Семен Васюков - В степях Северного Кавказа

• Название: В степях Северного Кавказа
• Автор: Семен Васюков
• Издательство: Паблик на ЛитРесеd7995d76-b9e8-11e1-94f4-ec5b03fadd67
• Жанр: Очерки

«В 1902 году, летом, проживая в Геленджике, я был свидетелем продажи за невероятно дешевую цену, хороших лошадей в упряжи и с крепкими повозками. Продавали зажиточные люди, по всем признакам – крестьяне.

Спустя некоторое время, я узнал, что это были баптисты ставропольской губернии, выселяемые бывшим губернатором Никифораки с арендованных ими в течение пятнадцати лет земель, принадлежащих трухменским кочевым народам, где в степях они первые завели зерновую культуру, вырыв для такой цели колодцы глубиною от тридцати до сорока сажен…»

---

– И все-таки пуд в 41 фунт?

– Конечно, своего не упустят…

Мы въезжали в широкую улицу большего селенья…

II

Характер степных селений. – Постоялый двор. – Федоровка и Воронцовка. – Власть хлеба-зерна. – Порядки бюрократические и патриархальные. – Семейный раздел.

Селение Карамык, среднее по размеру, организовалось и выросло под влиянием степи. Не говоря о широкой улице, служащей продолжением вольной степной дороги, дома в селении отстоят друг от друга в весьма солидном расстоянии по причине огромных и содержащихся в относительной чистоте дворов. Жилища тоже просторные, а комнаты характерные, хотя бы эта кухня, куда мы вошли, поставив в тень лошадей и задав им корм. Кухня и столовая: вместе – длинная, но не узкая комната, светлая, с чистыми окнами в одну сторону. Печь и плита содержатся аккуратно. Хозяйки, две сильные бабы, чисто одетые, только-что вынули свеже выпеченный хлеб, замечательно вкусный и аппетитный на вид. Надо отдать справедливость ставропольской губернии: нигде по станциям, даже и Кубанской области, и селениям, мне не приходилось есть такого вкусного пшеничного хлеба, как здесь. Действительно, хлеб, так хлеб!

– Сколько стоит пуд такой муки? – спросил я у хозяйки.

– Восемьдесят копеек. А что, добрый хлеб?..

– Да, хороший хлеб.

– До вас солдаты из Георгиевска были, тоже хвалили хлеб… Скажите, пожалуйста, зачем от начальства им запрет не кушать пшеничного, а печь хлеба из житной муки?.. Такая мука у нас дороже и хуже, а накося – запрет: по закону, говорят, не полагается!.. Мы вот жита не сеем… Зачем?.. когда пшеница добре родит!.. Житной муки у нас трудно найти, а солдатам, вишь, надыть… Чудно, право! – говорила простодушно женщина, вынимая из печи жареную картошку.

Я молчал и думал: в самом деле, почему в царстве пшеницы не есть солдатам такого чудного и дешевого хлеба, а непременно потреблять ржаной? Дисциплина что-ли от этого пострадает? Да, бюрократия не связана с жизнью даже в вопросах выгодного питания… Скажите, пожалуйста, как можно солдату есть такой великолепный хлеб!.. да он избалуется окончательно!.. Грустно все это. Недорого мы заплатили за чай, яйца, хлеб и молоко, все продукт свежий, прекрасный…

– По скольку десятин наделены здесь крестьяне?

– Которые по пятнадцати десятин на двор, но имеются и такие старые поселенцы из православных, что получили по тридцати десятин.

– Ого!.. Жить можно!..

– Еще бы! – добавил мой спутник. – Да и какая земля!.. Вперед!

Мы снова – в ровной, гладкой, как скатерть, степи; только там, где постепенно огибает равнину река Кума, на правом её берегу высятся горы, а на противоположном низменном растет лес.

Кума – степная река, и на всем её протяжении построены селения, самые первые в степной, безводной губернии, но и самые богатые и населенные.

Вдали показалась церковь, около неё – лес.

– Это Федоровка, а рядом, через реку – Воронцовка! – сказал путник.

Первое огромное торговое селение оффициально значится Ново-Григорьевка, а второе, еще более богатое – Воронцово-Александровка. Но народ не признает этих «бумажных» названий и по старинному зовет их попросту Федоровкой и Воронцовкой. Если спросить местного жителя: как мне проехать в Ново-Григорьевку? – то вы можете весьма вероятно подучить отрицательный ответ: «не знаю», а Федоровку всякий покажет, не задумываясь.

Не понимаю, зачем не сохраняют народные названия селений, а придумывают там, в канцеляриях, на досуге, новые и даже сложные. Вот по истине мало дела чиновникам!..

Река Кума разделяет, как я говорил, эти два селения, имеющие свои приходы и управления. Церковь и большое каменное здание семинарии обращают на себя внимание в Федоровке, которая расположилась чрезвычайно правильно: таких невероятно широких улиц я и не видывал. Напротив, Воронцовка сгруппировалась; одна только базарная площадь напоминает степное приволье. Прекрасные двух-этажные дома с балконами и бельведерами – принадлежность местных богачей-хлеботорговцев. Селение Воронцовка напоминает скорее уездный город, но город богатый и живой.

На базарной площади лесные склады, материал которых доставляется черкесами-горцами. От площади идут торговые ряды, по правде сказать, тесные, но чего, чего только нет в лавках и больших магазинах, в которых работают не меньше полудюжины приказчиков. В базарные дни толчея здесь порядочная. Все можно купить в этом степном селении, до предметов роскоши включительно.

Расположены магазины, сплошь заваленные товарами, по меньшей мере странно: вот аптекарский магазин рядом с торговлей нефтью. Склад сосновых досок, с приятным запахом смоли, помещается рядом с магазином готового платья под фирмою «Шик» из Ростова. Подле – другой такой же, первому конкуррент. Железо, мочала, всякий строительный материал, азиатские изделия, тут же и огородные производства, местное прасковьевское вино, двадцать копеек бутылка, и лимонад, смешанный с уксусом фирмы Чурилина из Ростова, женские шляпы и перчатки – все можно найти в селении Воронцовка, главный покупатель которого – местный крестьянин-хлебопашец.

– Сколько, приблизительно, жителей в Воронцовке? – спросил я у местного старожила.

– 18 000 человек.

– Неужели?

– Может быть, теперь и больше! – прибавил гордый «воронцовец».

Происхождение этого огромного села относится ко времени крепостного права. Первые поселенцы были ссыльные крестьяне воронежской губернии, впоследствии купившие землю у князя Воронцова, почему и название села Воронцовка. Распорядок землевладения общинный, как и в Федоровке, надел на душу выражается в семи десятинах; в Воронцовке, кроме обыкновенной двух-классной школы, имеется ремесленное училище, церковно-приходская школа и даже бульвар.

Любопытна история насаждения и устройства последнего: бульвар – дело рук пьяных обывателей. По постановлению волостного схода было решено, что те крестьяне, которые попадались в безобразно-пьяном и буйном состоянии, арестованные предварительно для вытрезвления, назначались в наказание на общественные работы по устройству бульвара; таким образом, в короткое время и за очень недорогую цену в Воронцовке вырос тенистый бульвар со скамеечками, – бульвар, положим, узкий, но все-таки украшение селения.

Не мешало бы вообще общественным учреждениям «намотать себе на ус» эксплуатацию пьяных, от которых получается и польза, и здоровье, вполне гигиеничное вытрезвление и отсутствие срама, ибо что может быть благороднее труда, притом преследующего общественные цели?

Имеется в богатом селении и общественное собрание, которое находится, в сожалению, в руках далеко не общественного лица – земского начальника, авторитет которого не совсем подходит для такого вольного занятия.

Под вечер мы отправились в летнее помещение клуба. Прошли через какой-то кустарник, шагнули через лужи – и перед нами открылось барачное помещение маленького буфета и наскоро построенная сцена, на которой гимназисты под режиссерством земского начальника репетировали какой-то водевиль.

Кругом этих печальных построек сыро и неприветливо, темно даже… Стоят «живые» столики, один из которых мы заняли, потребовав бутылку вина. Цены буфетные, что называется, выше средних. Пришел земский начальник и внял с нас по двадцати-пяти копеек за удовольствие провести время в соседстве с небольшой, но нельзя сказать, чтобы приятной лужей; кстати укажу еще на одно распоряжение местного бюрократа.

Почти целый день я был свидетелем, как мучились крестьяне, въезжавшие со стороны Федоровки на базар. После моста через Куму до базара построено шоссе, а внизу этого шоссе – никогда не просыхающая на низине грязь. Вот по этой-то грязище, надрываясь, один на другим тянут бедные лошади нагруженные повозки. Тянут, тянут и, выбившись из сил, останавливаются. Что делать? Сбегается народ, начинаются крики: «ух… но!.. уу!..» – и, наконец, воз выдвигается из грязищи.

А наверху, блестя на солнце, словно смеется над этакой потехой, новенькое и чистенькое шоссе, замкнутое с обеих сторон солидными перекладинами, чтобы «не пущать».

– Для какой надобности в самом деле это шоссе? – спросил я в изумлении.

– Для губернатора, когда приезжает!.. – отвечали мне.

Довольно патриархально!

Впрочем, оригинальная патриархальность характеризует это богатое село. На чем же зиждется богатство? Исключительно на пшеничном зерне.

Когда-то необозримые и сильные степи занимали своими кочевьями калмыки, а русские распахивали да распахивали по соглашению с кочевниками, собирали богатейшие урожаи и ссыпали хлеб в житницы. Тогда железной дороги не было, не было этих многочисленных комиссионеров и разных коммерсантов, а попросту были богатые мужики, у которых зерна насчитывалось у одного 20 000, а у другого 25 000 пудов, что хозяева хранили и передавали детям по наследству. Теперь, конечно, переменились времена; но старинная рутина все-таки осталась, и настоящие воронцовские богатеи, те самые, которые нам попадались навстречу на великолепных рысаках, в шарабанах, обложенных пуховыми подушками, непременно в ситцевых наволочках, гордятся запасами хлеба, перешедшими им по наследству от дедов, завет которых понимают наследники так: «Что деньги? Это еще не богатство, деньги можно мигом прожить, а вот хлеб – дело другое. Сколько у тебя хлеба находится? Покажи-ка, мы поглядим, какой такой ты богатей есть?»