Игорь Рыжов - Питерский битник

• Название: Питерский битник
• Автор: Игорь Рыжов
• Жанр: Контркультура
• Год: 2010

Книгу заметок, стихов и наблюдений "Питерский битник" можно рассматривать как своего рода печатный памятник славному племени ленинградского "Сайгона" 80-х годов, "поколению дворников и сторожей".

Стиль автора предполагает, что эту книгу будут читать взрослые люди.

Игорь Рыжов определял жанр своего творчества, как меннипея ("Меннипова сатира") — особый род античной литературы, сочетающий стихи и прозу, серьезность и гротеск, комизм и философские рассуждения.

---

Следуем к пьяному спуску:

У Алекса Оголтелого было удивительное свойство: чуйка на ментов. Начало сборов со словами: «Ну, кажется пора!» — означало только одно — скипать следует по–быстрому!

Может это его органическое неприятие представителей данного надкласса млекопоедающих трансформировалось в предчувствие их появления в любой ситуации? Не знаю, но только индикатором он был 100 %-м. Причём, где бы ни совершался акт распития: в окрестностях ли рок–клуба, Эльфа, Ройяля, того же пьяного спуска — оно его не обманывало.

Пьяный спуск… Местечко между Аничковым и Симеоновским мостами через Фонтанку. Место, где летом в жару можно было, раздевшись, до у кого совесть позволяла, опустив ноги в воду, под относительно свежее пиво, в центре города, послать всех нах… и попробовать слегка отдышаться! Выбор места далеко не случаен, стрёма ждать было, в принципе, неоткуда! За спиной — Фонтанный дом, Ахматова там больше не живёт, да и вряд ли вызвала бы, музыкальная школа справа — улыбается брандмауэром, разве что напротив? Но там — Дом Кино, а жильцам соседних домов было глубоко параллельно на происходящее на том берегу.

Издержки бывают во всём: оттуда стучали исполненные праведного гнева и зависти культурные квартиросъёмщики и квартировладельцы, а на адрес, с коего был произведён звонок хронически откликалось только 27‑е, которому было глубоко насрать, кто гадит у соседа на участке! Весёлая компания продолжала отдыхать, нарушая открыточный вид из окна, и оскорбляя вседозволенностью.

Проколы неизбежны, совпадения — тем более. У жизни вообще, под хвостом — то кнут, то пряник. С нашей стороны набережной озабоченные согорожане не ленились иногда дойти до телефонной будки, и оттуда приходилось приезжать уже «Пятёрке». Бежать было некуда, разве что вплавь через речку, но обламывало, да и не особо климатило сдохнуть, по пьяни под очередным речным трамвайчиком, русалку им в жёны, да вилы Нептуна им в задницу!

Стуканули, как–то с обеих сторон одновременно. Поверив внутреннему чутью, наслушавшись сторонних матюгов и, приняв во внимание исчезновение Оголтелого, мы, подхватив свои банки с пивом, успели–таки добежать и взобраться на мост, надеясь прорваться к Инженерному замку. Там уже стояли, не двигаясь, две упаковки…

Один взгляд назад ничего не дал — там была ещё одна. Мы застряли посредине моста. Менты отдыхали, в ожидании: куда же всё–таки мы двинемся, и кому придётся комплектовать весь этот паноптикум: брать на мосту ни тем ни другим не улыбалось! А мы стояли, осознавая, что только здесь находимся в полной безопасности. Грустно было и тем и этим.

Поняв, что в данной ситуации нас винтить никто не собирается, мы расчехлили свои банки и, под «Ой, мороз, мороз!» продолжили начатое. В конце концов, загребут — так загребут, место клизмы изменить нельзя! Был чисто спортивный интерес, кто раньше сдастся — Сцилла или Харибда?

«Пятёрка» сдалась раньше, да и руно уже заканчивалось, одиссея же совершила комбэк и, набрав пива, продолжилась в пьяном садике. Алекса чуйка и тогда не подвела, Царствие, ему Небесное!

Пьяный спуск — 2

Есть всё–таки в нас, питерцах, и не только в нас, но и в приезжих, долго живущих здесь, стремление быть к воде поближе, а летом в хорошую погоду — особенно. Неистребима жажда моря на болоте!

А в жару, да в центре, да под пивко, сам Бог велел! И дышится легче, и подзагореть слегка можно. А когда ещё и ехать далеко и в ломак физически, вчерашнее по организму шляется неприкаянно, ища выхода наружу: хорошо, чтоб источник напитка поблизости располагался — то лучше места, чем пьяные спуски на Фонтанке не найти!

Покупая пиво в розлив, его естественно следовало во что–то наливать, но о «стеклянной войне» между местными сИнегаллами и нами я расскажу чуть позже, а пока лишь упомяну о том, что у каждого, в то время была своя «нычка»: заветная, проверенная боями трёхлитровая банка, запрятанная где–то неподалёку (пытай, Гестапо, партизана, где — он не скажет никогда!).

На спуске пиво двигалось по конвейеру: из одной — по кругу. Вновь прибывшие ставили свои в очередь последними, как наиболее «свежее», а с освобождавшимися гонцы, каждый с двумя, отправлялись на дозаправку. Цепкость человеческих рук, как показывает практика, позволяет безболезненно и без ущерба для продукта перемещать лишь по две штуки, т. е. литров шесть амброзии, включая бег от ментов с препятствиями сквозь проходные дворы.

Набор в канистры не рассматривается по причине моментальной утраты канистры при неожиданных обстоятельствах, да и перетаскивание этой пустой ёмкости ближе к ночи с флэта на флэт выглядело бы оригинально: этакий верблюд с пустым горбом, плюс патрули бы не одобрили.

Но нет предела совершенству!

Лео Уфимский (похожий одновременно на Брюса Ли в запое и Чингачгука, в исполнении Гоши Пицхелаури, в «Зверобое») носил по четыре банки одновременно, не проливая ни капли! Он же додумался, уходя в «Краны», брать с собой лишь одну и там же переливать из неё содержимое во вложенные друг в друга полиэтиленовые пакеты (для прочности). Умещались между пальцами одной руки у него три упаковки таких зарядок, общим литражом в девять литров в обеих.

Банку, естественно полную, при этом нёс какой–нибудь засланный ассистент, и со стороны они смахивали на двух ветеринаров, взявших анализы мочи у постояльцев прихворнувшего слоновника. Поток был налажен безупречно.

Однажды мы с Мишелём Алма — Атинским очнулись у Гриши Колосова на Красной, и поняли, что всё х. ня, включая пчёл, и надо двигаться к Фонтанке.

Кок–как добравшись, отыскав каждый свою тщательно заныканную банку, набрали «напитка завтрашнего дня» и двинулись на спуск. Жара была несусветная: в асфальте ноги просто утопали, а от гранита явственно отдавало ботфортами Петра Великого — если присядешь и нечаянно оголённым местом прикоснёшься к поверхности, то явно ощутишь реальный пинок отца–основателя в виде ожога филейной части.

Раздевшись сверху по пояс (стесняться нечего — лифчиков пока не носим), и, закатав снизу джинсы до колен, мы расположились, свесив ноги в воду, и наполовину погрузив в неё купленное, для дальнейшего охлаждения.

О, это оттягивание счастья первого глотка в молодые годы! Предвкушение удовольствия, превышающее сам кайф! Романтика, пока ещё не ставшая насущной потребностью утра, начало конца иллюзий почти любого алкоголика! Ещё прекрасен свет в конце тоннеля и Божественна музыка, которые на поверку оказываются лишь фарами и рёвом мчащейся на тебя на полном ходу электрички!

В ожидании блаженства лишь закурили по законной, и по–детски улыбнулись проплывающему мимо нас речному трамвайчику с такими милыми людьми на открытой палубе, помахав им вслед от души.

Но любое плавсредство, вплоть до брошенной в воду спички, гонит за собой неизбежную волну, а если оно ещё и на подводных крылышках! Цунами местного значения окатило нас по нательные кресты, аккуратно слизнуло наши полные банки и тихо и печально понесло их в сторону Невы.

Первым опомнился Мишель. Со страшным воплем «Стоять!!!» он пешком рванул за ними по руслу речки (там у берега по колено, в принципе).

Страшила ещё и не столь утрата содержимого, сколь потеря самой тары: это ж перспектива покупки ещё двух трёхлитровок абсолютно несъедобных кабачков, с выбрасыванием их в ближайшую помойку для освобождения полезных ёмкостей. Расход страшный: недополучение минимум шести литров искомого плюс накладные!

Догнал–таки, брат–бродяга, даже воды сверху не наплескало! После этого все пили только сидя на верхних ступеньках, омывая разгорячённые ноги до колена, и поднимая драгоценное в воздух даже при виде безобидной черепахи–плоскодонки…

…Давно уж нет «пьяных спусков». Вроде и пьяные есть, да и сами–то они никуда не делись, хоть бомжи теперь там летом ванны принимают и пьют, конечно, тоже. Тоже, да не то, да и не также, хотя…

Всегда придут другие, ничуть не мешающие сидящим там с этюдниками художникам и влюблённым парочкам потому, что и сами влюблённые. Зная, догадываясь, а, порой и не зная в кого и во что, но добрые и так не похожие на всех остальных: шебутные и спокойные, проповедники и ёрники, разные и такие одинаковые! Просто для нас — это где–то уже немножко в прошлом, сзади, чуть–чуть…

Прощайте, пьяные спуски! Я обязательно загляну сюда, один или нет, но с непременной бутылкой пива, с ним теперь уже полегче. Когда — не знаю, знаю лишь, что кто–нибудь хороший там ещё непременно появится. А значит, не зря всё!..

Линяют серые трусы
У неба Ленинграда летом.
И капли, словно эполеты,
На всём, как мокрые усы
Листвы не выплаканных ив.
Здесь лета нет уж год от года.
А он, привыкнув, так красив,
Мой город, в эту непогоду.

БЕЛЫЕ НОЧИ