Сергей Дурылин - Колокола

• Название: Колокола
• Автор: Сергей Дурылин
• Издательство: Журнал "Москва"
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2003

Написанная в годы гонений на Русскую Православную Церковь, обращенная к читателю верующему, художественная проза С.Н.Дурылина не могла быть издана ни в советское, ни в постперестроечное время. Читатель впервые обретает возможность познакомиться с писателем, чье имя и творчество полноправно стоят рядом с И.Шмелевым, М.Пришвиным и другими представителями русской литературы первой половины ХХ в., чьи произведения по идеологическим причинам увидели свет лишь спустя многие десятилетия.

---

Так и было сделано. Народу собралось в собор видимо-невидимо: все нагоревались вдосталь за пожарное время. Городничий был поставлен с дьячками на клиросе, невидим для народа. Протопоп служил соборне и после Евангелия произнес слово о прещении Божием, о пожарище и о колоколе и, воскликнув по-пасхальному:

— Воскресения день и просветимся торжеством, и друг друга обымем, — и вывел городничего с клироса, протянул ему блюдо. Городничий отсыпал на блюдо горсть серебра и золота на погорелое и на колокол. Протопоп поликовался трижды с городничим, благословил и пустил его с блюдом собирать на колокол.

Так потекли народные гроши на набатный колокол. Была самая мысль о нем утешением погорелому народу.

— Теперь не погорим, — толковали погорельцы, сидя в землянках на пожарище. — Как колокол подымем набатный, он беду не скроет: где возгорится огонь — всему люду укажет.

— Не погорим, — подхватывали другие. — Кого Бог красной бедой посетит, на других беда не перейдет: колокол всякого остережет.

— Не погорим, — соглашались третьи. — Колокол в ночь, в полнóчь подымет.

Давали на колокол не скупясь, не думая, на что завтра придется хлеб купить. Пошла лепта на колокол не только по рукам, но и по сердцам и по умам народным, и обогатилась несказанно. У протопопа целый сундук с медью, серебром и золотом на колокол стоял.

Того было мало: неизвестно, кто надоумил, но порешили как один человек: колокол лить тут же, в Темьяне, на площади перед собором, а мастеров вызвать из Москвы: «так всякая копейка будет видна, так доброхотное даяние не оскудеет: увидят, как льют колокол, — прибавят прохожие серебро на звон, на красоту, а, может быть, кто-нибудь и золотом в плавь кинет».

Этот сговор людской протопоп похвалил, а второму решенью подивился, да и усомнился: сбыточно ли?

Вторым решеньем порешили всем городом — лить колокол обыдёнкой. «Беда, — рассуждали, — пришла обыдёнкой: не было ее — и вот она тут: обыдёнкой Темьян выгорел — на грех дня, стало быть, хватило; и на Божье дело ужели дня одного мало?» — «Не мало, — сами себе отвечали, — да только коли обыдёнкой колокол отлить, так нужно отменить все раздоры, всем заодно действовать, все в Божье дело вместить: и ум, и прибыток».

Слушал это протопоп Донат, молчал, не возражал церковному старосте, передававшему ему народную молвь, но головою качал осторóжко и, наконец, вымолвил:

— Вопреки ничесоже глаголю. Но сбыточно ли сие? Сомневаюсь. Впрочем, добро зело, — благословил быть по народному хотенью.

Выписали мастеров из Москвы. Всем народом вырыли на соборной площади колокололитную яму. Мастера споро слепили форму из глины. Заранее свезена была на площадь припасенная медь, олово, серебро. Когда все было припасено, возвещен был день обыденного литья.

Раным-рано, еще не ободняло, протопоп отслужил утреню, после нее освятил воду и окропил литную яму и печь. Мастера запалили огонь от запрестольной свечи. Почали плавить металл. Протопоп первым подошел к яме и бросил туда горсть серебряных и медных денег. За ним бросил городничий, за городничим — староста, за старостой — купцы, — и пошел, и пошел к яме весь темьянский люд. Никто не шел пуст. Всякий бросал в огненную плавь кто медь, кто серебро, кто золото. Купец развязывал тугую мошну и сыпал в плавь пригоршни, приговаривая:

— Прими, Господь, на медное воззванье, на серебряный голос, на золотой зов!

Нищие бросали гроши и денежки и крестились с шепотком:

— Прими, Христос, на новый звон, нищей братьи на давальца.

Целовальник сыпал вином смоченный грош, а пьяница — слезовой и пьяный завалявшийся грош. Старушка-чиновница пришла, поохала на бедность, перекрестилась и бросила в огонь медный кофейник. Глядя на нее, осмелела темьянская беднота: кто бросил медную конфорку от самовара, кто ручку дверную, а кто и пуговицу. Были и такие, что снимали с шеи медный крест и, в последний раз перекрестясь на него, бросали его в клокочущий металл. От старых людей не отставала молодежь: девушки бросали в огонь серебряные сережки из ушей, мóлодцы — заветные колечки с пальцев. Во плави серебра прибывало и золото не обегало колокольной ямы.

Павел Матвеич, соборный староста, старик высокий, с малой кудрявою белой бородою, день и ночь не отходя, стоял у колокольной ямы и взывал истово:

— Порадейте, православные, на колокол! Глас Господень — ангелам на веселье, человекам на спасенье, бесам на посрамленье!

Слушались его, радели и колокольная плавь кипела белым ключом. Из подгородных деревень шли люди, сыпали гроши и приговаривали:

— От огня, от ветров, от вьюг, от злого дыханья. На Божий зов, на тихмень, на радованье!

Из острога прислали острожане несколько грошей на колокол. Нищие Христа ради на колокол просили.

Слух о колоколе дошел и до князя Памфила Никитича Сухомесова, сидевшего сиднем в своем доме с колоннами, на выезде из города. Князь был известный вольнодумец. В переднем углу в зале у него стоял Вольтеров бюст. Фернейский философ улыбался князю, когда он, в бухарском халате, в сафьяновых туфлях на босу ногу, расхаживал по залу и одновременно измышлял новые максимы чистого безбожества и меры по пресечению вольностей крепостных в дальней своей вотчине. Новые максимы князь заносил в оливковую с золотом книгу, начинавшуюся выпиской из Лукреция: «Timor fecit deos», и запиравшуюся на замок, а новые меры сообщал тут же дворецкому для немедленного осуществления над телами Дашек и Петрушек в Долгодеревенской вотчине.

С давних пор никто из духовенства не бывал у князя с крестом и святой водою. Протопоп Донат звал его «князем вольномыслия». Однажды молодой поп Савва от Старого Егория поспорил с протопопом, что посетит князя с крещенской водою и что князь его примет и наградит. Поп Савва выиграл спор: князь его принял и наградил, да только Савва никогда не досказывал, как его принял князь и за что наградил. Князь ввел попа Савву в зал и сказал:

— Вот мои покои. Тут и служи, коль пришел служить.

Поп Савва возрадовался, но оглядел все углы: нет ни в одном иконы. Князь зло усмехнулся и спросил:

— Богов ищешь, отец? Чего искать! Коли сам пришел ко мне, так и служи тому, кто у меня в переднем углу. А не то — псари у меня очень послушны, а псы очень злы.

И окропил поп Савва Вольтеров кумир крещенской водою, и покадил усердно фернейскому отшельнику, а тот, сквозь сизый дымок кадильный, усмехнулся тонкою мраморною усмешкою.

— Ну, требу исполнил, — сказал князь попу Савве. — Иди. Если охота есть, милости прошу и в другой раз, — и дал ему немалую ассигнацию.

Ее-то и показывал протопопу поп Савва. В другой раз он не пошел с требой к князю.

Весть об обыденном колоколе, отливаемом на соборной площади, дошла и до князя. Он ударил в ладоши и велел давать одеваться. Ему захотелось взглянуть на народное суеверие. Князь подъехал в карете, но ему пришлось вылезть из нее не близко от колокольной ямы. Народ расступился, давая ему дорогу. Князь подошел к яме, рассматривая народ в золотой лорнет. Над ямою так же ровно и истово возглашал староста Павел Мироныч:

— Пожертвуйте, православные, на колокол — глас Господень!

Люди подходили, крестились и метали медь в огонь. Никто не подивился князю: все кладут колоколу на звон из своего скудства: что ж ему не положить от своего богатства?

Князь же был удивлен и их не-удивлению, и всему, что он увидел.

— Темное варварство! — подумал князь. — Ты бы осветил это острым своим умом, светильник Фернея!

Народ метал медные гроши и ждал, когда и князь, стоявший над плавильной ямой, метнет свое золото. Князь домекнул наконец: не явиться же ему скупцом пред отдающими последний грош! Он усмехнулся, глядя, как зеленые гроши исчезали в кипящей слепительной плави, подумал: «Голос черни будет слышен и в самом металле», вынул из-за борта шелкового камзола и щедро метнул в огонь пук бумажных ассигнаций.

Изумленно посмотрел на князя народ, но так же степенно и невозмутимо, так же низко, как и всем, отвесил ему поклон за его тщеславный дар степенный староста Павел Матвеич, стоя на краю ямы.

Князь уехал, а народ все метал и метал свои гроши, пока, наконец, мастера не сказали решительно:

— Будет!

Начал охлаждаться колокол. Ночь была холодная. Поднялся студеный ветер, обложил горячий колокол крепкой стыдью. К позднему утру колокол остыл. Мастера разбили глиняную форму — и новый колокол явился на свет, блеща серебристым отливом.

Протопоп со всем причтом начал молебствие над колоколом. Народ стоял на площади без шапок и молился.

Громко возглашал протодьякон молитву о колоколе:

— О еже дати ему глас звенения благоприятен и всякому добру потребен, Господу помолимся.

И народ молился о том, чтоб дан был свыше обыденному колоколу благой голос, скорый на возвещение, доходчивый на услышанье, добрый остерегатель и предупредитель красной беды.

Опять возглашал протодиакон на всю площадь: