Том Вулф - Костры амбиций

• Название: Костры амбиций
• Автор: Том Вулф
• Издательство: Амфора
• Жанр: Политический детектив
• Год: 2003
• ISBN: 5-94278-432-9

Вы обманываете свою жену? Уверены, что это не будет иметь катастрофических последствий? Тогда эта книга для вас. Преуспевающий брокер с Уолл-Стрит тоже так думал. Читайте, что из этого получилось. Это первое беллетристическое произведение американского писателя и журналиста Тома Вулфа завладевает вниманием читателя благодаря тонко выстроенной интриге и ярко воспроизведенной картине жизни современного Нью-Йорка. Кто-то гибнет в кострах амбиций, а кто-то возрождается из пепла…

---

С этими словами она впивается пальцами в его запястье, заглядывает в глаза и разражается своеобразным, кашляющим смехом, не «ха-ха-ха», а «кхак-кхак-кхак!» — притом так искренне, так самозабвенно, что Шерман поневоле ухмыльнулся в ответ и по-дурацки спросил:

— Правда? Не может быть!

— Правда, правда! (Кхак-кхак-кхак!) Я вам не рассказывала, Джуди? — Она раскидывает руки, одной подцепляет за локоть Джуди, другой — Шермана и притягивает к себе, как будто они ее самые закадычные друзья. — Один кошмарный человек, Дердерьян, судился с Леоном, все добивался описи имущества, житья не давал. И вот как-то мы проводили уик-энд на Сайта-Каталине, у Энджи Сивелли, — она как бы походя называет имя знаменитого комика, — и за обедом Леон стал жаловаться, сколько у него мороки с этим Дердерьяном, а Энджи говорит — и поверьте, абсолютно серьезно, — говорит: «Хочешь, я возьму его на себя?» — Тут Инее прижимает себе кончик носа, намекая на Банду перебитых носов. — Я, конечно, слышала, что у Энджи есть свои ребята, хотя не верила, но он предложил совершенно серьезно. (Кхак-кхак-кхак-кхак!) — Она притянула Шермана еще ближе и смотрит прямо ему в лицо. — Потом в Нью-Йорке Леон обратился к вашему отцу, рассказал про предложение Энджи и говорит: «Может, так действительно было бы проще всего?» Никогда не забуду, что ему ответил ваш отец. Он сказал: «Нет, мистер Бэвердейдж, лучше поручите ваше дело мне. Это будет не просто, это будет не быстро и обойдется не дешево. Но мой счет вам по средствам оплатить. А тот счет… Не существует такого богача, чтобы мог расплатиться с ними. Они будут взыскивать с вас до самого вашего смертного часа».

Глаза Инее Бэвердейдж смотрят на Шермана с близкого расстояния глубоко и многозначительно. Он почувствовал, что обязан как-то ответить.

— Ну, и… как поступил ваш муж? — поинтересовался он.

— Разумеется так, как посоветовал ваш отец. Разве его мог кто-нибудь ослушаться? — Кхак-кхак-кхак-кхак! — громкий раскат смеха.

— А счет? — спросила Джуди, довольная тем, что может на правах своего человека принять участие в обсуждении дел его несравненного папаши.

— О, счет был потрясающий. Прямо фантастический! Кхак-кхак-кхак-кхак! — Взрыв смеха, словно извержение Везувия, Кракатау и Мауна-Лов. Он заражает несмотря ни на что. Разве можно устоять? Джин Лопвитц тебя любит! — твой несравненный папаша! — твое аристократическое происхождение! — какую бурю восторга ты рождаешь в моей костлявой груди!

Шерман понимал, что все это вздор, но поневоле оттаивал, распалялся, пьянея, возносился на седьмое небо. Он сунул за пояс пистолет осуждения и приказал своему высокомерию смирно лечь у очага. В самом деле, какая обаятельная женщина! Никогда бы не поверил после всего, что проходилось слышать про этих Бэвердейджей. Конечно, тоже «ходячая рентгенограмма», что верно, то верно, но, в конце концов, можно ей это простить. Ведь она такая сердечная, и говорить с ней — одно удовольствие.

Как и большинство мужчин, Шерман ничего не смыслит в уловках, которыми пользуются, привечая гостя, светские хозяйки. На первые сорок пять секунд, иногда даже дольше, каждый вновь прибывший становится самым близким, дорогим, остроумным старым другом, с которым связывают самые уморительные воспоминания. Если гость — мужчина, ему непременно с сердечностью слегка пожимают запястье (другие части тела не так доступны). На каждом госте, независимо от пола, задерживают проникновенный взгляд, выражающий восхищение — вашим умом и талантом, вашей красотой, общими былыми переживаниями.

Возвратился лакей с напитками для Джуди и Шермана. Шерман сделал глоток джина с тоником, джин пошел круто вниз, попал в самую точку и поднялся кверху сладким можжевеловым привкусом, и стало можно расслабиться, допустить до себя счастливое жужжание улья.

— Кхак-кхак-кхак-кхак! — закатывалась Инее Бэвердейдж.

— Хо-хо-хо-хо! — гоготал Бобби Шэфлетт.

— Ха-ха-ха-ха! — смеялась Джуди.

— Хе-хе-хе-хе! — присоединился Шерман.

Улей гудел и жужжал.

Затем Инее Бэвердейдж подвела их к букету, сердцевину которого занимает Золотой Пастушок. Кивки, приветствия, рукопожатия под благосклонным взглядом Инее, новообретенного лучшего друга. Но не успел Шерман опомниться, как Инее увела его жену в какой-то внутренний салон, и он остался один в обществе жирной аппалачской звезды театральных подмостков, двух мужчин и одной «рентгенограммы». Шерман по очереди оглядел их всех. Двое мужчин и дама смотрели в рот белобрысому тенору, а тот рассказывал какую-то историю, которая произошла с ним в самолете:

— …сижу и жду Барбару, она должна была лететь со мной в Нью-Йорк? — Его манера заканчивать утвердительные предложения с вопросительной интонацией напомнила Шерману Марию… Марию и жирного хасида! Этот белобрысый ком сала очень похож на давешнего борова из домовой конторы — если он правда приходил от домовладельцев, а не… Шерман похолодел и передернулся… Кольца вокруг него все сжимаются… — Сижу на своем месте, у меня место у окна? И вдруг по трапу входит ну просто немыслимый, невероятный чернокожий тип. — Он говорит с таким нажимом, так взмахивает толстыми лапками, что у Шермана возникло подозрение, не гомосексуалист ли этот многопудовый Пастушок. — В горностаевой шубе?., прямо до полу?., на голове шляпа, тоже из горностая?., все пальцы в кольцах, почище, чем у Барбары, и за ним свита из трех человек?

Великан продолжает что-то плести, двое мужчин и женщина слушают с застывшими улыбками, не отводя глаз от его жирного, круглого лица, и сам он, рассказывая, смотрит только на них, а Шермана не удостаивает ни единым взглядом. Пролетают секунды, Шерману становится беспощадно ясно, что он для них просто не существует. А какому-то жирному провинциальному козлу внимают точно завороженные. Он отпивает три больших глотка джина с тоником.

Рассказ Шэфлетта сводится к тому, что великолепный негр, усевшийся с ним рядом, оказался мировым чемпионом по боксу в «крейсерском» весе Сэмом Ассинором, по прозвищу Убийца Сэм. Шэфлетту слова «крейсерский» вес представляются очень смешными, — хо-хо-хо-хо! — и оба его слушателя-мужчины тоже закатываются таким визгливым смехом, что Шерман и их зачисляет в гомосеки. Убийца Сэм не знал, кто такой Шэфлетт, а Шэфлетт не знал, кто такой Убийца Сэм. Смех в том, что из всех пассажиров первого класса не знали этих двух знаменитостей только сами Шэфлетт и Ассинор! Хо-хо-хо-хо! Хи-хи-хи-хи!.. и вдруг — ага! — на память Шерману как нельзя более кстати приходит одна чрезвычайно ценная деталь: Оскар Сьюдер Оскар — Сьюдер! имя это отозвалось болью, но Шерман не отступает, — Оскар Сьюдер является членом синдиката, который финансирует Ассинора и распоряжается его собственностью. Как удачно он вспомнил! Разговорная находка! С такой можно теперь и в общий разговор ввязаться.

Как только стихает смех, Шерман говорит, обращаясь к Бобби Шэфлетту:

— А вы знаете, что всеми контрактами Ассинора и всем его имуществом, вполне возможно, что и горностаевой шубой тоже, владеет один синдикат бизнесменов в Огайо, главным образом из Кливленда и Коламбуса?

Золотой Пастушок посмотрел на него как на уличного попрошайку.

— Хмм, — вот все, что он произнес в ответ. В смысле, что я, мол, понял, но нисколько не интересуюсь. И снова к той троице:

— Ну, и я попросил, чтобы он подписал мне меню, они там раздают такие карты? И…

Этого с Шермана Мак-Коя довольно. Он снова рвет из-за пояса пистолет осуждения. И поворачивается на каблуке спиной к этой публике.

А они — ноль внимания. И пчелиный зуд не смолкает, отдается в ушах.

Как ему быть дальше? В этом улье он оказался один-одинешенек, и негде голову приклонить. Он только теперь осознал, что здесь все общество разбито на эти кружки-букеты и оказаться вне их — значит, быть отщепенцем, социальным ничтожеством, неудачником.

Шерман начинает озираться. Кто это, вон там? Рослый красивый мужчина, самодовольное выражение лица… окружен кольцом обожания… А! Вспомнил… писатель один… Наннели Войд. Романист… Его как-то показывали по телевидению, отвечал на вопросы… находчиво, язвительно… А это дурачье вон как на него взирает… К их кружку лучше не примазываться… Получится, вернее всего, то же, что с Провинциальным Самородком… А вон там кто-то вроде знакомый… Нет, просто еще одна знаменитость… балетный танцор — Борис Королев… И тоже вокруг восторженные лица… взопревшие от обожания…

Идиоты! Ничтожества! Что за манера пресмыкаться перед танцовщиками, романистами и толстозадыми бабами-тенорами? Ведь они — просто придворные шуты, чья обязанность — развлекать… развлекать Властителей Вселенной, которые стоят у рычагов управления миром… А эти идиоты кланяются им, как посланцам высших сил на земле… А его, Шермана, знать не желают… Им неинтересно, кто он, да и сказать — не поймут, где им…