Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3

• Название: Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3
• Автор: Андрей Болотов
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-85255-385-9, 5-85255-382-4

Автор этой книги Андрей Болотов - русский писатель и ученый-энциклопедист, один из основателей русской агрономической науки.

Автобиографические записки его содержат материалы о русской армии, быте дворян и помещичьем хозяйстве. Он был очевидцем дворцового переворота 1792 года, когда к власти пришла Екатерина II. Автор подробно рассказывает о крестьянской войне 1773 - 1775 годов, описывает казнь Е. И. Пугачева. Книга содержит значительный исторический материал.

---

 В наступивший после того день, равно как нарочно для умножения моей опасности от прилипчивых болезней, был и со мною особливый случай.

 Не то ездивши к г. Руднему в открытых санях, не то от другого чего, однако заболела у меня голова, стал показываться жар и сильное и частое биение пульса. При опасении давничнем горячки трогало меня сие очень, а особливо в рассуждении появившихся в доме болезней.

 Однако я недолго медлил, а тотчас приступил к новому моему предохранительному в таких случаях средству, которым я уже много раз себе помогал, а именно, сверяя бумажку и щекоча ею в носу, принужил себя чихнуть и повторил сие раза два. И мне удалось и в сей раз тем себе помочь; удары, произведенные чиханием во всей крови, в состоянии были остановить скорость ее движения и уменьшить чрез то начинающийся жар, а чрез то и боль головная уничтожилась.

 Таким образом имел я вновь случай удостовериться в полезности сего, мною нечаянно примеченного, весьма полезного врачебного способа и сожалел вновь, что многие не хотят и не стараются приучить себя к такому принужденному чиханию.

 Теперь надобно мне заметить одну учиненную мною около сего времени выдумку. Печь в моем кабинете была кирпичная и складенная фигурно и довольно хорошо. Я сначала белил ее все мелом на молоке и по нему расписывал сперва красным сандалом {Сандал — дерево из рода крушины, идет на краску.} раковинами и картушами {Картуш — виньетка.}, но как она замаралась, то выбелили ее около сего времени вновь, и мне вздумалось расписать ее разными красками и разбросанными по всей печи цветочками. Чрез сие получила она еще лучший вид; а в сие время нечаянно вздумалось мне полошить ее зубом, и я увидел, что сим средством можно и на всю ее навесть лоск и придать ей тем красы еще больше. Она стала как фарфоровая и так хороша, что не уступала почти кафленой {Кафленная — кафельная.}. Краски распускал я на обыкновенной камедной {Растительный клей.} воде.

 Впрочем, как около сего времени святки начали проходить, то принялись мы за прежние упражнения и начали возобновлять малые свои философические разговоры, и более потому, что в сие время гостила у нас дочь госпожи Иевской, Елизавета Семеновна.

 Сия, наслышавшись от моих учениц о наших разговорах, желала охотно и сама оных послушать. Для меня было сие очень приятно и материя в сей вечер случилась по порядку очень важная. Я изъяснял детям причину и намерения, для которого свет создан и начальные и важнейшие понятия о воплощении и искуплении христовом; однако гостья наша что–то не весьма охотно слушала.

 Не ходя далее, надобно мне упомянуть слова два и о святочных наших в сей год упражнениях. Святки препроводили мы не гораздо весело. С деревенскими соседями как–то редко видались, а посторонних никого дома не было, а в иные домы для оспы ездить было не можно. Итак, сидели мы почти все святки дома и играли одни только дети.

 Что касается до меня, то поспешая привесть к окончанию перевод «Китайской истории», по вечерам и в праздное время упражнялся в оном. Однако и кроме того сделал нечто на память сим святкам, а именно: в праздное время выдумал вновь несколько загадок, свойственных обыкновенным святочным занятиям. Для памяти, и что они в сие время и в Дворянинове родились, рассудил я их и здесь поместить. Они были следующие:

 1. Живу я на свете очень давно, все хожу, все брожу, никогда не устаю, и то и дело, что старею, да молодею.

 2. Плоска я, пестра, собою пригожа, иных увеселяю, других обогащаю, а третьих разоряю.

 3. Днем я дурна, ни к чему не гожусь, ночью прекрасна, алмаза ясней.

 4. Плоска я, вонюча, в темноте люблю жить.

 5. Сидеть не умею, ходить не могу, а бегать и соваться слишком остер.

 6. Сплету себе кружок, сяду в уголок, сижу посижу, гостей подожду, пожалует кто, я цап его царап.

 7. К чему я живая, и мертвая на тож.

 8. Чорен, проворен и очень хитер; лазать и прыгать я слишком горазд; за сто шагов безделица мне, я и за тысячу своих разом сигну.

 9. Состареться, как я, всякий бы хотел, а жить сколько я, не желает никто.

 10. Копьями утыкан я смело хожу; злодей нападет я с места нейду; тронь меня, пожалуй, сам берегись.

 11. В каменной одежде без ног я хожу.

 12. Смерть перед ним — не трусит ее; чем бы бежать, он с места нейдет и только что ногами потаптывает.

 13. Во все время в году слушаюсь всех, в одно время буяню, не гляжу на крик; но хвост подымя, сломя голову бегу и делаю досаду и вред иногда.

 14. В лесу живучи, на зверя похож, лазить умею, а бегать не скор; живыми питаюсь, а живу не на земле; люди не любят, да я их люблю.

 15. На войне не бывали, а лучше татар, увидев злодея, врознь не бежим. Хоть нечем нам драться, так вдруг закричим, и вместе сбежавшись составим кружок. Всяк у нас за брата готов умереть и тем иногда отбиваемся.

 Вот загадки, выдуманные в сии святки. Я ласкаюсь, что они имеют на себе печать натуральности, ибо первая значит луну, 2 — карту, 3 — гнилушку, 4 — клопа, 5 — рыбу, 6 — паука, 7 — овчину, 8 — блоху, 9 — гриб, 10 — ежа, 11 — раковину, 12 — овец, 13 — корову, 14 — вошь, а 15, наконец, стадо свиней.

 К Крещенью собрались мы опять все, ибо накануне сего дня возвратилась из Москвы жена моя, ездившая на самое короткое время в оную для покупок в сотовариществе Марьи Семеновны, сестры госпожи Иевской.

 Ввечеру сего дня виделся я с соседом своим Матвеем Никитичем и поразился, увидев его в прежалком положении и в великой перемене состояния его здоровья. Уже за несколько времени до сего начал он что–то хиреть и все жаловаться на нездоровье. Болезнь, состоящая, как казалось, в измождающей лихорадке, так его и довольно скоро изнурила, что остались только кости да кожа, я жизнь его висела как на ниточке.

 Беспутная в молодости жизнь, а особливо во время гвардейской его в Петербурге службы, а потом проклятые мужицкие долги, в которые он по неумеренности расходов запутался, и наконец самое непреодолимое упрямство ввергнуло его в сию болезнь; а говорят, что много поспешествовало к тому и то, что он, просясь в отставку и желая показать на себе вид больного человека, выпил по совету какого–то бездельника великое количество масла конопного, ибо с самого того времени он и начал уже хиреть и чувствовать себя нездоровым. Я взирал на него с чувствительным сожалением и чудился, что он, при всей своей немощи, затевал еще ехать в Москву для продажи двора своего. Я не знал, как он в состоянии будет ехать и ему того не советовал.

 На другой день после Крещенья встревожены мы были опять новым подтверждением, чтоб иметь опасность и повсюду возжечь огни и поставить караулы. Оказавшаяся где–то в Воронежской губернии и в низовых городах язва была тому причиною. А к вящему устрашению услышали мы, что в лежащей верст за 30 отсюда деревне Селюме, на большой дороге к Туле, трое из проходящих лопатников скоропостижно умерли, и что для самого сего деревня сия тотчас была заметана, да и мы принуждены были поставить вновь караулы.

 В тот же день случилось у нас в доме одно странное происшествие. Водка, которую обыкновенно пред обедом пивала теща моя, будучи чистою, вдруг сделалась мутна и солона, а отчего — того найтить и открыть было не можно. Как в таких случаях человек склонен ко всяким подозрениям, то не освободились и мы от того: легко можно было заключить, что водке самой собою соленою сделаться никак было не можно, и надобно кому–нибудь быть, кто б в нее сию соль положил.

 Также заключали мы, что соли сей нельзя быть простой, а какой–нибудь наговорной, или того хуже, отравленной каким–нибудь ядом. Известность, что подлость наша склонна к таким бездельничествам и такими наговорными вещами имеет обыкновение людей портить, или к милости преклонять, приводило нас в пущее сумнение. Я сам, каков ни тверд в таких случаях, и как мало ни верил таким вздорам, однако встревожился и тем паче, что сия соленая водка попала, мимо тещи моей, бывшей у нас в гостях, Марье Семеновне Шелимовой. Она первая сие приметила и приведена была тем в превеликую трусость, даже до того, что принуждена была сесть ложку меду.

 Я не мог оставить сего дела без исследования и принужден был употребить при том даже строгость против тех, на которых было некоторое подозрение; однако отыскать того никак не мог, да и льститься тем было не можно, ибо кто решится сам на себя сказать и признаться в таком проклятом деле.

 Совсем тем думали мы, что произошло это от проклятой в челядинцах наших друг к другу ненависти, и радовались по меньшей мере тому, что открылось сие зло благовременно, и что теща моя сей водки не пила. Итак, если подлинно скрывалось в том какое зло, то благодарили Бога, отвлекшего от нас сию опасность.

 В последующий день имел я, наконец, давно желаемое удовольствие видеть перевод «Китайской истории» приведенный к окончанию. Признаюсь, что работа сия была долговременная и немалых трудов мне стоившая.