Герберт Вотте - Давид Ливингстон (Жизнь исследователя Африки)

• Название: Давид Ливингстон (Жизнь исследователя Африки)
• Автор: Герберт Вотте
• Жанр: История

---

К концу первого дня путники пристали к островку, лишенному древесной растительности, перевернули лодки, чтобы можно было укрыться хотя бы на ночь от непрекращающегося дождя. Попытались было установить палатку, но сильный холодный ветер вырвал ее из рук и разорвал в клочья. "Ничто на свете не заронит во мне сомнения в моем деле и не заставит меня отказаться от него. В трудные минуты мужество свое я черпаю от бога, господа моего, и иду вперед". Эту запись заносит в тот вечер в свой дневник уже тяжело больной человек.

Связь с пешим отрядом надолго была потеряна, ведь ему нередко приходилось идти в обход. В один из последних дней марта экспедиция переправилась через реку Чамбеши. Все выбились из сил Силы Ливингстона были на пределе, но не от перенапряжения, а из за непрекращающейся потери крови. "Я бледен, обескровлен, во всем теле чувствуется слабость от чрезмерной потери крови начиная с 31 марта. Из одной артерии сильно струится кровь, это уносит мои силы. А как бы хотелось мне, чтобы всевышний позволил мне довести до конца это дело!"

Когда путники высадились из лодок и пошли пешком вместе со всем отрядом, Ливингстон вновь почувствовал себя плохо. "Непрекращающееся кровотечение так подорвало мои силы, что я едва хожу. Пошатываясь, я тащился сегодня почти два часа и, обессилев, опустился на землю. Затем сварил кофе - последние остатки - и пошел дальше, но уже через час вынужден был снова прилечь. Очень неприятно и нежелательно, чтобы тебя несли, но мои люди настаивали, и пришлось согласиться - теперь они несут меня поочередно". Это записано 12 апреля. Последующие странички его дневника не содержат каких-либо жалоб на плохое состояние здоровья; занесены лишь наблюдения за растениями, рассказывается о способах ловли рыбы местными жителями, приводятся описания птичьих голосов - призывных звуков здешних горлиц и петухов, жутких криков орланов: "Кто хоть раз услышал эти странные, неземные звуки, никогда не забудет их, они всю жизнь будут звучать в ушах... Кажется, что орлан взывает к кому-то в другом мире". И все-таки Ливингстону частенько теперь приходится соглашаться, чтобы его несли "какую-то часть пути". Но отнюдь не весь путь! Он всячески старается преодолеть свою слабость.

Погода начала постепенно улучшаться, потеплело. Но однажды ночью полил такой дождь, что ветхие палатки не выдержали. Непрекращающийся дождь и непроглядная темень удручающе действовали на Ливингстона. Он долго не мог заснуть в ту ночь и чувствовал себя одиноким и беспомощным.

Но вопреки всему на следующий день он продолжает идти, хотя чаще и чаще приходится останавливаться для отдыха. 19 апреля в дневнике Ливингстона впервые появляются тревожные слова: "Я непостижимо слаб; не будь у меня осла для езды, наверное, не смог бы продвинуться и на сто шагов... Из-за неодолимой слабости не могу даже вести наблюдения. Едва держу карандаш в руке, а моя палка стала уже непомерным грузом для меня. Палатки теперь нет, и мне строят хорошую хижину, где размещают и багаж". Никаких жалоб, лишь констатация фактов. Но даже в таком состоянии, преодолевая усталость, он шутливо записывает слабеющей рукой: "Исследовательская работа - это не просто удовольствие".

Последние с трудом нацарапанные записи занимают лишь полторы странички в дневнике:

"21 апреля. Пытался ехать верхом, но упал, обессилел Меня отнесли назад в деревню и положили в хижине...

22 апреля. Меня несли на китанде (носилках)".

В последующие четыре дня в дневнике приводится лишь пройденное расстояние в милях*. Последняя запись была сделана 27 апреля: "Совсем выбился из сил и останавливаюсь, чтобы отдохнуть, велел купить дойных коз. Мы находимся на берегу Молиламо".

_______________

* В русском переводе дневников Ливингстона сказано, что в последние четыре дня он записывал в нем только даты. На самом деле, как видно на фотоснимке соответствующей страницы дневника, там против каждой даты есть цифры. Вотте расшифровал их как пройденное расстояние в милях. Но вряд ли это верно. Судя по дополнениям в дневнике, сделанным издателем на основе рассказов спутников Ливингстона, можно прийти к заключению, что эти цифры означают время, проведенное в пути каждый день. - Прим. пер.

То, что произошло потом, издатель дневника Ливингстона Хорэс Уоллер узнал от спутников Ливингстона - Суси и Чумы, которые были приглашены в Англию.

21 апреля Ливингстон ехал верхом на осле, но вскоре, обессилев, упал в полуобморочном состоянии. Ехать дальше он не в силах, идти также не мог. "Чума, - сказал он, - я так много потерял крови, что мои ноги совсем обессилели. Тебе придется нести меня" Осторожно приподняли его на спину Чумы, и он держался, обхватив шею слуги руками. Так донесли его до деревни и поместили в ту самую хижину, которую он только что оставил.

Затем сделали носилки, постелили на них траву, а сверху покрыли одеялом; другое одеяло натянули над носилками, чтобы защитить больного от солнца. Два человека несли носилки на плечах. Им надо было идти медленно, осторожно: малейшее резкое движение причиняло Ливингстону сильную боль. Он то и дело вынужден был просить носильщиков остановиться. Его уговаривали сделать остановку на одну, а то и на две недели, чтобы немного Отдохнуть и набраться сил, но он Отказался.

Все чаще и чаще Ливингстон теряет сознание. Однажды он позвал одного из своих спутников, но, пока тот подошел, силы покинули Ливингстона - он уже не мог вымолвить ни слова. Все поняли, что их руководитель безнадежно болен, но сам он еще верил в благоприятный исход: даже в последние дни апреля он думал о предстоящем переходе от Уджиджи к побережью и приказывал Суси подсчитать пакетики с бусами, которые пригодятся для оплаты.

25 апреля в одной из деревень он спросил местных жителей, не знают ли они гору, дающую начало четырем рекам, - мысль о Геродоте не выходила из головы. Однако те ничего не слыхали о такой горе.

29 апреля Ливингстону стало хуже: любое движение причиняло ему такую боль, что его нельзя было даже снять с кровати и донести до китанды. Так как дверь хижины была слишком узка, разобрали стенку и поставили китанду рядом с кроватью.

В тот день предстояло переправиться через реку. Суси и Чума постелили постель на дне лодки и хотели поднять Ливингстона с носилок и перенести в лодку. Но и это было невыносимо для него. Тогда Чума нагнулся, чтобы больной обхватил руками его шею, и так перенес. Но, даже лежа на китанде, Ливингстон так страдал от боли в спине, что часто просил носильщиков опустить носилки и подождать, пока боль хоть немного утихнет.

Когда показалось какое-то селение, он попросил отнести его туда. Это была деревня вождя Читамбо, лежавшая в четырех милях юго-восточнее озера Бангвеоло. Пока строили хижину для больного, он отдыхал на китанде в тени. Вокруг столпились местные жители, с любопытством разглядывая белого человека, находившегося в полубессознательном состоянии. До них, видимо, уже дошли слухи об этом белом человеке. К вечеру хижина была готова. Ливингстона внесли в нее и уложили в постель. И как обычно, втащили туда ящики и тюки. Перед входом развели костер. Слуга, юноша маджвара, принял ночную вахту около больного: он должен был позвать Суси или Чуму, если Ливингстон проснется и что-нибудь попросит.

Утром прибыл с визитом вождь Читамбо, но Ливингстон попросил его прийти на следующий день, так как у него не было сил говорить с ним. Весь тот день Ливингстон провел в хижине. Наступил вечер, а затем и ночь... Люди, утомленные, спали в хижинах; несколько человек дежурили у костров. У всех было чувство, что Ливингстон уже не поправится.

В одиннадцать часов издали донеслись какие-то громкие крики Суси тут же позвали к господину, и тот спросил его: "Это наши люди тревогу подняли?" "Нет, местные, они прогоняют буйволов со своих полей". Ответив, Суси подождал немного. Вскоре Ливингстон, медленно растягивая слова, спросил с усилием: "Это Луапула?" Суси ответил, что они находятся в деревне вождя Читамбо расположенной вблизи Молиламо. "Сколько дней пути до Луапулы?" - спросил Ливингстон на языке суахили. "Я думаю, еще дня три, господин", - ответил Суси на том же языке. Затем Ливингстон вздохнул и заснул. А Суси ушел.

Примерно час спустя дежурный снова позвал Суси. Когда тот подошел, Ливингстон попросил теплой воды и дорожную аптечку Суси принес все это. Из аптечного ящика Ливингстон взял дозу каломели и попросил затем поставить чашку воды у его постели "All right" (хорошо), - пробормотал он. "You can go out now" (теперь ты можешь идти). Это были его последние слова.

Около четырех утра юноша снова разбудил Суси. "Пойдем вместе, сказал он, - я боюсь один". Перед тем как задремать, юноша видел, что Ливингстон стоял на коленях перед кроватью Проснувшись через короткое время, он увидел Ливингстона в том же положении.

Суси привел Чуму и еще несколько человек. Они подошли к хижине и осторожно заглянули внутрь. При свете свечи, стоявшей на коробке, можно было разглядеть больного, стоявшего на коленях рядом с кроватью; тело было наклонено вперед, голова опущена на подушку, а лицо спрятано в ладонях. Он, казалось, молился. Увидев это, люди заколебались: входить ли? Затем один из них осторожно приблизился и прикоснулся к щеке молящегося - она была совсем холодной. Давид Ливингстон был мертв.