Екатерина Сушкова - Записки

• Название: Записки
• Автор: Екатерина Сушкова
• Издательство: Academia
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1928

Красивой, умной и ироничной Екатерине Александровне Сушковой (в замужестве Хвостова, 1812–1868) было 18 лет, когда она стала предметом юношеского увлечения 16-летнего Мишеля Лермонтова. Цикл его стихов 1830 года, посвященный неразделенной любви, так и именуют «Сушковским циклом».

Через четыре года они встретились вновь, и на сей раз Лермонтов добился от нее признания в любви… И сразу стал ее избегать. Более того, он тут же весьма цинично описал эту любовную историю в своем романе «Княгиня Лиговская»…

«Записки» Сушковой живо и достоверно описывают ее жизнь до замужества, а присутствие Лермонтова на многих страницах ее мемуаров лишь делает их еще интереснее.

---

196

В примечаниях к стр. 602 Воспоминаний мой дед назван русским посланником в Вене; из того же примечания узнала я, что его жена, княжна Монморанси, была дочерью французского посланника в той же Вене. И прекрасно! Равный брак; веселым пирком, да за свадебку. Неладно выходит одно то, что Монморанси целые века назывались: les premiers Barons chrétiens, потому что их предок, варвар-Франк, вслед за королем Кловисом принявший св. крещение, получил этот титул; позднее они сделались только герцогами и то в младшей линии старинного этого рода. Кто не знает, что остроумец Талейран, будучи послом в Лондоне, представляя друг другу Монморанси и Ротшильда, промолвил: М. le premier baron chrétien, М. le premier baron juif.? Е.Л. [Прим. E. A. Ладыженской, ссылки которой на страницы соответствовали тексту записок Е. А. Хвостовой в книжках «Вестника Европы»].

197

В тексте записок Е. А. Хвостовой здесь, вероятно, простая описка: вместо имени Прасковьи Юрьевны Кологривовой поставлено имя Варвары Юрьевны Горчаковой.

198

Эти и нижеследующие тирады Е. А. Ладыженской вызваны простой опечаткой журнального текста «Записок» Е. А. Хвостовой, исправленной в отдельном их издании: речь идет на стр. 73–74 не об Александре Андреевиче Беклешове, а об его брате Алексее.

199

Для меня ясно, что здесь хотели изобразить не Александра Андреевича, а брата его Алексея Андреевича, но едва ли портрет идет к кому либо из обоих. Я не знала ни одного ни них. Е.Л.

200

Эту просторную и высокую карету, с княжескими коронами вокруг империала, вычинил и изготовил нам дедушка для вечерних выездов, когда я с мужем и сопутствовавшею нас сестрой посетила его в Пензе. Но экипаж, возбуждавший наш смех в зиму 1836 года, мог быть новейшего фасона в 1811–1819. Е.Л.

201

«Замечания» Е. А. Ладыженской об ее прабабке нисколько не колеблют ни той общей характеристики, ни тех конкретных фактов, которые дает Е. А. Сушкова-Хвостова на стр. 39–40 своих «Записок». Любопытно, что и Воспоминания А. М. Фадеева стр. 33–34,  хорошо знавшего княгиню А. И. Долгорукую, гораздо ближе материалам Е. А. Хвостовой, чем данным ее оппонентки:

«Княгиня Анастасия Ивановна Долгорукая. — вспоминает он, — восьмидесятилетняя бабушка жены моей,  рожденная Ладыженская,  родная внучка князя-кесаря Ромодановского, — уже слабая и полуслепая, некогда красавица, блиставшая при дворах императрицы Елизаветы и Екатерины II. При выходе ее замуж за князя Василия Сергеевича Долгорукого, она получила в приданое более восьми тысяч душ, и жила с ним когда то очень широко в своем богатом московском доме, к сожалению, часто не соображая своих хотя и больших доходов с превышающими их расходами. Как они легко обращались с своим состоянием, доказывает следующий характерный случай из их тогдашней жизни: заболел у них один из сыновей скарлатиной, находился в опасности, но выздоровел: доктору, лечившему его, в благодарность за лечение, они подарили прекрасное подмосковное имение с четырьмя стами душ. Немудрено, что, вследствие такого неосмотрительного обращения с имуществом, оно наконец совсем расстроилось, и княгиня Анастасия Ивановна, на старости лет, должна была ограничиваться очень умеренными средствами, доставлявшимися одним уцелевшим имением в несколько сот душ, полуразоренных и обремененных долгами. Она, однако, была очень умная, любезная, светская старушка, с большим образованием и начитанностью, особенно по части французской литературы. Покойный муж ее, князь Василий Сергеевич Долгорукий, был сын князя Сергея Григорьевича, долго находившегося посланникам в Варшаве, потом сосланного при императрице Анне Иоанновне за противодействие Бирону в Березов, где, пробыв восемь лет, был вызван в Петербург, назначен послом в Лондон и накануне отъезда схвачен, препровожден в Новгород и там казнен обезглавлением, с своим племянником князем Иваном Алексеевичем Долгоруким, мужем известной Натальи Борисовны, урожденной графини Шереметевой. Громадные их имения и все имущество были конфискованы».

202

Однако, разорение семьи Долгоруких, вопреки данным Е. А. Ладыженской, дошло к началу 20-х годов до такой степени, что даже блестящий некогда генерал-майор принужден был отказывать себе едва ли не в самом необходимом. Одевался, например, он настолько бедно, что, как рассказывает его зять — «подавал повод к довольно забавным ошибкам. Так, однажды, станционный смотритель ближайшей почтовой станции, давно известный князю, пригласил его крестить у себя сына; князь согласился и в назначенный день отправился к смотрителю. Крестить должны были в две пары, и скоро явился и другой кум, молодой помещик Бахметов, недавно приехавший из Петербурга — великий франт, разодетый щеголем, раздушенный и припомаженный. Смотритель отлучился из комнаты и Бахметов, увидев пожилого человека в стареньком военном сюртучке, вероятно принял его за какого-нибудь отставного унтера и приступил к разговору с ним: «Что, братец, служил в военной службе?» — «Служил». — «Долго служил!» — «Порядочно». — «Много воевал?» — «Воевал». — «Ну что-ж, теперь здесь находишься на побывке или в отставке?» — «В отставке». — «Есть семья, жена, дети?» — «Я вдовец и семья у меня небольшая, всего две дочери». — «Ну, а в отставке с каким чином, Фельдфебелем или вахмистром?» — «Генерал-майором». — «Что?!.. Как?!» — Князь повторил свой ответ. Бахметов сильно озадачился и сконфуженно спросил: «Позвольте узнать, с кем я имею честь говорить?» «Я — князь Павел Васильевич Долгорукий». Бахметов окончательно растерялся, забормотал несвязные извинения и напустился на вошедшего смотрителя, как он смел не предупредить его какой у него сидит гость. Князь должен был заступиться за смотрителя и едва мог успокоить молодого человека. Такие случаи бывали не раз и очень забавляли князя» («Воспоминания» А. М. Фадеева, Одесса, 1897 г. стр. 35, 36).

203

Не допуская сначала и мысли, чтоб эти Воспоминания могли быть написаны г-жой Хвостовой, родною моею сестрой, которая естественно должна бы иметь одинаковые с моими сведения и понятия о семейных лицах — я немедленно написала письмо к редактору «Вестника Европы», с восстановлением всех имен и событий, как они произошли фактически, т. е, как изложены здесь. Я просила объяснить мне это загадочное приключение, отнесенное мною к плохой шутке над журналом и над публикой. Но, по некоторым обстоятельствам, письмо мое не дошло по назначению. Е.Л.

204

С этим персонажем «Семейной Хроники» С. Т. Аксакова М. И. Семевский сравнил А. В. Сушкова в предисловии своем к журнальному тексту и отдельному изданию «Записок Е. А. Хвостовой» Ред.

205

В специальной «Заметке о белых перчатках и о пистолете, заряженном клюквою» — В. П. Бурнашев указал на неосновательность соображений Е. А. Ладыженской о якобы слишком крупных размерах дамских перчаток 20-х годов (он помнил о продаже в одном из петербургских магазинов пары перчаток, вмещавшихся даже в орех) и выразил сомнение в возможности такой профанации дуального кодекса и уголовных законов, как Пензенская история А. В. Сушкова («Русск. Мир» 1872 г., № 93, стр. 3).

206

Сочинительница обозначила день встречи на бале 4 декабрем, что совершенно перво, потому что хозяйка дома называлась Варварой; я, несомненно, припомнила, что письмо получено 5-го января, в Крещенский Сочельник. Е.Л.

207

Кочующая Прасковья Васильевна, сильно боявшаяся езды, даже по улицам, в карете четверней, ограничивала свои городские выезды навещением раз в неделю или в две своей родной племянницы Евдокии Петровны Сушковой, вышедшей потом за графа Ростопчина; мать ее умерла, отец служил в Оренбурге; она воспитывалась у дедушки и бабушки Пашковых. Вечера свои Пр. Вас., действительно часто проводила у своих кузин Анастасии Николаевны Хитровой и княгини Ирины Никитишны Урусовой, к которым немногим реже ее стекались почти вся Москва и множество приезжих из Петербурга и из губерний. Я не стану говорить о том, что кроткая и не только образованная, но ученая Прасковья Васильевна заменила утраченную мать своим младшим братьям и сестре; для них отказывала богатым и знатным женихам; была долгие годы одним из лучших украшений общества, примером всех добродетелей для своей семьи; предпочтительною собеседницей просвещеннейших и остроумнейших лиц своего времени; я не стану распространяться о том, как до самого дня смерти она была готова итти в огонь и в воду за каждого из своих многочисленных племянников, племянниц и их детей; как она скончалась с их именем на устах; ни о том, как ее любовь к людям и к добру уравновешивалась в ее мягком сердце твердым, решительным удалением от зла. Я не могу распространяться об этом; моя суровая обязанность заниматься теперь не ее редкими достоинствами, а указать еще на легкомысленную и неверную выдержку (из другой тетради; может быть, и она изготовляется в печать?) задевшую нашу праведницу. В годы вымышленных кочеваний Андрея и Прасковьи Вас., они были самыми постоянными жителями Москвы. Первый едва в три года раз показывался на недельку в Петербурге, и его каждый вечер можно было видеть в Московском Английском клубе; для второй — поездка в Петровский парк уже казалась пренеприятным путешествием Сверх того, оба они, и брат и сестра, имели на руках малютку, дочь овдовевшего Андрея Вас., и с незапамятных времен посвятили себя нежнейшему и самоотверженному уходу за святой старушкой, их тетушкой Прасковьей Михайловной Сушковой, слепою, и лет десять почти не сходившей с кровати. Только лишившись ее, получили они не отрадную для их сердца возможность двинуться с места. Тогда то, взяв меня для свидания с дедушкой Долгоруковым, они поехали в саратовское поместье малолетней дочери Андрея Вас., а зиму провели в Пензе, где у них были горячо любимые родные: Софья Николаевна Панчулидзева, жена тамошнего губернатора, брат ее Николай Николаевич Сушков — и их семейства. Е.Л.