Александръ Дунаенко - На снегу розовый свет...

• Название: На снегу розовый свет...
• Автор: Александръ Дунаенко
• Издательство: Средне-уральское книжное издательство
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2006
• ISBN: 5-729-0894-9

Немного грустная, лиричная, разбавленная иронией, проза Александра Дунаенко посвящена вечной теме. Его рассказы — о любви и других чувствах, не поддающихся точному определению, но связывающих мужчину и женщину иногда на всю жизнь, а иногда лишь на миг.

---

Оставляя все рассудочные структуры в неприкосновенности, такой писатель проходит сквозь них, в самую глубь, и преобразует обычные сюжетные картинки в интеллектуальный продукт, в художественное произведение.

Читатель, потребляя такой продукт может и не понять, что «вкушает» интеллектуальную прозу. Просто ему будет хорошо.

Но «иным открывается тайна» и они остро чувствуют к а к пишутся т а к и е рассказы, какая плавильня духа дает в итоге такое теплое золото.

Все буффонады Дунаенко сотканы из нитей размотанного клубка вечной трагедии.

* * *

Однажды, я попыталась рассказать ему (!) какими мне видятся его тексты.

Сбивчиво и взахлеб лепетала о метафоричности, об аллюзиях, о том как тонко чувствует он ткань бытия, и драпирует свои чувства щедрыми складками натурализма. О том, что вот ему удалось нащупать архетипы. Что главное в его текстах не приведение мужчины и женщины к общему знаменателю — сексу, а другое, например — утоление человеком жажды познания себя (секс — это ведь не предел утоления общностей, а всего лишь порог)…

На что он мне сказал: «…когда пишешь, то строчки представляются средством, с помощью которого пытаешься высказать что–то, что находится между ними».

Milla Sinijdrvi(Милла Синиярви) Дуновение

«Я вру, и в этом моя честность», — философически заявил Феллини. Русская реалистическая проза, к которой можно отнести автора нашего сайта Александра Дунаенко, отображает действительность с максимальной достоверностью.

В рассказе «Сатисфакция» изображаются события районного масштаба, буднично, без всяких ЧП, гротеска и тех обобщений, которые провинциальные литераторы обычно не жалуют. Местечковый менталитет в традициях Шолохова умело раскрывается автором. Сельчанам понятно, о чем базар. Можно сплевывать семечки на пол, слушать, не напрягаясь. Или лузгать их, лежа в постели.

С доверительной интонацией рассказывает Дунаенко о взрослении мужчины. Авторский голос звучит так правдоподобно, что кажется, автор безумно смел, откровенно повествуя о своих сексуальных историях. Но это прием опытного литератора — создавать иллюзию достоверности. А как же иначе? Ведь речь о самом личном.

С грустью изображается наша действительность, простая до отвращения, серая, однообразная. И только воспоминания о любви возвышают знакомый быт, одухотворяя нравы безвременья.

Дунаенко показывает героя, для которого национальность и сексуальная ориентация — понятия интимные. Персонаж скромен, замкнут и консервативен. Он находится в плену представления, что ударить женщину можно, ведь «бьет — значит любит».

Впрочем маленький человек, который «ляпает» не то, случайно задевает окружающих, неловкий и несовременный, находит самовыражение в другом. Он умеет любить.

Для меня рассказы Дунаенко — образцы прозы о мужской чувственности. Мне важно узнавать современника, находить ответы на вопросы: почему так поступают мужчины?

Как любит русский? Наверное, как и француз, которого волнуют запах женщины, прикосновение к ее груди, исполнение капризов. Любой любит смотреть, как женщина ходит, разговаривает, смеется, ест, спит.

Душа моя замирает при описании сцены плачущего мужчины. Я сочувствую героине, узнавая себя! Сладостно мучить любимого, добиваясь очередного признания. Насилие с его стороны необходимо как некая сатисфакция, подтверждение закона природы. Мужчина — силен физически, женщина, подчиняясь, мстит за потерю прав.

Я вижу русскость Дунаенко в предельной откровенности или открытости. Автор раздевает мужчину. Проза Дунаенко исповедальна. Но отличается она от многочисленных рефлексий поколения сорокалетних тем, что автор серьезен и идет до конца. Он описывает эволюцию мужской сексуальности от детских лет до старости.

Пафосом многих рассказов Дунаенко является противопоставление старости и любви, смерти и эротики.

Хочется сравнить самую сильную сцену в рассказе — описание первого сексуального опыта героя–второклассника — с известным коллажем Феллини. Маленькая фигура режиссера находится между увеличенных женских ног в шикарных туфлях. Эпатаж прощается дуновением магического органа, который освящает мужские фигуры и вдохновляет на творчество.

ТЁМНЫЕ АЛЛЕИ

Посвящается Джулии

ПРИНЦЕССА, ДОЧЬ КОРОЛЯ

История эта кошмарная, и, не приведи Господи, кому из вас такое пережить. У меня и сейчас в руке дрожит перо…

А вышло всё оттого, что вздумал я, старый пень и дурак, в тридцать пять лет жениться. Говорят, что рожать в этом возрасте уже будто бы трудновато, а вот жениться — в самый раз. Созрел, мол, нагулялся. Остепенился. Не знаю. Если в жизни всего наделался, то, скорее, помирать пора, а не жениться.

Красавица моя временно проживала в Москве и училась на журналистку. А я готовился получить диплом культурного человека в специальном институте, где пять лет учат играть на балалайке, а первые три года — читать и писать. Институт, само собой, тоже находился в Москве, общежитие наше поставили на ремонт, а меня, за хорошую учёбу, поселили в ДАСе — общежитии Московского университета. Первую неделю я ходил овцой по ихнему общежитию и пялил глаза на росписи, выполненные пещерным человеком, на курящих девочек и чёрных негров, которые рассаживались вокруг кадки с пальмой и чем–то напоминали Африку.

Я чуть было не окунулся во всю интересную атмосферу дискуссий и жарких прений, каковые разводили здесь люди исключительного мозгового размаха. Но тут эта женщина злополучная попалась. Вроде, как шлагбаумом, она отсекла мне путь к живому общению с талантливой молодёжью ДАСа.

Да, да, она была красавицей. Иначе я не пролил бы суп на её ночную рубашку. В той самой, знаменитой «дасовской» столовой, тихонько я двигал свой поднос к кассе и случайно оглянулся. Ну и негритянка… Ну и негритяночка! Тридцать пять лет жил, не знал, что такие негры на свете бывают. По телевизору их, что ли, выборочно всегда показывали? Да и здесь, в ДАСе, сплошь синие, губастые, с плоскими лбами — страшно смотреть. А тут — вполне европейская будто бы женщина, только губы сочно–красивые, чувственные, каких в Европе не делают, да кожа… Что кожа — у нас в Актюбинске, в Мугоджарском районе, и почерней девочку можно отыскать.

Наверное, я, как все мужчины, сволочь, потому что хочется рассказать и про стройность её, и про большие глаза голубые, и про волосы, что длинные, вьющиеся, до самого пояса. Ну, что она, скотина какая, что я о ней всё — с ног до головы, как о лошади. Ещё бы про зубы похвалился. Да, и зубки у неё были, хотя и несколько крупноваты, но хороши поразительно.

И вот на эту улыбку я натолкнулся со своим подносом, ожёгся об эти глаза. И был бы я последний чурбан невоспитанный, если бы не уронил весь обед, не облил ей супом ночную рубашку, и — не опрокинул себе на голову стакан сметаны потом, когда увидел, каких дел натворил, и как трудно будет теперь всё исправить.

Джулия (она — Джулия!)рассмеялась так, что миллион жующего в зале народу вздрогнул. Ей, конечно, было жаль заграничного своего платья, которое я, деревня, принял за ночную рубашку. Жаль, потому что от нашего советского супа «харчи» бессильны пятновыводители, нужны ножницы, но вид меня в сметане, по–видимому, с запасом покрыл издержки несчастного случая. Сразу стало видно, что я — человек необычайно острого ума, но, что более важно (как сказала мне потом сама Джулия), что я влюблён в неё без памяти.

Вечером я пошёл к Джулии извиняться. В голове был сумбур, как будто часть супа попала ещё и туда. Как зайду? Что скажу?

Дверь. Звонок. Джулия. Мы разговариваем. Джулия не сердится, совсем не сердится и много смеётся. Русский она знает плохо. Знает английский, французский, итальянский, несколько каких–то своих. Я со словарём знаю все языки. Но жадно вслушиваюсь в обрывки русских слов. В Африке есть маленькое государство Калликсо и Джулия — обыкновенная принцесса, дочь короля. Их страна отказалась культивировать у себя язвы капитализма. Сейчас Калликсо очень нужны свои адвокаты, журналисты, философы. Лучших своих людей правительство посылает на учёбу к нам, в Советский Союз. Я смотрю на Джулию восторженными глазами: она — лучшая. Она — самая лучшая. Прихожу к ней пять, десять раз — пропадаю. Что у них ещё за порядки — ходить почти нагишом. Ну, этот её «нагиш», правда, не совсем «нагиш». Карден бы заплакал, а то и вовсе слёг. Древний художник росчерком в несколько линий сделал ей наряд: так одевали богинь. Я хотел посмотреть, как их раздевают. Я взрослый человек, мне скоро сорок. Вечер. Мягкий розовый свет в комнатке Джулии. Мы одни. Я протянул руку, и тут послышалось тихое противное шипение. Бог с ней, с любознательностью. — Что это у тебя шипит. Джулия? Чайник, что ли? И тут, рядом с девушкой, появляется голова кобры… Так, ничего особенного: сплюснутая голова пружинисто покачивается на изогнутой струне туловища. Ещё этот… язычок, туда — сюда. Я, конечно, сразу за девушку испугался, встать не могу, белый весь. А она смеётся. Это, говорит, Кесси. Кесси живёт вместе с ней в общежитии и, по поручению богов, охраняет Джулию. У них в стране очень серьёзно относятся к браку. До свадьбы возле каждой девушки живёт такая кобра, и ещё не бывало случая, чтобы под венец попала не девственница.