Иван Ваненко - Тысяча и одна минута. Том 3

• Название: Тысяча и одна минута. Том 3
• Автор: Иван Ваненко
• Жанр: Сказка

«Врывайтеся столбы дубовые, стройся изба кленовая! входите, братцы-товарищи, садитесь по залавочью, вкруг стола, слушать сказку новую!.. А буду я рассказывать сказку дивную, волшебную, сказку нашего края Украинского. Каких у нас там чудес не водится! Спросите хоть у нашего побратима, пасшника, Паньки Рудаво, он вам поразскажет, как чорт прятал месяц в карман, а пьяный подьячий и видел всю эту проказию, да люди подумали, что ему сдуру мерещилось!

В самом деле, чего у нас нету там! И ведьмы Киевские, и русалки Днепровские, и кикиморы домовые и заморские. А наши казаки живут себе, да над ними потешаются!..»

---

Посмотрел на него Ермилка, спрашивает:

– За что это, что я тебе сделал?

«Ничего не сделал, да я есть хочу.»

– А разве кроме меня съесть некого?.. приходи ко мне в деревню, я тебе любого барана на выбор дам.

«Слыхал я это,» говорит Усько «ты, при них пожалуй для меня и двух собак выбрать не постоишь; знаю я ваши обещания!.. нет, любезный, теперь меня но надуешь! я тебя сей-час съем.»

– Так неужели ты думаешь есть такого черного, как я теперь?.. Дай хоть вон к этому ручейку подойти умыться; видишь какое лице и руки у меня!

«Что ж, думает, Усько, ручей недалеко; пустить его в самом деле умыться, а то он пожалуй подумает, что я родом холоп какой – ем что попало со всякою дрянью!.. Ладно, говорит, поди к ручью, а я здесь подожду; да только смотри, не думай уйти; я как раз нагоню, и тогда беда тебе: по частим разорву!»

Пошел Ермилка чернорылый к ручью, вырезал там жимолостную палку потолще, спрятал под полу и воротился к Уське серому.

– Ну, говорит, теперь я совсем готов, только утереться не-обо-что; дай мне хоть твоего хвоста пушистого, я вытрусь до суха и тогда можешь скушать меня на здоровье!

«На-вот пожалуй,» сказал Усько, довольный тем, что Ермилка его оборванный хвост пушистым назвал, «утрись себе!»

Ухватился Ермилка чернорылый за остаток хвоста Уськина и ну Волка лупить жимолостью, приговаривая: вот тебе обед, вот тебе баран! вот тебе на здоровье, ешь себе!.. Вот тебе разбойнику серому: не смей на людей нападать, не смей охаверничать; вот тебе, вот!..

Струсил Усько серый, пуще чем от коромысельного подчиванья; ну, думает, верно он мне хочет всю шкуру от костей отбить!.. мечется так и сяк, обернуться не может, а Ермилка честит его жимолостью и дает полезные советы как на свете жить.

Собрал Усько последние силы, рванулся, оставил последнюю половине хвоста в руках Ермилки чернорылого и пустился в лес, как стрела из лука. Прибежал туда, отыскал своих прежних волков-товарищей, показал им свои зубы выбитые, свой хвост оторванный и жалуется, и говорит, что все это сделал над ним кузнец Ермилка: заманил будто-бы его обманом в кузницу, наругался над ним, повыдергал ему зубы клещами, отрубил хвост тупым косарем и грозился над всеми волками в лесу сделать то же самое!.. Послушались его волки серые, обиделись на такие слова Ермилкины и пустились за ним в погоню.

Ермилка чернорылый не дошел еще до деревни, слышит шум, оглянулся, видит, бежит за ним стая волков; уйти нельзя, спрятаться некуда, вскарабкался он на высокую ель.

Прибегают волки, видят Ермилку на дереве… как достать? Давай говорят прыгать друг на друга; а так, как мы Усько за тебя заступаемся, то ты под низ становись! Стал серый Усько под дерево; прыгают на него волки серые один на другого; видит Ермилка, остается одному вспрыгнуть, достинут его, закричал изовсей мочи: оборванного бей!.. бей бесхвостого-то, что внизу стоит!..» Дрогнул Усько, выскочил из-под-низу, волки все рухнулись в разные стороны, кто ногу свихнул, кто крестец отшиб-и с перепугу пустились кто куда.

Ермилка избавился от беды и пошел в свою деревню, радуясь, что но его смышлености все так хорошо с рук сошло.

А Усько серый ударил в лес опрометью да с той поры никогда и не показывался: боялся и волков сердитых на него, и лисиц лукавых, и людей догадливых.

9. Остальная жизнь и смерть Волка Уськи Серого

Через два года на третий видели его, что служит он, Уська серый Полк, у своего родни, Волка обиралы притворником. Хоть житье ему было и не такое, как когда он был сам судьей, а все получше прежнего, как болтался безовсякого дела: теперь, придет челобитчик к Обирале, постучится в дверь, серый Усько оскалит зубы, да и зарычит поволчьему, всякой и сунет ему кусок мясца; а не то недели две проходит не увидит в глаза Волка Обиралы, если Уське недаст ничего. Одно только случилось здесь с ним дело досадное: охотник был он Уська серый облизывать остатки лакомые после сытного стола своего барина, Волка Обиралы, да однажды и пролизал насквозь блюдо серебряное, так, что его вовсе не видать стало. Говорят будто он его на барана променял какому-то торгашу борову совестливому; но это только так догадывались. Откатал его за это палками судья Волк Обирала, а товарищи проходу не давали, до самой смерти дразнили его: «э, серый Волк, лакало, хамово отродье, тарелку языком продавил!..» что ему было крайне обидно.

Переставился наш Усько серый волк, в тысячу сто семидесятом году от потопа, при славном царе Горохе. Товарищи Уськи серого, зная и помня его жалкую участь, тужили по нем; похоронили на свой кошт и врыли на могиле пень великий с таковою надписью:

Под сим пнем

Лежит Усько серый Волк.

Который во всем ведал исправно толк.

Восплачем о нем;

Он был вельми корыстолюбив

И оным себя погубив.

Умер на сорок девятом году

От роду.

Надпись эту сочинил ихний волчий Дохтур литорики, бобер с проседью, и сочинивши, долго думал, чтобы еще приставить к ней, да наконец только и выдумал, что поставил под надписью большую точку, которую назвал полатынскому: пунктум.

Прибавка:

Когда дядя Пахом эту сказку покончил, то нашелся такой дурень, что принял ее на свой счет; надулся на дядю Пахома да и по сю пору еще на него сердится.

VIII. Сказка о Дурне Бабине, сыне Лукерьине

…..Катай с плеча! Будь присказка не толковига, да будь горяча; не ломит костей от пару, не боятся тепла, а берегутся угару; а где вишь тепленько да мокренько, там и сладко побыть; нам старикам в поминку, а молодым в диковинку.

То не наша поляница, то не нам испечь, не про нас тот говор, не про нас та речь!

Где то, видишь далеко, да и давно при том, у лукоморья вишь зеленого, да и царь-то Горох в то время, поразскажут, едва на четвереньках ходил; так тогда то и там то вишь Дурень жил. Отчества его не ведаю и племени тож, а был вишь тот Дурень во всем хорош, и статен, и виден, и ростом велик; не доставало ему малости, ума не ума, а смышлености!..

Искал, видишь он, смысла по крутым горам, а смысел на ту пору во рву отдыхал; искал он смысла в темном лесу, а смысел в ту пору по полю гулял; искал он смысла меж честных людей, а захватили смысел во пир пировать! бился наш Дурень, маялся, кричал-выкликал зычным голосом: «Скажите мне, люди добрые, бу де вы перевелись, хоть люди книжные, скажите, поведайте; помогите моей дури своим умом-разумом!.. Где найдти мне смысла, не холостого смысла буянливого, а женатого толанливого, женатого смысла на правде истинной?.. Или он смысел в воде потонул, или он в землю запрятался!.. Якорем, удой ли смысл мне достать, иль выкопать его скребком, аль лопатою?..

рассмеялись себе науме люди добрые, и завопили люди книжные: Экой ты Дурень недогадливый! где тебе Дурню смысла искать?.. Хочешь ты при нем правды да и приплода небойсь? нет, тебе век про него не доведаться: смысел дается смышленому, а правда дается правдивому!

«Да я тем же и прав, молвил Дурень, что дурак давно!»

– Ну, сказали люди книжные, стало тебе не надо и смыслу!.. А пожалуй, буде ты его крепко добиваешься, то покажем дорогу: летает вишь он смысел по поднебесью; летала, слышь ты, ворона да каркала, а собака на хвосте сидела да лаяла, видно тут и смысел был и видно они его завидели!

Нот как ходил искать Дурень смыселу, я нам поразскажу подробно про все; простите-не вините, люди добрые, что старье принес вашей милости: ведь мудренее-хитрее выдать старое за новое, чем из нового да обнову сшить! Да ведь это дело было заморское…

То не наша паляница (бублик), то не нам испечь, не про нас тот говор, не про нас та речь!

Случай 1-й

Был он Дурень-Бабин прозвищем, бабарихин муж, Лукерьин сын, а сестру звали Чернявою; только всей семьи и насчитывалось.

Да прошу честную компанию вот еще заприметить что: что Дурень ведь Дурню врозь идет: иному Дурню не смей пальцем погрозить, а иного по загорбку сколько хоть колоти, еще он же Дурень сдуру поклонится, таков и этот был Дурень-Бабин лукерьин сын.

Вздумал он Дурень на Руси гулять, людей увидать, себя показать, да у православного народа смысла доведаться; и идет он сутки, то есть ночь со днем: то-то толк дурий, видно смыселу нет!. К чему бы ему ночь в день оборачивать? Только днем дело делай, а ночью спи, так и будешь здоров и не падать созывать лекарей-докторов; а то день то проспишь ино место, а ночь всю глазеть готов!.. Ну хорошо ли это, Дурень, ладно ли? Нет, у нас на Руси так не водится!.. у нас ночь-то ночью, а день днем идет; так стало вы напрасно в Русь и пожаловали искать смысла вровень вашей глупости! Вот в заморской земле, на другом берегу, там день деньской спят, дрыхнут без просыпу, а по ночам в писаные ярлыки переметываются; мы люди крещеные, мы, бу де ино место лень не возьмет, любим и к завтрени встать; а ведь у нас не то, что за морем, около полудня то ударят, то нет; наш батюшка-отец велит часа в четыре дьяку благовестить!..