Александр Снегирёв - Бетон

• Название: Бетон
• Автор: Александр Снегирёв
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2015

«Сметану мать скрывала. Годы были голодные, сметана доставалась не всем. Им доставалась. Продуктовые заказы отца-генерала. Из-за этой сметаны и других, заурядных для сегодняшнего едока, но редких и недоступных для тех лет гастрономических радостей ему не позволяли звать в дом одноклассников.

Мать, единственная дочь мелкого раскулаченного торгаша, от которого к тому времени осталась только выцветающая фамилия-вывеска, намалеванная на стене дома, где до революции была лавка, а потом в мелко разгороженных комнатках пьянствовала, дралась и неразборчиво плодилась деревенская голытьба, мать, нашедшая себе идеологически верного мужа, знала цену маскировке…»

---

Александр Снегирёв Бетон

© Снегирёв А., текст, 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

* * *

Сметану мать скрывала. Годы были голодные, сметана доставалась не всем. Им доставалась. Продуктовые заказы отца-генерала. Из-за этой сметаны и других, заурядных для сегодняшнего едока, но редких и недоступных для тех лет гастрономических радостей ему не позволяли звать в дом одноклассников.

Мать, единственная дочь мелкого раскулаченного торгаша, от которого к тому времени осталась только выцветающая фамилия-вывеска, намалеванная на стене дома, где до революции была лавка, а потом в мелко разгороженных комнатках пьянствовала, дралась и неразборчиво плодилась деревенская голытьба, мать, нашедшая себе идеологически верного мужа, знала цену маскировке.

Отец пошел в гору в предвоенные годы репрессий, последовательно занимая карьерные пустоты, образованные приведенными в исполнение расстрельными списками. Он никого не подсиживал, выдающимися способностями не отличался, просто был русским, партийным, из крестьян, умел исполнять и не дергаться.

Жили в особняке. После попадания германской бомбы рабочие наркомата перестелили полы, крышу и поделили бывшую обитель дореволюционного чайного магната на квартиры. Генералу, при обороне столицы не изменившему своему умению не дергаться, досталась жилплощадь с тремя спальнями, кухней и коморкой, где хранили лыжи и зимние пальто, а когда родился младший, в коморку заселили Дусю из деревни, помогать по хозяйству.

С фронта отец привез «вальтер». Тяжелый тряпичный сверток в ящике стола. Строго запретил прикасаться. Он не удержался, достал и мимо Дуси, которая купала младшего, юркнул во двор. А там мальчишки.

Никто не убился, но милиционер пистолет изъял. Отца вызывали. Последовала порка и повторяющийся вопрос: «Хочешь меня под статью подвести?!»

Мечтал стать капитаном дальнего плавания. Долгие морские походы, неизвестные порты, неназойливые женщины. Отец, коротающий послевоенную скуку на потешной должности в Генштабе, безмолвствовал, мать настояла на нормальной специальности. Выучился на инженера. Специализация – бетонные конструкции. Устроился в проектный институт. Оклад сто двадцать плюс премия. Отец взял участок для приусадебного хозяйства, принялись домик возводить, грядки обихаживать.

Когда генералу давали надел, государство щедростью не отличалось – нарезало своим заслуженным сынам бросовую землю по ноль, ноль, шесть гектара. Кооперативу, в который генерал вступил, выделили под участки болотце, упомянутое еще одним из второстепенных бородачей русской литературы как место, подходящее для стрельбы по вальдшнепам и прочей модной в тот славный век мелкой дичи. Генералу, разумеется, предлагали и раньше, сразу после победы, добротные ломти гектаров среди сосен и берез, неподалеку от неброских имений тогдашней высшей знати, но он, бесстрашный в бою и чрезвычайно, даже избыточно осторожный в делах повседневных, от тех золото-бриллиантовых по нынешним ценам соток отказывался, ссылаясь на нелюбовь ко всему мелкобуржуазному. Времена были такие, вроде дают – бери, а вроде возьмешь, посадят. Краешка повода достаточно, и вот уже катишь прямиком по рельсам в лесозаготовочные дали. Вот он и не брал. Так и говорил: «мелкобуржуазно». Смешное слово, а в те годы без тени улыбки произносили. Не поперхиваясь.

Дружок генерала, коллега армейский, кстати, взял, не струхнул и не побрезговал. И его, конечно, закрыли. Правда, не за участок с добротным усадебным срубом, а за бабу. Да и не за бабу даже, а за мужа ее. А дело было так: закрутил генеральский дружок с одной – театр, портвейн, туда-сюда, и бац – муж с работы возвращается. А тут шинель на вешалке, китель, медальками звякающий на гнутой спинке трофейного тонета, и благоверная в одной комбинашке, тоже к слову, германской, а хозяин шинели и кителя и вовсе без кальсон. Тут бы оскорбленному супругу учинить закономерную расправу, и он, возможно, учинил бы, только вышло иначе. Голый генерал схватил наградной и проделал в туловище обманутого конкурента столько отверстий, сколько зарядов в обойме. Восемь.

С того дня, как случилась эта трагическая и вместе с тем поучительная история, миновали десятилетия. Бескальсонный стрелок из лагеря так и не вернулся – горячий нрав не лучший путь к долголетию в местах лишения свободы. А жизнь текла безостановочно, оставляя в прошлом то, что еще минуту назад было настоящим.

Сын помогал отцу на даче. Тот торопился. Сказывалась закалка наступления на Берлин. Огород и стройка оживили старика. Снова все стало осязаемым, как на фронте: запах земли, железяки, ссадины, сортир – яма, умывальник – ведро. Возводили сами, работников нанимали при крайней необходимости. Построились первыми во всем кооперативе. Стены белые, ставни голубые. Любил генерал Германию, чего скрывать. Когда четыре года кого-то душишь, невольно зауважаешь.

Построили и сразу же начали ремонтировать. То доски пола рассохнутся, образовав щели в палец, то фанеру перегородок поведет, и обои пойдут лопающимися пузырями. Но главный сюрприз преподнес фундамент. Добротные, замешанные лопатой в старой ванне по проверенному рецепту, лично залитые и отформованные в опалубке, крепкие и ладные сваи, вкопанные на требуемую ГОСТом глубину и даже с запасом, выперло в первую же зиму. И так каждый год. Весной выдавленные из недр сваи торчали наперекосяк, точно зубы дефективного подростка, приподнимая то один угол дома, то другой. Играли домом и так и сяк, расшатывая и без того хлипкие стенки, заклинивая окна и двери.

Свою работу, замес и отливку молодой инженер-бетонщик сделал правильно. Он же не дока по фундаментам, его специальность – пропорции, армирование, прочность на сжатие и на изгиб. Делал, как учили, как для Дворца Советов, а то, что вчерашняя русская топь, а ныне мелиорированные и унавоженные шесть соток сваи не приняли, не его в том вина. На протяжении многих лет дачный сезон начинался с трудного открывания зажатой порогом и притолокой входной двери, проветривания сырого, пахнущего мышами, псевдогерманского помещения, выпивания чаю и многодневного обкапывания и выравнивания капризного бетона.

Так отпуска и пролетали.

Младший, напротив, не такой покладистый вырос. Школу бросил, на перекладных рванул на юг. Был грузчиком в Одесском порту, еще кем-то. Искали с милицией, мать чуть ума не лишилась. Женился на художнице с десятилетней дочкой. Свадьбу в какой-то лачуге справляли, в Лосинке. Отец с матерью не явились. Вскоре развелся и женился снова. Ко второй прилагался сын первоклассник. Родили своего.

Дачное болото под напором муравьиной усидчивости членов садоводческого товарищества приобрело сельскохозяйственный цветущий вид, ушло вглубь, проступая только черной водицей на дне придорожных канав. Дохлые кочерыжки привитых саженцев распустились в плодоносящие кроны, первые слои краски облупились и были замазаны вторыми, а у кого побогаче, то и третьими. Генерал коротал отставку рядом с женой, никак не решающейся целиком отдаться метастазам, которые уже несколько лет то распускались, то убирались восвояси, играя с ней, не оставляя в покое, щекоча ее неуклонно сереющее снаружи и буреющее изнутри тело, отчего вся она делалась серо-бурой. Сыновья проявляли себя по-разному: если младший, ссылаясь на семью, на недавно родившегося от очередной спутницы потомка, все больше отлынивал, то старший, бетонщик, демонстрировал добродетельную примерность, работал днем, а вечером, возвращаясь в квартиру, где по-прежнему проживал вместе с родителями, ухаживал за матерью. В летние периоды, если позволяло здоровье, мать вывозили за город, и там, в тени успевших разрастись яблонь, она лежала на железной кровати, прикрыв веки и вспоминая детство, рысака, идущего вровень с паровозом, и юность, когда студенткой педагогического техникума маршировала на демонстрациях, счастливо горланя: «Чемберлену ящик с крышкой! Апчхи!» Она вспоминала, как родила старшего. Как началось ночью, и муж повел ее в больницу через мост, но на мост не пустили, не пешеходный, не положено, и он сбил камнем замок с чужой лодки и, орудуя доской, стал грести, и на середине одной из рек региона, называемого ныне Северо-Западным, прямо в лодке она и произвела на свет. А младшего рожала уже в условиях столичной ведомственной больницы, под наблюдением уцелевших в классовых чистках, сбереженных от мобилизации, специалистов в белых халатах.

Она то капризничала, то клокотала бодростью, то причитала, то бегала по театрам-выставкам. Отец и сын, так и не приноровившись к ее затянувшейся агонии, горько улыбались, стараясь потакать любимой и единственной. Когда ее работающие на пределе жизненные поршни наконец сорвались, генерал плакал, а сын, сорокасемилетний неженатый совслуж, моргал сухими глазами. Младшего на похоронах не было, не смог срочно достать билет из Крыма.