Виктор Бердинских - История одного лагеря (Вятлаг)

• Название: История одного лагеря (Вятлаг)
• Автор: Виктор Бердинских
• Издательство: Аграф
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 978-5-7784-0042-9

До сих пор в России не было ни одной научной книги по истории любого из 50-ти с лишним лагерных комплексов ГУЛАГа. Между тем именно лагерные комплексы были основой, становым хребтом гулаговской империи. Только исследуя историю отдельно взятого лагеря, можно до конца понять и объяснить механизм лагерной системы. В данной книге впервые на основе богатого архивного материала, воспоминаний очевидцев рассказывается об истории формирования и функционирования одного из 10-ти лесных лагерей Вятлага ГУЛАГа с 1930-х до 1960-х годов. Перед читателем раскрывается уникальная картина жизни и быта людей в исключительно тяжелых условиях неволи на русском Севере. Книга будет интересна всем, кого занимает историческая судьба России в XX веке и прежде всего одна из самых горестных и закрытых тем - история ГУЛАГа.

---

…4) Во время исполнения служебных обязанностей дежурные коменданты Управления ведут разговоры с сотрудниками лагеря по вопросам, не относящимся к работе, и занимаются читкой художественной литературы…"

Этим же приказом запрещалось сотрудникам Управления оставлять свои рабочие места без разрешения начальников соответствующих отделов.

Думается, однако, что такие и подобные им "драконовские меры" действовали слабо. Природу русского человека, его страсть к обсуждению чужих дел и судеб перебороть невозможно.

Впрочем, так же невозможно (тем более – в условиях лагеря) "извести" повсеместные кражи, хищения (в лагерях это очень метко называют "крысятничеством"), почти рефлекторную тягу "вольняшки" к "обогащению" за счет "зека" (хотя какое уж там "обогащение" – нищий у нищего последнее отнимает…).

Обратимся к еще одному приказу по Управлению Вятлага – от 24 октября 1941 года N 409.

Цитируем (Документ N 50):

"…Вольнонаемный состав лагеря провел огромную работу по оформлению прибывших к нам в лагерь прибалтийских этапов. Однако отдельные работники, допущенные к оформлению этих этапов, занялись мародерством и присваивали себе изымаемые у заключенных и запрещенные к хранению в зоне предметы. Произведенным обыском у старшего (неточность в тексте: "главного" – В.Б.) бухгалтера ООС РЫТЬКО Эдмунда Антоновича были обнаружены следующие вещи заключенных:

1) Часы золотые… 1 шт.

2) машины для правки бритв – 2 шт.

3) Авторучек… 6 шт.

4) Бритв безопасных… 2 шт.

5) Карт игральных…. 8 колод

6) Портфель кожаный… 1 шт.

7) Зонтик… 1 шт.

8) Туфель дамских…. 2 пары и другие предметы…"

Таким образом, получалось, что бухгалтер-интендант (должностное лицо и, кстати, сам бывший заключенный, получивший пять лет по Указу "семь восьмых" и прошедший через Новосибирский и Дмитровский лагеря) присвоил себе вещи, которые и без того (так или иначе, но неминуемо) "ушли" бы от лагерников (заметим: для подследственных – не осужденных еще! – прибалтов все эти "шмотки" составляли порой единственный и последний шанс приобрести жизненно необходимый кусок хлеба – в самом буквальном смысле…).

Отдадим должное вятлаговскому начальству: в данном конкретном случае "справедливость восторжествовала" – бухгалтер-"крысятник" был уволен, а оперчекистскому отделу приказали привлечь Рытько к уголовной ответственности. Он был осужден лагспецсудом и получил три года – отбывал их сначала здесь же, в Вятлаге, а затем отправлен "на перековку" в ОИТК УНКВД Кировской области.

Но похищенные Рытько вещи их владельцам, надо понимать, так и не вернули…

Несомненно также, что спорадические, "одноразовые" меры по "борьбе с хищениями" мало кого пугали в условиях ужасающей бедности, беспросветной всеобщей нищеты и тотального, хронического дефицита во всем, что относилось к элементарным потребностям нормального человеческого бытия…

Теперь – еще один "поворот темы".

В те времена, когда почти пол-России сидело в лагерях, естественно, и у многих сотрудников имелись родственники (близкие или дальние), не миновавшие необъятной гулаговской паутины, осужденные за действительные или надуманные преступления. А это ложилось несмываемым черным пятном на биографию и анкету, намертво тормозило продвижение по службе.

Понятно, что люди стремились скрыть такие "неприглядные" факты. Но нередко, особенно при вступлении в партию, "доброжелатели" раскапывали такого рода компромат и предъявляли его на "суд товарищей". А уж "товарищи" не упускали шанса продемонстрировать свою "партийную принципиальность" и "большевистскую бдительность"…

Так, 28 января 1949 года партийцы Управления Вятлага на очередном своем собрании рассматривали вопрос о приеме из кандидатов в члены ВКП(б) сотрудницы отдела кадров Васильевой В.Я.

Поначалу сотоварищи охарактеризовали ее как "умелого и хорошего работника", а вот затем последовали те самые "принципиальные" вопросы (цитируем протокол собрания):

"…1) Где находится ваш старший брат?

Ответ: Не знаю.Знаю, что был осужден.

2) За что привлекался к суду и осужден отец мужа?

Ответ: Слышала, что за невыполнение твердого задания.

3) Где были во время войны ваши родственники и были ли в оккупации?

Ответ: В оккупации не были.

4) Почему не сказали в своем выступлении о судимости мужа?

Ответ: Я просто выпустила из виду…"

В итоге (при 62-х голосах "за" и 9-ти "против") постановили:

"…За неоткровенность перед партийным собранием и скрытие судимости мужа кандидату партии Васильевой В.Я. в приеме в члены ВКП(б) отказать…"

Что ж, такова большевистская мораль: перед партией не может быть никаких, даже самых сокровенных, интимных тайн, перед ней нужно безо всяких нравственных колебаний "внутренне разоблачаться", выворачивать себя наизнанку – ведь она "роднее матери и отца", не говоря уже об остальных родственниках, значит – и любить ее следует преданнее и горячее…

И конечно же, все проходившие в стране политические кампании (борьба с "троцкистами", "формалистами", "морганистами-вейсманистами" и т.д. и т.п.) получали свое надлежащее отражение в ходе вятлаговских собраний, заседаний, митингов…

Всего один пример: весной 1949 года в школе поселка Лесного (585 учащихся, из них неуспевающих – 94, то есть без малого шестая часть) распространены и "обсуждены" материалы о борьбе с "космополитами", а также печально знаменитый доклад академика Лысенко. Казалось бы, какое дело полуголодным, полубеспризорным, полуприблатненным вятлаговским пацанам до всех этих "биолого-генетических разборок"? А вот поди ж ты – и клеймят, и осуждают…

Нельзя не признать, что система тотального "промывания мозгов" – в условиях лагерного интеллектуального и эмоционального голода (своего рода массовой, говоря языком психологов, сенсорной депривации), крайне ограниченной информации о реалиях жизни на "большой земле", низкого уровня критичности и образованности подавляющего большинства сотрудников – была достаточно эффективной.

На вятлаговских партийных и общественных "форумах" царит чистейший (совершенно по Оруэллу) политический новояз – общепринятые советские штампы. Ложь и лицемерие в публичных высказываниях стали неотъемлемой чертой поведения любого сотрудника – вне зависимости от его ранга и чина.

В качестве примера обратимся к еще одному "экспонату" из обширной "коллекции" архивных документов политотдела Вятлага.

В феврале 1949 года на собрании коммунистов Управления рассматривалось "персональное дело" члена партии с 1943 года Макаревича Степана Степановича. "Грех" его заключался в том, что при вступлении в партию он скрыл, что происходит из семьи зажиточного крестьянина, "облагавшегося твердым заданием", а также "утаил" судимость старшего брата: справку из сельсовета по этим "обстоятельствам" Макаревич взял липовую. Один из сотрудников лагеря был специально командирован по этим делам в Белоруссию, на родину Макаревича, – для "объективной проверки фактов на месте".

После долгих дебатов собрание решило: поскольку сам Макаревич "…понял свою вину и к тому же фактически вырос в нашей парторганизации за 10 лет работы в Вятлаге, к работе относится добросовестно – оставить в партии, объявив строгий выговор с занесением в учетную карточку…" При этом все-таки один из партийцев, "клеймивших позором" своего коллегу, веско произнес: "Большевики так себя не ведут!"…

А в своем заключительном "обвиняемый" истово кается в том, что "…допустил большую политическую ошибку и совершил преступление перед партией…" Он слезно просит оставить его в партии, клятвенно обещает искупить "…свою вину перед партией и Родиной своим честным трудом…"

Это разительно напоминает какой-то языческий ритуал, где все слова и действия заранее предопределены. И только некое грубое нарушение общепринятых правил может изменить ход предначертанных событий…

Впрочем (позволим себе еще раз повторить это) к любым "грехам" в советско-гулаговской системе относились снисходительно, если при всех прочих "привходящих обстоятельствах" успешно решалась "главная задача" – выполнялся производственный план.

Пример: в начале 1948 года политотделом Вятлага рассматривалось очередное "персональное дело". Обратимся к протоколу заседания парткомиссии:

"…Член ВКП(б) тов.Шолин, работая начальником лагпункта, использовал заключенных на посадке и обработке огорода, неоднократно брал с пекарни хлеб, из ларька брал продукты без денег, задолжал в ларек около 2.000 рублей. Шолин занялся спекуляцией, изготовил гармонь в мастерской лагпункта, за которую уплатил 282 рубля, а продал эту гармонь помкомвзвода за 860 рублей и литр водки… Шолин занимался пьянством и неоднократно являлся на работу в пьяном виде…"

Перечисленное вне всякого сомнения свидетельствует о том, что этот "гражданин-начальник" вел себя на "вверенном" ему лагпункте, как помещик в личной усадьбе, карая и милуя по своему усмотрению.