Сергей Щепотьев - Диккенс и Теккерей

• Название: Диккенс и Теккерей
• Автор: Сергей Щепотьев
• Жанр: Филология
• Год: 2006
• ISBN: 5-326-00002-4

Книга петербуржского литературоведа С. Щепотьева «Диккенс и Теккерей» представляет собой очерк жизни и творчества двух ключевых фигур английского реализма XIX в. Автор рассматривает и непростые взаимоотношения этих писателей, а также некоторые вопросы русскоязычных переводов их произведений, убедительно доказывает насущность творчества английских классиков в наши дни.

Для широкой читательской аудитории.

---

Пен вынужден был признать, что люди из литературного мира, с которыми он познакомился, за весь истекший вечер не много сказали достойного того, чтобы это запомнить или цитировать. По сути, за весь вечер ни слова не было сказано о литературе. И мы можем по секрету сообщить тем непосвящённым, кто стремится узнать обычаи литераторов, что нет круга людей, где бы так мало говорили о книгах, а может быть — и читали так мало, как среди пишущей братии».

От себя добавим: не много изменилось в этом кругу за полтора столетия. И нравы российских писателей ничем не отличаются от нравов их британских собратьев...

Говоря так, мы подобно великому англичанину, рискуем навлечь на себя гнев «пишущей братии». Что ж, это было бы еще одним доказательством справедливости этой оценки. Хотя ещё Ф. Достоевский в письме к Н. Страхову передавал слова редактора «Отечественных записок» А. Краевского: «Диккенс убит... Теперь нам Теккерей явился, — убил наповал. Диккенса никто и не читает теперь».

А разве не напрашиваются вполне определённые ассоциации при чтении строк, описывающих поведение Пена, когда он решился занять место в парламенте? Разве полтора столетия спустя мы — не в Англии, а у себя в России — не видим, как кандидаты «смеются с каждым, кто желает посмеяться, пожимают руки направо и налево с великолепно разыгранной сердечностью» подобно так давно жившим английским джентльменам, которые хотели «втереться в доверие к избирателям»? Не потому ли так понятны нам слова русского литератора середины XIX в. Александра Дружинина, много сделавшего для популяризации Теккерея в России, который, сравнивая его талант с манерой Диккенса, заметил: «Он казался слишком резким, слишком охлаждённым, слишком придирчивым. Разница талантов повела к разнице воззрений. Читая записки Эстер в „Холодном доме“, читатель восклицал: „Нет, это слишком уж сладко“; задумываясь над страницами „Пенденниса“, тот же читатель произносил: „Нет, это уж слишком безжалостно!“».

О «безжалостности» этой книги Теккерея говорила и Маргарет Олифант (1828—1897), автор более ста романов, биографий, историко-философских сочинений:

«В „Пенденнисе“ <...> мы встречаем Уоррингтона <...> и милейшего Артура Пенденниса, с виду <...> похожего на ангела. Досадно, что такой достойный человек, как Уоррингтон, влачит убогое существование и <...> строчит в вечерние часы статейки, судьба которых ему совершенно безразлична. Никто лучше м-ра Теккерея не может описать бесцельность человеческого бытия и показать, как с каждым днем уходят без следа дарованные от природы редкостные силы. <...> И сам Артур Пенденнис, при всей своей пригожей внешности, успехах в свете, славе романиста — в конце концов, всего только пустейший малый <...> и там, где нам следовало бы восхищаться, мы, к сожалению, больше склонны презирать. <...> Нам не в пример приятней повстречаться с Гарри Фокером, создание которого — особая заслуга м-ра Теккерея. <...> Славный Гарри Фокер звёзд с неба не хватает, не отличается благовоспитанностью и слабоват в правописании, и все же это воплощение порядочности, непоказного, истинного мужества и неподдельной доброты. <...> И лишь в одном „Пенденнис“ хуже „Ярмарки тщеславия“: Бланш Амори намного омерзительнее Бекки, поскольку уступает ей в уме».

Но, как писала в 1976 г. в комментариях к своему переводу «Истории Пенденниса» Мария Лорие, «независимо от того, рассматривать ли „Пенденниса“ как шаг вперёд или назад по сравнению с „Ярмаркой“, это, несомненно, один из лучших английских романов XIX века — столько в нём мудрого милосердия, юмора и сдержанной иронии, такое знание жизни и человеческой природы, так интересны нарисованные в нем картины английской действительности».

Если эта оценка М. Лорие не вызывает возражений, то некоторые другие ее мысли можно бы оспорить: в этой книге, считает маститый переводчик, «не осталось сарказма <...> против купцов, лезущих в аристократы, и аристократов, воплощающих в себе все мыслимые пороки. Теперь Теккерей находит хорошие черты и в старой леди Рокминстер, и в забулдыге Шендоне, и в суетном снобе майоре Пенденнисе».

Как уже было сказано, и в предыдущих романах Теккерей изображал живые, а значит — противоречивые людские характеры. А прототипом «забулдыги» Шендона, между прочим, был издатель, поэт и эссеист Уильям Мэггин (1793—1842), главный редактор «Фрэйзерс Мэгэзин».

Но из чего же сделан вывод о «суетном снобизме» майора? Очевидно, в советских условиях было удобно (или необходимо) увидеть его, прежде всего, в борьбе аристократа с намечавшимся по юношеской пылкости Артура мезальянсом: юный Пен по уши влюбился в актрису Фодзерингэй, заученно и эффектно произносящую классические монологи со сцены, а в жизни — ограниченную и полуграмотную дочь пьяницы Костигана, мещаночку, на добрых десять лет старше своего вздыхателя. Старательно избегает переводчица передачи безграмотной речи этих персонажей (исключение, правда, составляет удачно переданное ею упоминание майором об орфографических ошибках, которые допускает эта девица в письме), резко контрастирующей с рафинированным языком Пенденниса-старшего, опуская (!) столь важный момент в диалоге, как непонимание Костиганом употребляемых майором французских выражений.

Мне могут возразить, что, называя майора суетным снобом, Лорие цитирует автора: «Сей мудрый и суетный человек», — читаем о нём в главе пятнадцатой. Увы! «Суетный человек» — натяжка переводчицы.

В оригинале в этом месте стоит: «This worthy and worldly philosopher», что вполне можно было бы перевести как «этот достойный и светский философ»! Точно так же в следующей главе Лорие переводит слова, относящиеся к этому персонажу — «in a manner so condescending» то есть, «столь снисходительно», как «кичливо», а это, смеем заметить, далеко не одно и то же. Таким образом, переводчица использует недопустимый приём: привносит в авторский текст своё собственное (или заданное?) отношение к персонажу.[15]

В дальнейшем Пенденнис увлекается дочерью привратника Фанни. Но наставления благородного музыканта Бауза, разделявшего, некогда его восторги перед актрисой, удерживают его от сближения с девушкой, Майор не видит в возможной «шалости» племянника ничего предосудительного, тогда как Эллен полагает, что в случае, если её сын соблазнил Фанни, он обязан на ней жениться. Кто прав в этом случае? Конечно легкомыслие Артура по отношению к невинной девушке могло бы стать причиной несчастья. С другой стороны, брак мог бы сделать несчастными обоих... Ведь Бауз справедлив, когда говорит, что «плутовка» Фанни «всех обхаживает», что у неё из ухажёров «уже составился целый салон, а если никого нет, пробует свои чары на немце пекаре в лавке или обвораживает чернокожего метельщика на перекрёстке». Едва ли поэтому справедлива Лорие, называя Фанни «образом романтизированным и не слишком достоверным». Неразборчивая в своих симпатиях Фанни никак не напоминает романтическую цельную натуру, но вполне достоверна в своей неразборчивости. Тем более, что, по словам той же М. Лорие, «...строгие ограничения на писателей середины XIX века накладывала викторианская мораль. <...> Конечно, в жизни всё было иначе, чем изобразил автор, и можно не сомневаться, что уже в то время читатели его круга — мужчины отлично это понимали, а женщины догадывались».

А что же майор? Он клянётся Эллен, что Артур «невиновен» и сам себе признаётся, что готов поклясться в чём угодно, лишь бы утешить «святую душу» невестки. Ложь во имя спасения — сколько раз человечество задавалось вопросом о её правомочности!.. К чести Артура, дяде не пришлось лгать его матери.

Но ведь и трезвый, благородный Уоррингтон полагает, что «когда грозит опасность — самое лучшее повернуться к ней спиной и бежать куца глаза глядят»! В то же время он признаётся: «Я не был бы тем, чем ты меня видишь, если бы сам поступал, как советую другим»... И в дальнейшем мы узнаём, что Уоррингтон имеет все основания давать другу советы, поскольку некогда тоже побывал в подобной ситуации, последствия которой, по сути, сломали его жизнь.

Однако Теккерей усматривает мезальянс не только в увлечениях своего героя женщинами более низкого круга. «Однажды созданные персонажи сами ведут меня, и я лишь следую их указке», — сознавался писатель. И мы замечаем, как он искренне радуется, когда Пен разочаровывается в Бланш Амори — блистательной светской барышне, очаровательной в своих песенках и стишках, но бездушной и расчетливой, капризной и эгоистичной.

«...Своим романом, — писала М. Лорие, — автор утверждает, что человеку грозит куда большая опасность, чем увлечение богатой и легкомысленной женщиной, а именно — разочарование в людях, душевное очерствение и цинизм, и от этой-то страшной, по мнению Теккерея (с которым трудно не согласиться — С.Щ.), участи он в конце концов спасает своего героя».