Сергей Белошников - Палач

• Название: Палач
• Автор: Сергей Белошников
• Издательство: АСТ, Олимп
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-014265-Х, 5-8195-0299-Х

История женщины, готовой на все ради мести компании насильников. На союз с «крестным отцом» мафиозного клана. На жестокие интриги и циничные преступления.

Но принесет ли счастье такая месть? Месть, которая, идя по нарастающей, с каждым эпизодом уничтожает еще одну частицу ее души?

Остановиться — необходимо. Остановиться — невозможно…

---

Она молча кивнула.

— Ну, вот и хорошо. Но ты мне еще понадобишься, учти. И наверное, не раз. Так что не вздумай куда-нибудь исчезнуть, даже не пытайся.

Она вздрогнула.

— Я тебя из-под земли вырою, — спокойно продолжала говорить я. — И уложу в ванную с серной кислотой. Связанную, но еще живую… Но это я так, для твоего сведения… Ты ведь не думаешь сбежать от меня?

Она замотала головой, по-прежнему не поднимая глаз.

Я придвинулась к ней ближе. От нее волнами шел острый запах страха — мускусный, потный, липкий. И я чувствовала, что она целиком в моей власти, что она сейчас, в эту минуту сделает все, что я бы ей ни приказала. Если я вдруг скажу: прыгай в окно — она прыгнет, обязательно прыгнет, потому что эта быстрая смерть для нее будет легче того, что я пообещала с ней сделать.

Я улыбнулась — надеюсь, моя улыбка действительно была похожа на оскал убийцы.

— А теперь ты мне расскажешь все, что о них знаешь. Все подробности их жизни, до самой мельчайшей: характеры, привычки, слабости, семьи… Все. Все, о чем ты знаешь и даже о том, чего не знаешь, а только догадываешься.

Я вытащила из кармана диктофон. Поставила перед ней на стол и включила на запись.

— Говори.

* * *

На Каменном острове жгли опавшие листья.

Сизые дымы вяло стелились в тумане над мокрой коричнево-серой травой, над неподвижными блюдцами прудов, над остатками еще недавно красочно-веселых клумб с сухими палками стеблей цветов; дымы закручивались вокруг уныло поникших кустов с остатками поблекшей, съежившейся листвы и окутывали все вокруг горькой дымкой, гасящей звуки проезжающих неподалеку по набережной машин и превращающей расстояния в фантомную зыбкую неопределенность.

Запах горящих листьев, запах неизбежной утраты и подступающих холодов окутывал этот несчастный, не в добрый час построенный город: им пропитались воздух, дождь, пожухлая трава, коричневые стволы деревьев и низко нависшее, плачущее стариковскими слезами питерское небо в разводах свинцовых облаков.

Бросив машину у тротуара, я брела по раскисшей парковой дорожке, глубоко засунув озябшие руки в карманы куртки. Обрывки каких-то мыслей лениво ворочались у меня в голове, не вызывая ничего, кроме ощущения полной опустошенности и усталости.

Я подошла к пологому откосу пруда. Коричневая вода застыла у моих ног.

Я огляделась.

Вокруг не было ни души. Я достала из кармана пузырек с кислотой. Открыла его и, вытянув подальше руку в перчатке, вылила кислоту в воду. Зашипели, задергались смрадным дымом мутные пузыри.

— Кислотные дожди, — пробормотала я.

Размахнулась и зашвырнула пузырек на середину пруда. Глухо булькнув, он скрылся под водой. Пробежали ленивые затухающие круги — и все.

Я села на краешек мокрой одинокой скамейки. Достала полупустую пачку сигарет. Я понимала, что надо ехать домой и не медля ни минуты, делать то, что я задумала. Но у меня просто не было сил подняться.

Внезапно в туманной тишине откуда-то справа послышался звук медленные шаркающих шагов. Я резко обернулась и увидела, что по дорожке в мою сторону направляется, опираясь на трость, высокий высохший старик. Длинное черное пальто, на ногах — ботинки со старомодными галошами, изжеванные брюки неопределенного цвета. Ткань лоснилась на обшлагах рукавов. А наличие галош вообще меня просто потрясло — я такого не видела уже лет двадцать.

Старик приближался, не сводя с меня пристального взгляда. На голове у старика красовалась расшитая потускневшим золотом черно-синяя тюбетейка, из-под которой свисали сосульки длинных седых волос. И борода у него была седая, клочковатая, а вот глаза — внезапной небесной синевы. И они внимательно смотрели на меня. За стариком, не отставая ни на шаг, мелко трусила маленькая дрожащая собачонка со скорбным взглядом выпуклых фиолетовых глазок.

Старик поравнялся с моей скамейкой. Остановился напротив, повернулся и, легко, мимолетно улыбнувшись, уставился на меня.

Я молчала.

— Великодушно прошу прощения, — сказал старик чуть дребезжащим глубоким баритоном, — я вам не помешаю, милая незнакомка, если здесь присяду?

Я пожала плечами. Мне никого не хотелось видеть, а тем более с кем-либо разговаривать. Но, кажется я заняла его постоянное место.

Старик, видимо, расценил мой неопределенный жест как согласие и крякнув, опустился рядом со мной на влажные отполированные доски. Собачонка тут же с тяжелым вздохом пристроилась у него в ногах, прямо на галошах. Узловатые, набухшие холодной венозной кровью кисти рук старик пристроил на набалдашнике трости. Он смотрел прямо перед собой. И продолжал улыбаться — я краем глаза видела его улыбку. Я сунула в рот сигарету, которую машинально вытащила из пачки и закурила.

Старик повернулся ко мне, не переставая улыбаться. Борода торчала над скрученным шарфом непонятно-ветхого цвета. Старик помолчал немного, а потом негромко произнес:

— Мне кажется, что вам сейчас очень плохо…

Я вздрогнула и повернулась к нему.

— Что?

— С вами что-то стряслось, милая незнакомка, не правда ли?

— Старик смотрел мне прямо в глаза. — Нечто весьма для вас печальное?..

— С чего это вы взяли? — грубо сказала я.

— Ведь стряслось, да? — мягко переспросил он.

Я не ответила. Отвела взгляд.

— Не надо стыдиться того, что тебе плохо, — продолжил старик негромко, но внятно. — Надо всего лишь излить свою душу и зло отступит вместе с болью… Но излить ее необходимо не кому-то — пусть даже самому близко-понимающему, а себе, своему второму "я", своей душе, которая обязательно выслушает, поймет вас и поможет принять то единственно верное решение, которое убережет вас от отчаяния…

Он умолк, отведя от меня свой взгляд. Теперь он смотрел на неподвижную воду пруда. Собачонка сладко зевнула, показав пещерку мокрой розовой пасти.

— Вы — священник? — тихо спросила я.

— Нет, милая незнакомка, я не священник, — отрицательно покачал головой старик. — Я просто человек, такой же, как и вы. И человек мыслящий, ибо любое человеческое существо — это ни что иное, как мыслящая машина, запрограммированная Создателем на созидание добра, но никак не зла.

Он повернулся ко мне.

— И только те мыслящие человеческие машины, которые не забывают о своем высшем предназначении, о том, что они должны стремиться к внутреннему добру и гармонии духа, только те машины становятся подлинными людьми… Остальные же, прошедшие горнило страданий и не выдержавшие испытания, сниспосланного нам свыше…

Улыбка сползла с его лица, старик замолчал, глядя на меня. Глаза его смотрели строго и одновременно как-то печально. Только сейчас я заметила, что у него были очень длинные, по-детски пушистые ресницы.

— И что становится с ними? — спросила я. — С этими…не выдержавшими?..

— Они становятся слугами зла! — воскликнул старик с внезапной энергией. — Зла вселенского, которое невозможно объять нашим бедным разумом! Оглянитесь — и вы увидите их, бездушных, ничего не помнящих и ничего не желающих, шествующих по жизни с закрытым сердцем и угаснувшим разумом, в котором нет места состраданию и жалости… Они не выдержали испытаний, они равнодушны, ибо они — не люди! Вы же — прошли… Да-да, не возражайте, я вижу это, я ощущаю вашу печаль. И это есть хорошо, потому что вы очистились, пройдя через тяжкие испытания и искушения. И возблагодарите за это судьбу, и живите дальше с миром…

— С миром? — зло спросила я его. — А если нет у меня теперь в душе мира? Если не желаю я его, — мира?

Старик как-то печально посмотрел на меня:

— Если вы не обретете мира в душе, то с вами произойдет то, что произошло со мной… Я не смирился, я не возжелал мира в своей душе и тогда они… Они убили меня.

Я почувствовала, как по моему затылку пробежал холодок.

— Кто — они? — спросила я, помолчав.

— Машины. Настоящие, не мыслящие. Машины, поклоняющиеся злу. Они подстерегли меня, схватили и вынули из меня душу. Они взяли ее, раскаленную перенесенными мучениями и спрятали от меня, я даже знаю, куда они ее спрятали, но не в силах человеческих, смертных ее освободить… А я остался никем. Без души, без желаний, без будущего, настоящего и прошлого…

Собачонка вдруг взвизгнула, вскочила. Завертелась на месте вьюном и снова успокоилась, плюхнулась на галоши старика так же внезапно, как сорвалась с места. Я почти с ужасом смотрела на старика. А он горько усмехнулся, глядя мне в глаза.

— Вы не верите мне, — сказал старик. — Да-да, не возражайте. Я вижу, что вы мне не верите… Ну, что ж…

Он потянул с головы тюбетейку. Склонился ко мне, сказав негромко и задумчиво:

— Убедитесь сами, мой юный печальный друг…

Розоватую лысину старика пересекал громадный Т-образный шрам: бугорчатый, неровный, синевато-белый. Я смотрела на шрам и не могла оторвать от него глаз. Старик, не надевая тюбетейки, поднял голову и впился в меня взглядом.