Семен Васюков - Русская община на кавказско-черноморском побережье

• Название: Русская община на кавказско-черноморском побережье
• Автор: Семен Васюков
• Жанр: Литература 20

«Кавказско-черноморское побережье мы знаем по курортным местам и посадам Туапсе, Сочи, Гагры и проч., но не знаем трудовых центров побережья, не знаем, как живет поселенный русский народ – и в чем его будущее?

Побережье пережило культуры: греческую, римскую, черкесскую и в настоящее время переживает русскую. Еще в глубокой древности побережье считалось лакомым кусочком для народов, страной не только приятной по климату и роскошной растительности для дачного пребывания изнеженных патрициев, но и страной богатой и сильной по производительности и всяким естественным богатствам. Сколько остатков прежнего, отжитого величия, следов заселенности и жизни осталось и теперь еще!..»

---

Надо помнить, что в горном побережье ведется хозяйство степное, – в этом-то и состоит хозяйственная трагикомедия, причем такое положение вещей до тех пор будет составлять земельную характеристику побережья, пока будет существовать в горном крае степная и притом смешанная община!

В общине, которую я взял, как представительницу остальных русских селений и притом без греческого населения, – что, конечно, подбавляет путаницы и несогласия, – в этой общине всех старожилов 548 душ обоего пола и новожилов 730 душ. Старожилы, как крестьяне собственники, с 1881 года платят подати: а) земельной государственной подати и b) казенного земского (земства в черноморской губ. нет) по 3 р. 39 к. с надельной души, да мирского сбора 3 р. 49, итого 6 р. 88 к. Новожилы с каждого двора мирского сбора – такую же цифру 3 р. 49 к., земского и оброчной подати 4 р. 46 к., итого 7 р. 95 к. в год. В это же общество входят две небольшие колонии чехов и поляков, о которых я должен, спустя немного, сказать несколько слов. Колонисты поселены тоже на 30-тидесятинном наделе, как и новожилы, но податей платят больше: оброчной подати и земского сбора с двора по 7 р. 96 к. и мирского сбора 2 р. 55 к., следовательно, всего в год – 10 р. 51.

Таким образом, выходит, что подати казенные с членов одного и того же общества берутся неравные, и как это ни странно, – с тех меньше, кто пользуется землей больше. Ошибка, конечно, была в том, что старо– и новожилов селили в одну общину, а нужно было их выделять порознь, с нарезом на каждую по отдельному юрту. Немудрено, что в такой странной, разнохарактерной общине при земельных притязаниях и притом вполне законных, как со стороны старо-, так и новожилов, между ними происходят постоянные несогласия решительно по каждому вопросу, даже не касающемуся земельных наделов, ибо неравенство в пользовании последних составляет тот тяжелый кошмар, который всегда висит над русской общиной на побережье. Разделить их теперь на два юрта, разрубить пополам это хотя и нелепое, но живое тело, вряд ли целесообразно, но делать все-таки что-нибудь нужно: такую общину оставлять на побережье нельзя. Местная администрация, по-видимому, пришла к такому же выводу, ибо в прошедшем (1904) году летом были попытки разделить в земельном отношении старожилов от новожилов, разделить чертой на правую и левую сторону: по одной стороне будут жить и работать старо, а по другой новожилы. Попытки эти в общем потерпели неудачу, да и в самом деле какой это раздел, который должен повести за собой многочисленные разделы, переделы, обмены, замены земельными участками между всеми членами общины, короче сказать – коренной передел всего юрта, всей земли, как старо, так и новожительской. одни общины от такого раздела отказались; другие, разделившись направо и налево (по речке), вступили в еще более враждебные отношения, нежели были прежде, стали требовать выкупа обработанных участков, которые перешли от обработавших к неработавшим, причем первым достались участки девственные, которые нужно корчевать, т. е. тянуть мочалу опять сначала! Прибавьте ко всему, что эти земельные «Монтекки и Капулетти» между собой породнились посредством браков, что они составляют и будут составлять один мир, один приход, что все другие, кроме земельных, интересы у них общие, и что в неравных земельных правах старо– и новожилы связаны между собою на всю жизнь крепкими узами. Не это ли удивительно?

– Как же вы теперь разделитесь? – спрашиваю я у члена удивительной общины. – Что же? у вас выгон и прогон будут общие?

– Какое!! – ответил общинник. – Разные выгоны будут… начистую надо разделиться, потому – без этого нельзя нам!..

– Как же разделиться-то, когда участки ваши перемешаны, как в беспорядке шашки, – говорю я. – Вот у тебя обработанный участок, а ты получишь хмиречье[2]!..

– Пускай! – отвечает мой собеседник с отчаянием. – Пускай, лишь бы мой участок был, какой он ни на есть… Я бы, может, фрукты там посадил, или виноград, когда земля под хлеб не годится… Разделиться надо… Сколько годов ждем земли своей!..

Это говорил мне новожил. Теперь послушаем, что говорит старожил.

– У меня участок – как-раз для сада… хороший был бы сад, о, какой хороший, и я охотник заняться бы им, не для себя, а для детей выростил бы… Какой участок! и от норд-оста защищенный, а вот приходится картофель, кукурузу садить!..

– Почему?

– Как почему? – ответил он с удивлением. – При разделе, может, мой участок отойдет к другому, которому и садик мой достанется… Это не дело!.. Еслибы семье моей пошел, тогда отчего не постараться!..

– Стало-быть вы желали бы, чтобы ваш юртовой участок поступил в вашу полную собственность, и но смерти вашей перешел бы к детям по наследству?..

Старик совсем оживился.

– Еще бы не желать!.. Тогда все, и садик, и виноградничек, все можно обладить… Пускай десять, хоть пять десятин удобной земли, остальная будет неудобная, но своя, собственная, тогда – совсем другое дело!..

Другой, третий, четвертый старожители говорят то же, одним словом, так: «Пусть отдадут нам по двадцати десятин ровной земли, удобной и неудобной вместе, пусть нарежут двадцатидесятинные участки – мы сами разделим, сами и под выпас, и под прогоны отведем, и больше нам ничего не нужно!.. А теперь сами знаете, какое может быть хозяйство?!.. Самое неверное… Вот, еслибы не нагнали к нам этих новожителей… тогда – еще бы!»… Но уже при последних словах тон благодушного мечтателя быстро, при одном имени новожителя, переходит сразу в озлобленный.

Что касается новожителей, то они гораздо сговорчивее первых. В самом деле, очень многие из них не имеют ни клочка земли в юрту и живут многие годы в ожидании, прирабатывая на стороне, занимаясь плотничьим делом, пилкой леса и проч.

– Отчего же не похлопочешь об участке в юрту? – спрашиваю я такого новожителя.

– Удобных, говорят, земель нет; указывают, вон, на те горы, да что я там буду робить?!..

– Отчего же. далеко? земля негодная что-ли?..

– Да нет, земля хорошая!.. Оно, конечно, не близко… Трудная там раскорчевка!..

– Стало быть и прекрасно!.. Взять и работать!..

– Ничего бы! Вода там родниковая, хату можно поставить… Какой баштан будет!..

Вы слушаете и дивитесь.

– В чем же дело, наконец?!

– Раздел скоро будет, тогда мои труды пропадут даром… Там хоть и далеко, а раскорчеванную землю всякий возьмет… Надо правду сказать, добрая земля… и вода хорошая!

Дайте такому новоселу участок в полное владение, – он не на такой горе возьмет, не посмотрит на всю тяжесть разработки земли, он рук не положит, пока не вычистит все «хмиречье», не повалит крепких кавказских деревьев, пока вполне не устроится на своем месте. А теперь болтается, прирабатывает и ждет своего надела, своей земли, которая от него не отойдет и которая никакому переделу подлежать не будет. Что тогда он будет робить на своем участке – это покажет будущее, покажут его способности и хозяйственные соображения, хотя степняка трудно оторвать от зернового хозяйства и поставить на другую культуру, но время и местные условия сделают свое дело, а в способностях русского человека природа не обидела. Во всяком случае будущее крестьянского хозяйства на побережье, в смысле прогресса и устойчивости, никоим образом не может выразиться при условии общинного землевладения, а тем более такого, которое роковым образом создалось на побережье и которое на многие, многие годы несомненно будет тормозить развитие края и даже вредно отражаться на его будущем, что мы сейчас и постараемся доказать.

III

Мне возразят, что чехи, поляки, эстонцы и вообще колонисты живут и устроились на побережье недурно, и их хозяйства, если не процветают, все-таки поставлены хорошо, – а они поселены на том же юртовом (общинном) «Положении» 10 марта 1866 года, как и русские поселенцы-новожилы.

Так-то оно так, да разница огромная. Начать с того, что колонисты не внесли с собой ни малейшего понятия о юртовом землепользовании. Они пришли; положим, их было тридцать семей, и они получили, по «Положению», юрт – ровно девятьсот десятин удобной и неудобной земли. Что же они сделали на первых порах? Очень просто, – разделили землю подворно, поровну, отвели под выпас, кое-что оставили под Общественным лесом и начали работать, работать крепко, не покладая рук своих. Разве что-либо подобное сделали первые поселенцы, разве они поделили между собой участки, когда земли было много? Правда, начальство их кормило, о них заботилось, но что из этого вышло?! Чехам отвели землю и оставили их совершенно в покое, лишь бы платили подати. Действительно, за колонистами никогда не бывает недоимок, и все подати они всегда вносят ранее срока, а за русскими поселенцами, старо– и новожилами, почти всегда недоимки казенные, а из мирских они никогда не выходят, и ничтожное жалованье писарю (20 рублей в месяц) выплачивают с натугой. Чехи культивировали землю, приноравливаясь к местным условиям, и отлично доказали, что хозяйствовать на побережье можно, да еще как, а русские устраивались да устраивались и, кроме вырубки лесов на продажу, ровно ни в чем себя не проявили, кроме земельных неурядиц, а ведь и те и другие – в одних и тех же условиях; а чехи, принадлежащие, внешним образом, к тому селению, которое я имею в виду в этом очерке, – даже в худших условиях, ибо их колонии в горах, далеко от моря – и виноградная культура недоступна, да и фруктовая страдает от весенних заморозков, а у русских этого нет – все благоприятно и для виноградарства, и плодоводства.