Наталья Муравьева - Беранже

• Название: Беранже
• Автор: Наталья Муравьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1965

Книга посвящена французскому поэту-сатирику Пьеру Жану Беранже.

---

рассказывает старая дворцовая метельщица из песенки Беранже.

Человечек этот появлялся в девяносто первом году перед низвержением и казнью Людовика XVI; мелькал он во дворце и перед казнью Робеспьера и перед падением Наполеона. А теперь вот уже третью ночь он приходит в Тюильри!

Молитесь, чтоб творец
Для Карла спас венец!

Рефрен песни вгоняет в дрожь и короля и всех слуг реставрированной монархии. Еще бы! Прямое предсказание скорого конца!

Гости в салоне Лаффита ежатся. Ведь на них тоже падет тень, если сборник, начиненный порохом, вдруг выйдет в свет. Представить только! Там ведь, в этой книге, будут ко всему прочему и сатиры на его святейшество, главу римской католической церкви: «Папа-мусульманин», «Свадьба папы», «Сын папы» (Брр! Язык не поворачивается выговаривать такие слова!), и святотатственная песня «Ангел-хранитель». К гневу короля присоединится гнев святых отцов. И тогда конец «доброму согласию» партий, которое пытается установить «добрый министр» Мартиньяк с помощью разумных либералов.

— Это выступление подорвет наши позиции в палате, подрежет все наши планы и надежды, — с дрожью в голосе и слегка в нос произносит один из гостей. И другие поддерживают его печальным блеянием.

Беранже оглядывается. А как «молодые его друзья»? Тьер и Минье помалкивают, опустив очи долу. Не хотят замочить лапок! Дипломаты!

А Лаффит так и устремляется к песеннику:

— Дорогой наш друг! Зачем торопиться? Вы сами ведь многим рискуете. Неужели вам хочется скандала? Вторичного процесса? Тюремного заключения? И, может быть, надолго! Ведь все это отразится на вашем здоровье, а оно так хрупко. Мы все хотим поберечь вас!

С миной доброго папаши банкир уговаривает песенника, отведя ею в уголок. Зачем кричать вслух? Лучше потише и повнушительнее.

Напрасны протесты, уговоры, предостережения, они не собьют Беранже с толку, не заставят отступить.

«…Чем настойчивее проповедовали мне молчание, тем острее я чувствовал необходимость прервать его, по-своему протестуя против «слияния», которое сбивало с толку общественное мнение и могло послужить укреплению принципов легитимизма», — признавался Беранже.

Сборник под названием «Неизданные песни» вышел в свет в октябре 1828 года.

Автор поспешил укатить в Нормандию, на берег моря, чтоб успеть набрать в легкие воздуху перед тем, как попасть в тюрьму.

Отдых его был на этот раз очень короток. Один из новых молодых друзей Беранже, писатель Проспер Мериме, известил его, что ожидаемый скандал разразился.

«Но я не очень подвержен страху и к тому же ко всему подготовлен, — отвечал Беранже молодому другу (он недавно познакомился с Мериме и тотчас же оценил его острый ум и литературное дарование). — Его величество, кажется, не нашел мои стихи столь приятными, как мне лестно было надеяться. Что поделаешь? Короли, видимо, сделаны из другого теста, чем мы, жалкие смертные, к тому же наш король за последнее время, кажется, немножко испортился».

Беранже видит, что не только «верхи» общества, но и многие из либералов, которые до сих пор называли себя его друзьями, отшатнулись от него.

«Но я умею ходить без посторонней помощи, — пишет Беранже тому же адресату. — Я еще не настолько испорчен жизнью и достаточно силен, чтобы извлечь пользу из уроков, которые от нее получил». Нет, он не собирается уклоняться от судебного процесса и удирать куда-нибудь за границу, как советуют ему осторожные друзья-либералы. Беранже срочно возвращается в Париж.

Тотчас по приезде он узнает, что без его ведома милейший Лаффит поспешил обратиться к министру полиции Порталису с просьбой добиться отмены процесса или постараться направить судебное расследование в благоприятную для поэта сторону.

Беранже просит излишне заботливого друга избавить его от опеки. «Нет, нет, моя обязанность перед самим собой, перед обществом, даже перед адвокатом — протестовать против подобных действий. Что касается присуждения к минимальному наказанию, то к чему это? Разве это так важно для меня? Наоборот. Чем тяжелее наказание, тем большую ненависть оно возбудит против его вдохновителей, — доказывает Беранже Лаффиту. — Знаете ли вы, что в кафе, на площадях — всюду моим процессом интересуются больше, чем Пруссией, Россией и Турцией? Рыночная торговка сказала в присутствии служанки моего друга: «Этот несчастный Беранже, его опять хотят засадить. Ладно, петь он не перестанет!»

Народ на его стороне, народ с ним. А это для Беранже важнее всего. Пусть точит нож прокурор. Пусть ярятся король и его прихвостни, пусть поминают песенника недобрым словом в салонах (правда, при встречах с ним либеральные друзья, осклабившись, протягивают ему руку, будто ничего не случилось!). Пусть даже его ждут годы заключения. Он готов ко всему и не перестанет петь!

* * *

10 декабря 1828 года, как и семь лет назад, площадь перед Дворцом правосудия полна народу, и зал суда ломится от публики. Каждому парижанину хочется попасть в этот зал, взглянуть на любимого песенника, может быть, как-то поддержать его взглядом, улыбкой, приветственным возгласом.

Вот он сидит на скамье подсудимых. На нем старый коричневый сюртук.

— Ну, конечно, это тот самый, о котором поется в одной из знаменитых его песен! — говорят в публике.

Пускай судьба смеется над тобою,
Твое сукно съедая день от дня, —
Будь тверд, как я, не падай пред судьбою!
Мой старый друг, не покидай меня!

Да, Беранже не падает духом, это видно. В уголке его рта даже как будто прячется улыбка.

Прокурор суровым взглядом окидывает подсудимого и зал, потряхивает париком, зычно откашливается. Сейчас начнет. По всему видать, такой же змей, как и Маршанжи. Рад бы задушить песенника своими кольцами.

Беранже обвиняют в оскорблении религии, морали, священной особы короля, в подстрекательстве к бунту. Самыми преступными из песен нового сборника объявляются «Ангел-хранитель», «Карл Третий Простоватый» и «Бесконечно малые» («Будущность Франции»).

— Читайте песни вслух! — как и на прошлом процессе, кричат из публики. Речь прокурора то и дело сопровождают топотом, негодующими возгласами. Публика не скрывает, на чьей она стороне.

Защиту ведет адвокат-либерал Барт. Дюпен предлагал свои услуги, но Беранже отказался от них под вежливым предлогом, что Дюпен, мол, стал теперь депутатом, лицом официальным, и ему негоже марать свою репутацию, защищая крамольника. (Беранже не забыл впечатления от речи Дюпена на прошлом суде и не хочет, чтоб, защищая его, принижали значение его песен. «Пусть лучше меня повесят враги, чем утопят друзья», — говорит он.)

Приговор более суров, чем на первом суде, но все же гораздо легче, чем можно было ожидать. Девять месяцев тюремного заключения и десять тысяч франков штрафа.

Беранже чувствует себя победителем.

В тот же вечер все газеты публикуют осужденные песни. И забавно, что особое усердие выказывают, к великому негодованию Карла X, роялистские листки, которые опережают на несколько часов оппозиционные газеты. Барыш прежде всего! А листки с материалами суда и текстом песен идут нарасхват. Более миллиона экземпляров запрещенных песен разнесено официальным путем по всей Франции.

* * *

Первые месяцы заключения Беранже борется с болезнями. Зима. Он простудил голову. Он кашляет. Не помогают ни порошки, ни горчичники. «Мои легкие все еще в плохом состоянии, и меня мучают зубные боли», — пишет он своему другу оппозиционному журналисту Кошуа-Лемеру, который отбывает заключение в той же тюрьме Лa Форс за письмо-памфлет против реставрированной монархии. Кошуа-Лемер тоже болеет и переведен в тюремную больницу Картье. Беранже имеет все основания просить, чтобы и его перевели туда, но решительно отказывается поступить так.

— Если ведешь войну с правительством, смешно жаловаться на удары, которые оно тебе наносит, и неловко предоставлять ему случай проявить свое великодушие, смягчая их силу, — отвечает Беранже на уговоры Лаффита.

Никаких смягчений и послаблений! Никаких просьб к властям! Этот на вид такой тщедушный, вечно страдающий от болезней человек обладает колоссальной духовной силой. Он поистине несгибаем, поистине бесстрашен, когда дело касается главного в его жизни.

Упрятанный за толстые стены в тесную камеру, узник тюрьмы Ла Форс чувствует, как сквозь эти стены на него устремляется бесчисленное множество глаз. Будто он стоит на высокой горной вершине (может быть, это вершина его жизни?), все ветры обвевают его, вся Франция следит за каждым его движением, вся Франция, разделившись на два лагеря, участвует в поединке, который ведет он с врагом. Тут, на этой вершине, на этом поле боя, нет места малодушию. Он должен быть во всеоружии, оправдать доверие, восхищение, любовь, надежды, которые светятся в глазах людей из его лагеря, — в глазах большинства французов. Можно ли кряхтеть, стонать и жаловаться на судьбу под этими взглядами?