободряла много.

 Итак, не долго думая, приказал я канцеляристу своему приготовлять все к предстоящей сдаче, а сам, засевши в свое место, принялся тотчас за сочинение инструкции своему преемнику, и в немногие часы настрочил ему превеликую, и не сомневался, что она князю будет угодна, ибо я не упустил ничего из вида. Но сколь малого труда стоило мне написать сию инструкцию, столь много напротив того смутился я и не знал, что мне предписать ему в рассуждение заведенного мною тут на опыт новоманерного семипольного хлебопашества. Князю неотменно хотелось, чтоб сей опыт продолжаем был во всей его форме и порядке, но как о господине Шестакове, бывшем некогда управителем в Бобриках, случилось мне слышать, что он человек хотя доброй, но сущий ахреян, и из простаков простак, и тупица настоящая; а все оное хлебопашество в основании своем имело особую обширную систему, и успех и польза от такового хлебопашества неинако могла ожидаема быть, как от непременного наблюдения, учрежденного распорядка, то полагая, что все сие простаку тому не влезет и в голову, и что он не только исполнит того, но и понять будет не в состоянии, что после и оказалось действительно так, как я думал; однако, чтоб не упустить и сего из вида, то написал я относительно и до сего хлебопашества превеликое и наиподробнейшее наставление, и раствердил все и все как сороке Якова, и чтоб простаку все понятнее могло быть, то изъяснил все нужное наипростейшими рисунками.

 Исправя все сие и дорожа временем, поскакал я в Москву, и явившись к князю, благодарил его за оказанную к себе милость. Тут услышал и узнал я от секретаря нашего такое, чего я еще не ведал, и что меня еще более в доброте сердечной и честности характера княжова удостоверило. А именно, что как скоро богородицкой управитель умер, то многие из тамошних дворян, льстившиеся получить его место, подхватя почтовых, прискакали в Москву, и бросились с просьбами своими к князю Сергию Сергеевичу, а сей тотчас и прискакал–было наседать по прежнему на старика–князя, и просить об определении туда какого–то своего знакомца. Но старик–князь его предупредил, и разрушил все сии новые каверзы тем, что как скоро получил из Богородицка о смерти управителя уведомление, так в ту–ж самую минуту призвал его, секретаря, и велел писать помянутой ко мне ордер, и в тот же день с нарочным солдатом ко мне его и отправил. Итак, не успел князь Сергий Сергеевич, прискакав с просьбою своею, заикнуться, как старик ему сказал, что это уже поздно, что я уже определен, и что ко мне уже и ордер послан, а потому чтоб он и оставил его в рассуждении сего пункта с покоем. Итак, молодой князь, не солоно хлебав, ни принужден был почти со стыдом возвратиться.