Леонид Гартунг - На исходе зимы

• Название: На исходе зимы
• Автор: Леонид Гартунг
• Издательство: Западно-сибирское книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

В книгу пошли повесть «На исходе зимы» и рассказы: «Как я был дефективным», «„Бесприданница“» и «Свидание».

---

НА ИСХОДЕ ЗИМЫ

ПОСВЯЩАЮ ДОЧЕРИ ТАНЕ

1

В серьезных случаях у него так и бывало: мучился, думал, взвешивал все за и против, а решение появлялось внезапно и независимо от всех рассуждений. Вот и сейчас — считал, что разговор с деканом будет долгим, приготовился оправдываться, объяснять, чтоб декан посочувствовал, а главное, понял, что больше с ним, Георгием, ничего такого не случится и нет никакой нужды ставить вопрос об исключении. Но разговор занял минуты две, не больше. Собственно, говорил один декан и, говоря, занимался своим делом — вытянул из пачки сигарету, разрезал ее поперек на две равные части, затем принялся неторопливо прочищать проволочкой янтарный мундштук. Он тоже, должно быть, приготовился к подробному разговору, но не успел закурить. Георгий только и ждал паузы, чтобы произнести два слова: «Всего хорошего!» Ему не хотелось прерывать декана на полуслове — это было бы грубо, а он вовсе не собирался обижать старика. Каждый делает свое дело… Поэтому он терпеливо дождался паузы и сказал свои два слова.

Теперь ему все равно, что будет думать про него декан. Теперь он свободен. Свободен раз и навсегда и может наслаждаться этой свободой и бездельем. Черт возьми — до чего же это приятная штука — безделье. Может быть, именно бездельникам жизнь раскрывает свои красоты. Деловым людям смаковать прекрасное нет времени.

Снег возникал где-то в бесконечной высоте темнеющего неба и невесомо слетал вниз. Неторопливый, мягкий, почти теплый. В нем было что-то ласковое, девичье. Он торжественно опускался на землю, как в детстве, когда время шло медленно и все, что проходило мимо, оставляло след в душе. «Надо жить медленно, — думал Георгий. — Никуда не торопясь».

Кто-то окликнул его:

— Гошка! Бережной!

Георгий не оглянулся. Наверное, кто-то из ребят. Но оглядываться не надо. Надо смотреть только вперед.

Снег касался лица — чистый, никем еще не троганный. «Не троганный» — неправильно, а хорошо. Надо говорить так, как хочется, и, вообще, жить, как хочется. А в общежитие он не пойдет, чтоб лишний раз ничего не объяснять. В конце концов, какое кому до него дело? Им хочется — пускай учатся, хоть из кожи лезут, а с него довольно. Сыт по горло. Там, в тумбочке возле кровати, остались конспекты, книги и три новых стержня для авторучки. Их, конечно, испишет кто-нибудь другой. И на здоровье. Ему ведь конспектов больше не писать.

Как приятно идти не торопясь. Он шел до самого вокзала пешком, тихими, малолюдными улицами. Это было прощанье с Томском. Может быть, навсегда.

Около магазина «Юбилейный» Георгий остановился. Сквозь широкие, незамерзшие стекла видна была Ксана. Она стояла у весов, лицом к витрине, но Георгия не видела. Некоторое время он раздумывал, зайти или нет. Потом решил — не надо. Во-первых, у нее покупатели — целый хвост. Во-вторых, опять надо будет объяснять. А она все равно не поймет. Никогда не поймет, если б даже очень хотела. У нее в голове что-то устроено совсем иначе. Не хватает каких-то извилин, или напротив, лишние. Наверное, поэтому с ней так легко расставаться. Постоять минуту-другую у витрины и пойти своей дорогой. Именно своей, а не чужой. Так он и сделал, а все-таки что-то царапнуло. Два года встречались. Если б сложить все минуты, которые они были вместе, сколько получилось бы? Неделя? И что он о ней знает? То, что она любит индийские фильмы, что не умеет одеваться, что легко плачет и так же легко и бездумно лжет. Лжет почти без всякой нужды. Еще что? Любит пококетничать. А вот самого главного Георгий не знает — любит ли она его? Вернее всего, что нет. Просто ей нужен кто-то на стороне. Пройдет немного времени, и у нее появится другой…

На привокзальной площади он заметил, что снег летит косыми белыми штрихами. Начинался ветер. На перроне было пустынно и светло от сильных прожекторов. За путями простиралась темная муть леса. Какая-то женщина в плюшевой старушечьей жакетке обратилась к Георгию хриплым голосом:

— Молодой человек, разрешите спичечку.

Он остановился спиной к ветру, чиркнул спичкой, протянул ей в ладонях огонек и на мгновение увидел ее лицо. Весело и насмешливо сверкнули темные, красивые глаза, и странно было их видеть на испитом, поблекшем лице. Женщина прикурила и негромко сказала:

— Дай тридцать копеек.

Георгий нащупал в кармане какую-то мелочь, положил ей в ладонь.

— Студент будешь?

— Нет, уже не студент.

— У меня дочь — тоже студентка. Ушла, не пожелала… Постыдилась матери родной, а я ее вскормила и воспитала. Нет, ты скажи. Это разве полагается? Нет, ты пойми только…

— Я уже понял, — сказал Георгий и быстро пошел к дверям вокзала.

В зале ожидания было тепло и душно, пахло мокрыми опилками. Георгий прислонился к спинке дивана и закрыл глаза. Собственно говоря, так надо и в жизни: видеть то, что хочется, или то, что надо, а то, чего не хочется, — не видеть. Ему вот, например, не нужны ни интегралы, ни векторы, ни тензоры. К черту всю эту дребедень. Если вдуматься, то наши счастья или несчастья помещаются только в нашем мозгу. Нужно жить, ни к чему себя не принуждая. Делать только то, что хочешь, или то, без чего нельзя обойтись. До чего же странно живут люди — каждый вынужден делать то, чего от него ждут другие, до которых ему нет никакого дела. Страдает от этого, а все-таки делает. Смешно…

Он задремал и сквозь дрему услышал зычный радиоголос: «С первого пути отправляется поезд номер двести второй»…

Георгий открыл глаза и через огромное вокзальное окно снова увидел ту женщину в плюшевой жакетке. Она пьяной поспешной походкой прошла мимо вслед за человеком в красной фуражке. Человек шел быстро, не оборачиваясь, а она старалась остановить его и что-то сказать. Двинулся поезд с освещенными квадратами окон, с белыми занавесками, все быстрее, быстрее… И вдруг что-то случилось. На перроне кто-то закричал. Истошно, пронзительно.

Этот крик заглушил все остальные звуки и проник сквозь двойные рамы внутрь вокзала. Состав, набравший уже скорость, со скрежетом и лязгом остановился.

Наступила тишина. Затем пробежали по перрону люди, все в одну сторону. А те, кто был в зале, прильнули к окнам.

Георгий достал папиросу и вышел. В конце перрона, где бетон сменяется деревянным помостом, чернела толпа.

— Видно, смерть себе искала.

— Ясное дело — водка до добра не доведет.

— Живая?

— Ноги отрезало.

— Все одно, кровью изойдет.

Появились белые халаты, носилки.

Поезд осторожно отошел от станции. Еще некоторое время мужчина с лохматой рыжеватой бородой рассказывал нескольким женщинам, как было дело. Потом и они ушли. Железнодорожник в форме принялся подметать что-то внизу между рельс.

На перроне снова стало пусто. Георгий бросил окурок, и ветер покатил его по асфальту, рассыпая искры. Прошел, нагибаясь вперед, морячок с девушкой под руку.

— Ресторан открыт? — крикнул он на ходу Георгию.

«Вот и все, — подумал он. — Эти уже ничего не знают».

Ветер пронизывал насквозь. Георгий пошел к телефону-автомату, набрал номер. Послышался мужской голос. Должно быть, Ксанин муж:

— Я слушаю…

Георгий усмехнулся:

— Всего доброго, я уезжаю в Берестянку.

— А вам кого, собственно, надо?

Георгий повесил трубку. Когда вернется с работы Ксана, муж сообщит ей, что был странный звонок — кто-то уезжает в какую-то Берестянку. Он будет удивляться и подозрительно посматривать на нее, а она независимо дернет плечами, но, конечно, поймет, кто звонил.

На станции опять стало сонно и тихо. В одиннадцать пришел 76-й. Георгию удалось проскользнуть в предпоследний вагон без билета. Сначала все шло хорошо, а потом проводник засек его, и пришлось слезть на каком-то полустанке. Здесь он дождался товарного, нашел подходящую платформу, протиснулся под брезент и затаился, скрючившись, упираясь спиной во что-то острое, холодное. В голову лезли всякие дурацкие мысли, например, что неплохо было бы, пожалуй, уснуть. Уснуть и не проснуться, как это бывает на морозе. И найдут его только тогда, когда груз прибудет на станцию назначения. А если выбросить документы, то никто никогда и не узнает, кто этот худой парень в коротком пальто и с длинными волосами.

Георгий приподнял край брезента и выглянул. Ветер ударил холодной плотной струей в лицо. Мимо бежала в мутном лунном свете березовая роща, мелькнула сторожка с двумя освещенными окнами и исчезла, и опять сумрак, бескрайность, неуютность. «Однако, я дошел», — подумал он и тут же успокоил себя. Мысли о смерти были ненастоящие и означали только, что ему хотелось оставить жизнь, в которой он запутался, и начать другую, без ошибок, без недовольства собой и людьми.

На этой платформе, вконец закоченев, он добрался до райцентра, а дальше ехал в закрытой машине связистов. Это были знакомые ребята. С ними немного отогрелся телом и душой. Они, так же, как он, считали, что институт — это мура.