Виталий Забирко - Все пули мимо

• Название: Все пули мимо
• Автор: Виталий Забирко
• Жанр: Научная Фантастика

---

Я делаю вид, что закуску к себе в тарелку собираюсь накладывать, и неторопливо, с этаким достоинством великосветским, будто на званом приёме в каком посольстве, беру в руку вилку. А Сашок амбалов и не слышит.

- Значит, не хочешь, - констатирует он. - Значит, всё-таки дерьмо нам подсовываешь...

- Товарищ не понимает, - доносится всё тот же голос из-за соседнего столика.

Два крайних амбала картинно так это поднимаются, чтоб, значит, всю их ширь видно было, и с ленцой наигранной делают по шагу в нашу сторону.

Вот тогда всё и происходит. Сашок вдруг с такой силой на них громоздкий стол толкает, что вся посуда, как была на столешнице расставлена, точно той же сервировкой на пол и грохается. А дубовый монстр, с полтонны весом, мимоходом сшибает на своём пути тележку с половым и на скорости железнодорожного экспресса врезается стык в стык в противоположный стол. Правда, между столами совершенно случайно два амбала вставших оказываются, им как раз по... Ну, в общем, почти пополам приходится. При этом хруст странный раздаётся, будто скорлупа трещит.

Я и глазом моргнуть не успеваю, как всё заканчивается. Оставшиеся амбалы и привстать не успели, а наши ребята уже рядом. Точнее, Валентин один всё "сработал". Взвился он в воздух со стула что пружина, от первого стола ногой оттолкнулся, а над вторым в полёте шпагат сделал. Аккурат подошвы его кроссовок к мордам амбалов припечатались.

Встаю и я, вилку в руках недоумённо верчу. Вот, а говорили, ежели кто в ступоре окажется, чтобы помог... Как же, успеешь за ними. Обидно, право слово.

Гляжу, все четверо амбалов надолго успокоены. Двое на столе лежат, лапки по нему раскинувши - похоже, теперь у них будут проблемы с воспроизводством. А двое других на стульях развалились, головы запрокинув, как в кабинете у стоматолога. Этим, наверное, придётся из Америки челюсти вставные выписывать. У нас-то хреновые делают...

Слышу, в ногах кто-то ворочается и постанывает. Половой по полу возится, никак на карачки приподняться не может. Носком ноги переворачиваю его навзничь и говорю так это ласково, Сашку подражая:

- Что же это ты, любезный, водочку пить отказался? Нехорошо, милок. Ай, нехорошо!

А сам вилку в руках машинально продолжаю вертеть.

Глядит на меня половой безумными глазами и вдруг вилку замечает.

- Не-ет! - орёт дурным голосом, "ствол" откуда-то выхватывает и без спросу, так, за здорово живёшь, начинает в меня с полутора метров палить.

Я и охнуть не успел. Вижу только вспышки в лицо, да сознание чисто рефлекторно счёт выстрелам ведёт: ...пять, шесть...

А затем мрак полный. И тишина. И только откуда-то издалека, словно сквозь вату, Глория Гейнор серафимом заоблачным мне отходную поёт.

11

Прихожу в себя. Нет, вроде жив. И никаких неприятных ощущений, как ежели бы пуля, скажем, в животе или ноздре застряла. Что он, холостыми палил, что ли?

Зрение после выстрелов в лицо восстанавливается, и вижу, что в ногах у меня половой с мордой расквашенной распростёрся, над ним Сашок склонился, руку ушибленную потирает, а рядом с Сашком Женечка и Валентин застыли. И все на меня обалдело смотрят. Понятно, что все - это кроме полового. Куда там с такой мордой что-либо видеть. В лучшем случае - сны, если пульс ещё есть. И тут замечаю, что не на меня ребята смотрят, а куда-то мне за спину.

Оборачиваюсь. Ни-и-фи-га-се-бе! Шесть дырок от пуль в стене аккурат мой силуэт обрисовали. Не знаю, как кому, а мне этот портрет оченно по душе пришёлся. Хоть и в авангардистском стиле, но лучше чем в реалистическом на памятнике на могилке. Да и сам со стороны посмотреть могу...

- Ну, парень, - басит Женечка за спиной, - в рубашке ты родился...

Сашок неожиданно берёт меня за плечи и начинает во все стороны поворачивать да недоверчиво осматривать. Как Тарас Бульба сынка своего.

- Да, везунчик... - недоумённо тянет он. - В таком случае достань-ка нам хозяина бара из-за стойки. Мы своё уже отработали, теперь на тебя в деле посмотрим.

Пожимаю я плечами, вилку, что до сих пор в руках держу, в карман сую и непринуждённой походкой к стойке направляюсь. Понимаю ребят - они с профессионалами привыкли дело иметь, знают, чего от них ожидать можно. А вот когда полный профан, в штаны наложивший, за стойкой с "дурой" в руках притаился - его действия непредсказуемы. Как в случае с половым, например.

Подхожу я точно по центру стойки и через неё перевешиваюсь. Действительно, бармен по полу распластался, затравленно на проход за стойку вызверился и туда же из "дуры" целится. А "ствол" так в руке пляшет, что выстрели он, скорее попал бы в меня, сбоку стоящего, чем в того, кто в проходе бы нарисовался.

- Ку-ку! - говорю ему сверху, словно с бабой заигрываю.

А бармен точно баба - его тут же кондрашка хватает. "Ствол" из руки выпадает, а сам он в прострации застывает. Похоже, второй раз обделался. Или третий? Впрочем, он и сам, наверное, со счёта сбился.

Нагибаюсь ещё больше, цепляю его двумя пальцами за ноздри, как крючком рыболовным, и начинаю из-за стойки выуживать. Идёт он плавно, что лещ полусонный со дна, даже не трепыхается.

- Пожалуйста! - говорю Сашку, когда бармен уже о стойку ручками опирается.

Выдёргиваю пальцы из ноздрей - все в крови и соплях. Порвал я ему таки ноздри. Вынимаю из нагрудного кармашка бармена платок белоснежный и брезгливо руки вытираю. Хочу потом назад платок в карман бармену засунуть, но вижу на материи свои отпечатки пальцев чёткие. Не-ет, шалишь, "пальчики" здесь оставлять не следует.

Сашок подходит ближе, губу нижнюю копылит, видя, как у хозяина бара юшка кровавая по бороде течёт.

- Живи пока, - бесстрастно говорит он бармену, но от его тона сухого могильным холодом веет. - Но завтра к полудню чтобы был у меня с "двойным" налогом. За работу, сам понимаешь, платить надо. Видишь, - кивает в сторону амбалов бесчувственных, - от кого мы тебя уберегли.

Затем разворачивается и к выходу идёт. Но по пути нагибается и штоф "Адмиралтейской" с пола поднимает. Ишь ты, вся посуда вдребезги, а полуторалитровой бутыли хоть бы хны.

- "Пальчики" свои убрать не забудьте, - бросает нам на ходу Сашок.

Ну вот, я думал, он штоф подобрал, чтобы после "работы" с горла хлебнуть, а он просто об отпечатках своих позаботился.

Сую платок в карман и чувствую там вилку. Что ж, и я о своих "пальчиках", пусть и машинально, но побеспокоился.

Мандраж у Олежки уже прошёл, и теперь он ведёт машину плавно, спокойно, уверенно. Но, что удивительно, едем молча, и атмосфера в салоне какая-то хмурая. Будто это не мы амбалов в "Незабудке" приголубили, а они нас отметелили. А у меня, как назло, настроение выше крыши. И в голове всё та мелодия классная крутится, что наши "пляски" в баре сопровождала. Правда, Глория Гейнор почему-то по-русски мурлычет: "...не забуду "Незабудку"...

- А что, ребята, - говорю я этак приподнято, чтоб, значит, их как-то растормошить, - не обмыть ли нам моё "крещение"? С меня, как ведётся, магарыч!

- У нас не принято, - спокойно осаживает меня Сашок, но затем поворачивается ко мне и понимающе в глаза смотрит. - Впрочем, тебе сейчас можно. Держи трофей, - протягивает штоф.

Беру я бутыль, но почему-то с горла в компании трезвенников пить не хочется. И от этого настроение моё радужное сразу вдруг пшиковым делается.

- Тебя, Борис, куда подбросить? - уважительно спрашивает Олежка. - К кабаку какому?

Подумал я немного, но мысли уже всё больше невесёлые. Схлынуло возбуждение, апатия серая душу заполонила. И в кабак не тянет - что там одному делать? В одиночку нажираться да тоску нагонять лучше дома.

- Нет уж, - отвечаю Олежке и вздыхаю тяжко. - Давай домой...

12

Открываю дверь, а в квартире темно, гарью сильно пахнет, и Пупсик меня не встречает. Прохожу в комнату, включаю свет. Лежит мой ангел-хранитель на диване скукожившись, во сне постанывает. А через всю стену над ним широкая обугленная полоса на обоях протянулась, словно кто из огнемёта палил.

Сел я в кресло, на Пупсика уставился. Эх, пацан, пацан, знал бы, чем помочь, чтобы боль твою снять, в лепёшку бы расшибся, но сделал. Жизнь наша хреновая так уж устроена - когда одному хорошо, другой от этого загибается...

И так мне жалко Пупсика стало, что слезу вышибло. Поднимаю руку, глаза мокрые вытереть, а в ней штоф "Адмиралтейской" зажат. Моб твою ять! взрывается во мне всё, и такая ярость страшная непонятно почему охватывает, что я штоф в полосу обугленную чуть было не запускаю. Доколе эти барабашки чёртовы моего парня мучить будут?!

Но не швырнул я штоф. Остыл также быстро, как и вскипел. Встал, свет в комнате погасил и на кухню поплёлся. Налил водки стаканяру полную, нашёл в холодильнике банку с пикулями, открыл. Затем хряпнул водку одним махом, рукавом занюхал, а вот закусывать не стал. Почувствовал - не пойдут в меня огурчики заморские. Махнул я тогда на всё рукой и пошёл спать.

Просыпаюсь я утром, слышу, Пупсик на кухне посудой тарахтит. А мне как-то не по себе. Не потому, что с похмелуги, а вот что-то меня гложет, и дискомфорт в душе непонятный. Хочется одеться сейчас тихонько да на улицу быстренько шмыгнуть, чтобы с Пупсиком глазами не встречаться. Стыдно мне перед ним, что ли?