Лев Хахалин - Последние каникулы

• Название: Последние каникулы
• Автор: Лев Хахалин
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Опубликовано в журнале "Юность". 1982,N 2.

Автор известен также под псевдонимом Шишкин Иван Тимофеевич

---

— А я не думала, что вы завтракать откажетесь, — нарушила молчание Оля. — А котлеты ваши мы никому не отдали, стоят на плите. Хотите?

— Барин сыт. — Вадик усмехнулся.

— Обиделись? Зря. На что обижаться? На правду не обижаются.

— Я не барин, Оля, Я врач. Если надо, я ночь спать не буду, а то и две. И работать столько, сколько потребуется. А нет работы, буду спать. Я специалист, понятно?

— Ясно, А то непонятный вы мне были. Теперь всем так объяснять и буду. А то все спрашивают друг друга: зачем он нам? Спрашивают, — с усмешкой сказала Оля. — А что это вы читали все время сегодня?

— «Терапию». Учебник.

— Интересно?

— Ага.

— А мне наши учебники читать совсем не интересно. И нужно, а не могу, — поделилась Оля. — Что это там? — Она показала на темное пятно под козырьком обрыва. Вадик вскарабкался по осыпающемуся склону наверх и обнаружил глубокую сухую нишу. Оля поднялась к нему, отказавшись от протянутой руки, огляделась. — Хорошо, — сказала она. — Все видать. — Вадик заметил легкую одышку и, высвободив из–под обшлага куртки ее кисть, начал считать пульс. — Вот еще! — хотела выдернуть руку Оля, но он не отпускал ее руку, наоборот, притягивал к себе, и вот ее отворачивающееся лицо оказалось рядом, и он заспешил целовать ее щеку, нос, шею, а Оля как будто ждала этого и уступала ему.

— …Сколько уже времени? — спросила она, руками задерживая его движение. — Опять проспишь.

— Куплю будильник, — зашептал Вадик, сильно обнимая ее.

— Где это ты так научился? — позже оттолкнула его Оля.

— А ты?

— Верно, — вставая, признала Оля. — Не мое это дело.

— Нигде я не учился. Так получается. — Он сидел, недовольный ее вопросом, ее тоном, ею самой. А она вдруг погладила его по голове. И оказалось, что это приятно. И, расставаясь у крыльца, она скороговоркой сказала:

— Ты хоть сдерживайся завтра. А то так смотришь… Ну, даже стыдно голову при ребятах поднять. Хорошо?

— Постараюсь, — вздыхая, пообещал Вадик,

…Через два дня пришла первая почта: в обед в лагерь с маленьким чемоданчиком явился странный парнишка. На худом озорном лице под белобрысой копной волос сияла подпорченная фиксой жизнерадостная ухмылочка.

Он предъявил направление, подписанное районным штабом, а из чемодана вытащил толстую пачку писем. Этот парнишка, Вовик, хорошо держался.

— Спокойно! — сказал он обступившим его ребятам. — Почта работает с гарантией. — И, зачитывая фамилии, вручал письма. — Андреев В. В.! — выкрикнул он. — Вам. — Взгляд его мгновенно оценил должностное положение Вадика, и он с поклоном повторил: — Вам.

«Здравствуй, сыночек! Получили твое письмецо, но читала его только я — папа улетел в командировку, а Маша уже уехала на каникулы. Перед отъездом оба нежно вспоминали тебя — папа скорее всего потому, что увез твой фотоаппарат, а Машка — та раскулачила тебя на те голубые штаны, над которыми ты трясешься. У нас стоит жара, надеюсь, что и у вас — то же. На базаре много зелени, появились фрукты. Мой дорогой доктор, не забывай про витамины! Тебе звонили; два раза какая–то девушка — очень вежливая! — и Слава. У него все в порядке, отпуск в сентябре. Мы с ним решили, что вы поедете на море. Я позвонила к тебе на кафедру, разговаривала с доцентом Китом. Он помнит тебя, мой дорогой! Но сказал, чтобы ты прислал телеграмму на кафедру о предоставлении неиспользованного отпуска в сентябре этого года. Так что, дорогой мой сын, я заставлю тебя отдохнуть перед началом профессиональной деятельности — так, кажется, говорят в канцеляриях? Тебе надо отдохнуть — ведь это твои последние каникулы.

Напиши мне еще и обязательно расскажи о том, что ты делаешь, а то в твоей записочке об этом ни слова.

Целую тебя. Мама».

Вадик заулыбался, представив себе, как мама, присев, на уголке кухонного стола писала эти строчки.

В столовой почти каждый читал письмо, хлебая щи, лица у ребят были серьезными, но время от времени на каждом возникала улыбка.

Вадик отнес свою миску на кухню, постарался попасться Оле на глаза, и она, как ни была занята, мимолетно улыбнулась ему. День должен был его порадовать: с утра к нему приходил больной, говорливый, напуганный рыбачок–любитель — проглотил рыбную косточку. Расставаясь с Вадиком, успокоенный, что не умрет от кровотечения, он с чувством сказал:

— Спасибо большое. — Потряс ему руку. — Все, что назначили, выполню. — Уже с улицы, заглядывая в дверь медпункта, добавил: — Только вы молодой, не зазнавайтесь… Но вы очень хороший доктор!

Вадик, усмехаясь, сел на бревнышко, закурил. «В нашей профессии без шаманства не обойтись, — заключил он. — В следующий раз вообще халат надену. А теперь вот и письмо — как домой заглянул. А вечером — Оля».

Но вечером командир оставил весь отряд после ужина в столовой. Вадик решил, что будет производственное собрание, и устроился в сторонке, не со штабом.

Командир встал, обвел всех таким взглядом, что ребята притихли.

— Вот, ребята, глядите, наш воспитуемый. Встань! — приказал он Вовику. — Направлен районным штабом. — Вовик, церемонно поклонился, шаркнул ногой. Ребята довольно захихикали. — Состоит на учете в отделении милиции. Не успел приехать — уже номер отколол. Мы, понимаешь, с комиссаром праздник «Первого кирпича» наметили, а он, понимаешь, целый первый ряд самовольно выложил!..

— И криво!.. — засмеялся комиссар. — Весь наш дом скривил…

— Я поправил, — оборвал его командир. — Сорвал нам мероприятие. Ты гляди, Вовик!.. Мало этого, так еще одно ЧП, — Командир выждал паузу и выпалил: — Оказывается, наши девчонки к гадалке бегали. К той, которая меня постращала. Да! — Он кивнул удивленному комиссару. — Ну, по этому вопросу ты давай — дело политическое. — И сел, насмешливо улыбаясь.

Ребята тянули головы, рассматривали сконфузившуюся Таню, заволновавшуюся Элизабет и, казалось, равнодушных Олю и Галю.

— Правда, что ли? — негромко спросил комиссар. — И когда успели?

— После обеда, — призналась покрасневшая Таня. Она прятала глаза, руки, сжалась. Вадик пожалел ее и подал голос:

— Да бросьте вы, ребята! Что вы шум поднимаете?

— Ты, доктор, в наши дела не лезь, — привстал командир. — Твое дело — йод–бинты, кухня, туалет. — Ребята неуверенно засмеялись. — Тут комиссар главный. Ну, девочки, рассказывайте, о чем гадали, что нагадали. — Девочки молчали. — Говори, Оль!

Оля встала, спокойная, даже вызывающе спокойная, усмехнулась:

— Ну, ходили!

— Зачем ходили? — вроде бы даже ласково поинтересовался командир.

— Судьбу свою узнать ходили. А тебе, что ль, Валя, не хочется? Хотя, тебе все уж сказали.

Командир погасил появившуюся было у него на губах улыбку.

— Человек сам хозяин своей судьбы. Так нас учит материализм, — сообщил он. — С тобой ясно. Ну, Элиза — Лиза-Лизабет?

— А что? Мне и не гадали! — Элизабет встряхнула головой. Прикрытые косынкой бигуди вздрогнули. — Гальке гадали!

— Ну, дура! — громко сказала Оля. — Не говори им, Галька. Тебе ж в уговор гадали? Если скажешь, не сбудется. Не говори.

И тут Галя — временами отчаянно–дерзкая — выпятила грудь, повела по–цыгански плечами и с надрывчиком, так что Игорек захохотал, выдала командиру:

— Пытай, не скажу, Валя!

Командир разулыбался, махнул рукой, а комиссар встал, оглядел веселящийся отряд и грустно сказал:

— Какие ж вы комсомольцы?.. Шутили, что ли? А? Неужто всерьез? Девочки, вы что?..

— Между прочим, знаменитая гадалка, — достаточно громко, но обращаясь будто бы к Юре Возчикову, сидевшему рядом, произнес 'Вадик. — К ней аж из города ездят. Между прочим, не всем гадает. — Ребята притихли, слушали его внимательно. — Ведьмой ее в деревне зовут. Травки собирает, кое–кого от запоя вылечила… Меня так на порог к себе не пустила при диспансеризации. Сразу отгадала, что я врач. — Он немножко подыгрывал девчонкам. Ведьма, едва он представился, решительно выставила его за дверь, хотя вот уж ей–то он, кажется, был нужен в первую очередь: очень уж худа и бледна была старуха, слаба — когда руку подняла, Вадик заметил ее дрожание. — А гадает точно. Таковы факты.

Комиссар кашлянул и, с недовольством поглядев на Вадика, объявил:

— Выговор тебе объявляю по комсомольской линии, а, Галина? Встань.

Та встала, дернула плечом, и все увидели у нее на лице не то усмешку, не то улыбку, и стало ясно, что Галину это не волнует — знала теперь она о себе что–то такое, что было важнее остального…

— Если еще раз будет что–нибудь в этом роде… Отчислю из отряда! — пригрозил командир. — Все! Расходись!

Ребята разошлись, а в столовой остался штаб. За кухонной стенкой, переговариваясь, звенели посудой девочки, и Вадик, вполуха улавливая: «Красный кирпич… сороковка…», — прислушивался к голосу Оли, но слов не разбирал: она говорила очень тихо, хотя и сердилась на что–то. А потом она и Таня с узелочками спустились к воде и там стирали, деловито, молча.