Сергей Арбенин - Собачий род

• Название: Собачий род
• Автор: Сергей Арбенин
• Жанр: Ужасы и Мистика

"Собачий род" — новая редакция романа "Собачий бог" Сергея Арбенина (Смирнова).

На окраине сибирского городка происходят загадочные убийства. Растерзанные тела находят в переулках, на свалках. Власти устраивают массовый отлов бродячих собак и отстрел волков…

О местном краеведе ходят нехорошие слухи. Все, кто входит в его дом, бесследно исчезают. Старик не топит печь, лежит в пустой холодной комнате, в которой нет никакой мебели кроме лежанки и белой шкуры на полу…

Больного и старого пса Тарзана хозяева увозят из дома и бросают в лесу. Но пес должен вернуться и спасти свою Маленькую Хозяйку. Он знает, что рядом с ней, среди синих сугробов, растет Нечто, что грозит всему живому.

Это Нечто чувствует и студент, снимающий комнату в деревянном доме неподалеку. Студент, который в лунные ночи способен превращаться в собаку…

---

Тем временем волки, обсевшие дом, пришли в движение. Уличные ворота внезапно рухнули во двор в облаках снежной пыли, и появилась, величаво ступая, Белая волчица. Она была великолепна. Волки попятились, униженно взлаивали, как нашкодившие щенята, и преданно вертели задами.

Бракин, выползший окончательно из сугроба, распластался на снегу и наблюдал за всей церемонией. Внезапно он понял: это обычные волки и собаки. Значит, с ними можно бороться обычными, нормальными способами.

И в тот же миг увидел: волки стали бросаться на дом, норовя подпрыгнуть как можно выше. Поднялся шум, хрип и вой. Некоторым удавалось дотянуться до крыши, но лапы соскальзывали с обледеневшего шифера, и они падали вниз, визжа от страха.

Белая молча сидела в стороне. Глаза её лучились, не выражая ничего: ни гнева, ни презрения.

Бракин постепенно переползал по периметру усадьбы. Он полз вдоль забора, пока не добрался до следующего угла, потом снова повернул, дополз до полуразвалившейся стайки, обогнул её и оказался возле сортира. Сортир был почти полностью заметен снегом, из-под снега торчали лохмотья старого рубероида. Бракин вполз на крышу и залёг на этом постаменте; теперь вся передняя часть двора, включая ворота, была ему отлично видна. Теперь он увидел и дверцу чердака, до которой, оказывается, пытались допрыгнуть волки. Дверца была тоже заколочена, но настойчивость волков уже привела к тому, что доски стали шататься и крошиться в щепы.

Белая сидела к Бракину вполоборота, и при благоприятном направлении ветра могла запросто учуять его. Но ветер, к счастью, дул от неё. Ветерок был слаб, но при сорокаградусном морозе и он пронизывал до костей и обмораживал руки, когда Бракин проверял пистолет и перекладывал из внутренних карманов запасные обоймы.

Наконец, волки стали выдыхаться. Они хрипели от усталости и валились с ног. Белая продолжала молча наблюдать за ними. И тут Бракин услышал её голос, — точнее, её мысль: она звала Коростылёва.

Коростылёв появился из глубины двора. Вид у него был жалкий и побитый. Он скулил, тёр красные глаза, и время от времени норовил сунуть рожу в снег.

Постояв перед Белой, сидевшей, не шелохнувшись, как изваяние, Коростылёв побрёл в сторону стайки. Бракин похолодел: он двигался почти прямо к нему, поскольку стайка была рядом с сортиром.

Понадеявшись, однако, на то, что струя жгучего перца надолго отбила у Коростылёва чутье и остроту зрения, Бракин решил просто затаиться.

Коростылёв добрёл до стайки, и принялся раскапывать сугроб. Копал он недолго, и Бракин вскоре понял, что он искал — лестницу. Это была старая деревянная лестница, кривая и рассохшаяся. Коростылёв не без труда отодрал её ото льда, и поволок к дому.

Да, перец теперь не поможет. Да и пуля, скорее всего — тоже… Разве что попытаться перебить ступени лестницы, только вот беда — цели почти не видно.

Коростылёв добрёл со своей лестницей до дома, приставил её. Она упиралась в ребро водоската, но была коротковата. Хотя рослый человек, пожалуй, сможет дотянуться с неё до чердачной двери.

Коростылёв пошатал лестницу, проверяя на прочность, и начал подниматься. Ступеньки трещали, лестница гнулась, трещала, но держала.

Он добрался до конца, попробовал поставить ногу на последнюю, самую верхнюю ступеньку, но лестница вдруг угрожающе пошатнулась. Тогда Коростылев стал тянуться изо всех сил, и вот уже его корявая волосатая рука ухватилась за край доски, приколоченной к чердачной двери. Он ухватился, дёрнул, доска вырвалась вместе с гвоздями, — и Коростылёв полетел назад вместе с ней и вместе с лестницей.

Он упал на навес для поленницы, пробил его и завизжал, как резаный. Сверху на него рухнула лестница, которая, к удивлению Бракина, выдержала удар.

Белая презрительно подняла верхнюю губу. Она поняла — этот не годится. И отдала немой приказ. Кому?

Бракин стал озираться, и вдруг увидел то, чего ожидал увидеть менее всего: в пролом рухнувших ворот вошёл… Рупь-Пятнадцать. Он двигался, как заведённый, механически переставляя ноги, нелепо и как-то гадко пытаясь размахивать руками, словно имитировал походку живого человека.

Рупь-Пятнадцать поднял лестницу, аккуратно приставил её к чердачной дверце и полез вверх.

"Этот, пожалуй, дотянется, — с тоской подумал Бракин. — Выросла же орясина на одной картошке!".

Он лёг поудобнее, прицелился.

Рупь-Пятнадцать легко достал вторую доску, вырвал её. И стал выворачивать замок. Прогнившее дерево поддавалось легко. Бракин вздохнул, решив стрелять по ногам. Он уже прижмурил глаз, и, держа перчатку в зубах, нащупал пальцем спусковой крючок, как вдруг лестница внезапно и как бы сама собой отошла от крыши, постояла, покачиваясь. При этом Уморин выглядел действительно уморительно: он балансировал, как клоун на ходулях, махал в воздухе руками, пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь, хотя бы — за воздух.

И упал, так же, как Коростылёв, на многострадальные дрова.

Белая внезапно поднялась на ноги. Бесшумно и плавно отделилась от земли и сразу же оказалась на крыше, на самом гребне. Она не соскальзывала, не падала. Она стала расти. Она быстро увеличивалась в размерах, сохраняя при этом полное спокойствие и совершенно спокойно стояла четырьмя гигантскими лапами на самом гребне. Она стала огромной, как слон, или даже больше. И медленно легла в свою излюбленную позу: лапы свесились до самых окон, гордо поднятая голова заслоняла месяц. Серебряная шерсть отливала голубым.

И тотчас же, как по команде, волки кинулись на штурм. Они кидались вверх с отчаянной яростью, падали, и снова кидались. Потом на упавших стали прыгать другие, и постепенно образовалось подобие живой лестницы: волки лезли друг по другу, всё выше, вот они уже у самой дверцы…

Бракин не выдержал и начал стрелять. Странно: он даже не сразу расслышал выстрелы. Оказывается, вокруг дома стоял такой шум, что казалось, будто пистолет стреляет бесшумно, только вылетают гильзы и вьется дымок, как в немом кино.

Подбитые волки слетали, кувыркаясь, вниз. Бракин стрелял без остановки, перезарядил пистолет, и снова стрелял. Уже с десяток волков и собак ползали по двору, пятная снег кровью, кого-то сбило выстрелом за ворота, и они валялись в переулке, глядя стекленеющими глазами на возвышавшуюся над миром фигуру серебристой богини.

Волки ещё не поняли, откуда разит их смерть. Но Бракин подумал, что лучше бы всё-таки сменить позицию. Он начал сползать с сортира, и в этот момент увидел, что крыша заколоченного дома не выдержала тяжести: в ней что-то хрустнуло и надломилось. Белая привстала, как бы удивляясь, и тая на глазах. Она покрутилась на проседающей крыше, куски лопавшегося шифера, видимо, резали ей лапы. Она спрыгнула вниз, в сугроб, как обыкновенная собака.

И наступила, наконец, тишина. Бракин больше не стрелял, раненые волки не хрипели и не скулили, а живые, сбившись в стаю, отступили подальше от дома.

Что-то случилось. И Бракин не сразу понял, что именно.

Белая стояла, широко расставив передние лапы и опустив голову. А прямо на неё, по сугробам, надвигалась странная фигура. Это была человеческая фигура, сутулая, мохнатая, — но всё же человеческая. Существо раскинуло руки, замерло в двух метрах от Белой. И внезапно они оба бросились друг на друга.

От ослепительной вспышки Бракин временно лишился способности видеть. Потом, когда зрение вернулось к нему, он увидел огненное облако, клубившееся над снегами, — и снег плавился, шипел, брызгал во все стороны.

Волки стали дружно пятиться со двора через широкий проём ворот в переулок. И, оказавшись в темноте, запинаясь о трупы сородичей, стали разбегаться, исчезая в проулках.

Теперь во дворе уже никого не было, — только клубок огня, да ещё Уморин: он высунулся из-под разрушенного навеса, и неуверенно хлопал слепыми глазами.

Огненный клубок распался.

— Ты не можешь убить меня, — тяжко дыша, хрипло пролаяла Белая.

Существо оставалось стоять на ногах, но покачивалось. Снег вокруг него был чёрным от крови.

— Да, не могу, — ответило оно. И уточнило: — Я — не могу.

Белая вскинула голову, которую рассекала страшная рана.

— А кто же может? — почти ласково спросила она и оскалилась.

Рана на голове быстро затягивалась, зарастала, скрывалась под белой шерстью.

— Я все ещё божество… — проговорило существо, и присело, опершись лапой о снег. Кажется, оно просто истекало кровью.

— Какое уж ты божество! Ты выродок, воспроизводящий самого себя с помощью глупых девушек! В тебе слишком много человеческой крови! Когда она вытечет, ты околеешь, бог мёртвых шакалов! — злобно пролаяла Белая.

Существо склонилось ещё ниже. Одной лапой оно зажимало раны, другой все ещё пыталось опереться о снег. Но силы уже оставляли его.

— Если я бог мёртвых шакалов, — выговорило оно наконец, — то сейчас… я призываю… призываю мёртвых.