Анастасия Вербицкая - Дух Времени

• Название: Дух Времени
• Автор: Анастасия Вербицкая
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-85689-138-5

Блестяще написанный большой двухтомный роман о судьбах русских женщин в эпоху русско-японской войны и первой русской революции. Героиням романа повезло полюбить и быть любимыми настоящими героями того времени – профессиональными революционерами, которые со всею полнотой ответили на их чувства. Но таков уж был «дух времени», что революция забрала у них всё самое сокровенное– и личную жизнь, и счастье, и последние сбережения ради абстрактных понятий о необходимости пострадать ради счастья всего человечества…

---

– Вон эту дрянь! Чтоб духом его не пахло здесь! – закричала она. – Заразит чесоткой. Он больной… Да как ты смела?

Это была целая драма для ребенка. По приказанию Катерины Федоровны кухарка забросила котенка в лес, а Соня заболела с горя… И разлюбила сестру…

Так она и выросла, не любя ее, только трепеща перед нею, всегда готовая обмануть, готовая променять её на подругу, на девочку-нищую, на поднятого с улицы щенка; не оценив самоотвержения Кати, не поняв всей глубины её любви к семье…

Но иногда и Соня переживала на себе чары этой сильной индивидуальности. Случалось это в праздники, когда Катерина Федоровна садилась за рояль. Тогда все недоговоренное, недопетое суровой жизнью, бурно выливалось в талантливой импровизации… Слышались слезы экстаза, реяли забытые мечты. Задавленные нуждой юные порывы как бы молили о чем-то в этих звуках… «Мы ещё живы… – рыдали они. – Дайте нам простора! Дайте счастья!..»

Вся побледневшая, вся потрясенная, Соня тихо входила в комнату, и слезы восторга дрожали в её прекрасных глазах. Эта музыка сближала её душу с душой сестры. Она раскрывала перед ней самой какие-то мерцающие дали, полные миражей… Она говорила ей, что, как ни сурова душа Кати, – мечта знакома и ей… Пусть спит она на дне её сердца, как околдованная злой феей царевна! Придет час, и смелый рыцарь разобьет оковы сна и крикнет царевне: «Проснись!..»

Иногда Соня видела экстаз в лице Кати. Это бывало в симфонических собраниях, куда обе сестры имели всегда через консерваторию бесплатный вход. Особенно памятен ей концерт Софии Ментер… Как сейчас, видит она совсем иное, совсем чужое лицо Кати; всю её позу, эту потупленную голову, эти плечи, как бы согнувшиеся под непосильным бременем счастия и… страдания… Никто во всем зале не умел так слушать… А когда Катя подняла голову на гул аплодисментов и далекими взорами озирала толпу, как бы не чувствуя, как бы не видя ее, – Соня поняла, что в душе Кати живет поэт, которого не убили ни горькое детство, ни печальная юность, ни вся эта тусклая, бедная жизнь…

И в эти минуты Соня любила сестру…

Конкины были богатые купцы, довольно образованные, с внешним лоском. Они не жалели денег на воспитание детей. Катерину Федоровну они очень ценили и обласкали Соню, когда она сменила сестру… Конечно, они не преминули платить ей дешевле но Катерина Федоровна не гналась за платой. Ей хотелось, чтобы Соня в чужом доме почувствовала себя легко. А Конкины доверяли учителям и держались корректно.

Как-то раз к Конкиным приехала Засецкая. Соня глядела на нее, как околдованная, и почти ничего не ела за завтраком. Это наивное восхищение тронуло Засецкую. Их познакомили. Перед Ольгой Григорьевной Конкины буквально преклонялись. Она говорила только о театре – новых пьесах, об актерах казенной сцены и Художественного театра, которых она называла по именам. Она у них винтила; она кормила их ужинами; на неё и на артисток шила одна и та же портниха… Конкины, тоже абонированные в опере и в Художественном театре и посещавшие «из моды» все первые представления, втайне давно уже мечтали через Засецкую залучить к себе «знаменитостей» на обед или на винт. Теперь имя Тобольцева было беспрестанно на устах Засецкой.

– Ах, он очень интересный человек! – соглашалась Конкина, вздергивая худенькие плечи.

– Что же вы играете теперь? – спросил хозяин. Он цедил по-английски слова. Он бредил Лондоном. Ему страстно хотелось прослыть за денди[98]. Это было его жизненное призвание.

– Опять идет «Гроза», и я играю Катерину.

– Душечка!.. Да неужели? Ермоловскую роль?.. Трусите?

– ещё бы!.. Разве это мой genre[99]? Но так хочет Тобольцев.

– Ска-жи-те!?

– Он замучил репетициями… Вот горе только! Варвара у нас плоха… Совсем нет бытовой молодой любительницы.

– Ска-жи-те!!

– Тобольцев с ног сбился… Он в Кудряше – чудо! Прямо «неотразим»! Ха!.. Ха!.. И представьте… Лучшие его места с Варварой, а она никуда не годится…

– Ска-жи-те!!!

– Вы ложу-то нам не забудьте записать, – напомнил Конкин. – А что у вас ещё намечено?

– «Блуждающие огни»[100]… Макса будет играть Чарский. Настоящий артист… Он будет очень недурен. Я уже устроила у себя маленькую считку en petit comite[101]…

– Vraiment?[102] – Конкин так вскинулся, бросая стремительно этот вопрос, что даже ноги его дрыгнули и монокль упал. Звук французской речи всегда приводил его в возбуждение.

– Но опять горе! Нет у нас хорошей Лели… Вы знаете, Вера Аркадьевна, какая здесь нужна тонкость и красота? Леля – это фарфоровая куколка… Роuрéе de Saxe[103]…

– C’est çа… Роuрéе de Saxe…[104] – Конкин лихорадочно потрепал свои рыжие бакены (по-английски).

Засецкая вдруг улыбнулась Соне.

– Вот если б вы взялись… Вы были бы идеальной Лелей. Вы не играете?

Соня покраснела.

– О нет!

– Ах, жаль!.. А то попробуйте…

– Нет!.. Ради Бога… – Соня мягко грассировала, и у неё выходило: «хади Бога…»

Все рассмеялись её смущению. Но у Засецкой уже зародилась «комбинация»… Она не привыкла встречать препятствий.

– Мне бы хотелось, чтоб вы были на спектакле… Вы любите театр?

– Ужасно! – в экстазе сказала Соня.

– Ах, как вы прелестны! – искренне сорвалось у Засецкой. – Вы – тип Офелии… N’est-ce pas, monsieur Paul? Un vrai type anglais?[105] – спросила она хозяина с чисто парижским акцентом.

Тот в экстазе, польщенный, задергался руками и ногами, как паяц.

– И я уверена, что у вас есть талант… Вы так хорошо сейчас сказали это «ужасно»!.. Позвольте вас поцеловать… Ах, это надо устроить! Можно вам привезти билет на этот спектакль? Gratis, sans doute…[106]

– Oh!.. Cela va sans dire![107] – не преминул откликнуться Конкин, внимательно разглядывая в монокль эту учительницу, которую раньше он так мало замечал. Впрочем, это внимание ничем не грозило Соне… Конкин был слишком занят спортом, яхт-клубом, теннисом, своими штиблетами, запонками, костюмом, ракетками… И темперамента у него не было.

– Я, право, не знаю… что скажет Катя?

Засецкая сдвинула брови.

– Кто это Катя?

Решено было, что и «Кате» дадут билет. Лишь бы ехали!..

На прощание Засецкая опять поцеловала Соню, обдав её опьяняющим запахом каких-то незнакомых духов. Перед этой «барыней» с ног до головы сама Конкина, маленькая, черненькая, вертлявая, с взбитыми и спускавшимися на уши волосами, ещё разительнее, чем когда-либо, напоминала маленькую собачку.

Соня вернулась домой, не слыша под собой ног. Но Катерина Федоровна на её восторженные восклицания крикнула:

– Это Засецкая-то аристократка?.. Да я ей руки не подам!

Соня упала с небес.

– За что?..

– За все! – сердито отрезала сестра.

– А как же Конкины? – пролепетала Соня.

– Ну что Конкины?.. Известно, купцы… Были бы деньги, они готовы пятки лизать… А тебе она не компания. Чем от неё дальше, тем лучше!

Соня вечером подслушала разговор сестры с матерью.

– Засецкая, – говорила Катя, – состоит содержанкой одного старого миллионера. Когда по такой дороге идут из нужды, необразованные, которым все пути заказаны… А она? И хоть бы уж молодой был любовник! А тут один расчет. Мерзость!

Минна Ивановна не перечила. Она только смиренно молила не отказываться от билетов. Ведь у бедной девочки так мало развлечений. Катерина Федоровна насупилась и промолчала. Это был уже хороший признак. Соня решила молча выжидать, а Минна Ивановна систематически повела атаку. её огорчения Катерина Федоровна боялась больше всего на свете, напуганная докторами. Огорчение могло вызвать третий удар, то есть смерть.

– Ну хорошо…..ну ладно! – с напускной резкостью дня через два согласилась Катерина Федоровна. – Отчего раз не съездить? Но только уж играть там самой?.. Ни в жизнь! Выкинь из головы эту дурь! Воображаю, какой там вертеп!

Вот каким образом сестры Эрлих очутились в *** клубе.

XI

Шла «Гроза». Театр был полон.

Засецкая играла нервно, с огнем, хотя в первом акте была «барыней», что она сама чувствовала, к её великому огорчению. Чернов-Борис – тоже был недурен, хотя некстати впадал в трагизм и «дрыгал коленками»…

Но вот показался Кудряш. Взрыв единодушных, долгих аплодисментов встретил Тобольцева. «Где я его видела? Какой красавец!» – думала Катерина Федоровна, не отводя бинокля.

От его жестов, голоса, смеха веяло беспредельной ширью и удалью. Молодежь сделала ему за третий акт овацию, как настоящему артисту… Из оркестра подали венок. «От Засецкой», – шептали кругом, двусмысленно улыбаясь. её «муж» сидел в первом ряду, и по окончании спектакля Катерине подали громадную корзину цветов. Чернов за кулисами кусал губы, боясь заплакать от боли.

«Где я его видела?» – упорно думала Катерина Федоровна, следя за Тобольцевым, когда он вошел в танцевальный зал, во фраке, с значком распорядителя. Он открыл бал с Засецкой, очень эффектной в новом светло-зеленом платье от Дусэ. Насупившись и чуть-чуть побледнев, Катерина Федоровна следила за Тобольцевым из своего угла и наслаждалась каждым его движением.