Виталий Забирко - Жил-был кудесник

• Название: Жил-был кудесник
• Автор: Виталий Забирко
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Тат... - попытался выдавить я, но, наткнувшись на её холодный пристальный взгляд, осёкся. У женщины были лицо Татьяны, её фигура, наконец, её глаза! Но никогда глаза Татьяны не имели такого выражения!

Не успел я прийти в себя, чтобы хоть что-то сказать, как к обочине, прошуршав шинами по асфальту, подкатила давешняя "тойота". Та самая, которая минут пять назад трансформировалась в отечественный пикапчик.

- Извините, но вы ошиблись, - холодно сказала женщина и села в машину. И "тойота" тут же отъехала, унося от меня Татьяну - в этом я был уверен абсолютно! - но почему-то такую вот, не узнающую меня, не признающую, не желающую признавать!.. И говорящую почему-то с тем же твёрдым столичным акцентом, что и медсестра вчера ночью...

Не помню, сколько я там простоял, потерянно глядя вслед уехавшей "тойоте". Всё. Вот теперь мы простились навсегда. Так непонятно, а потому глупо, но окончательно и бесповоротно.

"Вот ты и выяснил, что хотел, - вяло подумал я. - И опять потерял смысл жизни..."

Даже не оглянувшись на здание Центра по делам беженцев, я поплёлся домой.

Я вошёл в квартиру и услышал, как на кухне кто-то размешивал чай в чашке. Ложка звякала по фаянсу, и этот простой, будничный звук был для меня сродни грому среди ясного неба. Я застыл у порога и боялся пошевелиться. Один раз я уже обманулся в этой квартире в своих ожиданиях. Двадцать пять лет тому назад.

Ложечка продолжала монотонно стучать.

И тогда я решился. Сердце обмерло в надежде, я сделал шаг... И остолбенел.

За кухонным столом сидел тот самый рыжебородый парень в хламиде и, размешивая чай, читал мою рукопись. При моём появлении он поднял голову и спокойно посмотрел мне в глаза.

- Здравствуй, Кудесник, - проговорил он. - Я обещал тебе прийти. Я пришёл.

Сердце моё оборвалось. Его место заняла пустота. Не было мне никакого дела до сумасбродной ситуации, когда автора посещает собственный персонаж. Бездонная тоска заполонила душу. Все рукописи бы сжёг, руки бы по локти обрубил, чтобы никогда не писать, - лишь бы за столом оказалась Она.

Летописец что-то сказал, но я не услышал. Лишь апатично отметил, как шевельнулись его губы.

"Так, наверное, сходят с ума", - безразлично констатировало сознание. По всем канонам сюжета мне полагалось при такой встрече грохнуться в обморок или заорать благим матом. Я не сделал ни того, ни другого. Вообще ничего. Впал в полную отрешённость.

Зато тело самостоятельно переместилось из коридора на кухню, село за стол, а глаза бездумно вперились в Летописца.

Жилбыл продолжал говорить, беззвучно шевеля губами. Нет, не обвинял он автора в его грехах, не укорял в безволии сюжета, не упрашивал изменить ход событий в повести. Знал он, что именно в этом произведении не автор строил сюжет, а сами персонажи.

Я не слышал его, не понимал, не хотел воспринимать, но холод его слов и тревожное обещание чего-то, звучавшее в них, пробились-таки сквозь панцирь моей апатии. Заизолированное сознание мелкими игольчатыми уколами с трудом проткнуло броню безразличия, и я, разлепив непослушные, одеревеневшие губы, спросил:

- Так чего ты хочешь?

Жилбыл оборвал беззвучную речь на полуслове и внимательно посмотрел мне в глаза. И тогда я, неверующий до мозга костей, увидел в его взгляде то, что истинные верующие, наверное, видят в Христе на иконах. Впрочем, может быть, я и не прав. Страдание и муку за весь род людской старались передать иконописцы. В глазах же Жилбыла было безграничное, всеобъемлющее понимание Создателя-Творца.

- Ничего я от тебя не хочу, - донеслось ко мне сквозь шум в ушах. Словно эховые радиоволны далёкой станции пробились через эфир на динамик приёмника. - Я прочитал тебя. Твою повесть и ТВОЮ ЖИЗНЬ. Ты выдохся. И не только как писатель. Ты уже ничего не сможешь ни придумать в своей повести, ни объяснить, что же происходит с самим тобой в реальном мире. Ты перестал быть Кудесником, ибо ему на роду написано всю свою жизнь целиком и без остатка сжигать в творчестве. А ты не смог. Поэтому ты сейчас и не можешь понять, откуда, почему и зачем появился в твоём мире Центр по делам беженцев, хотя был близок к разгадке, когда писал о слиянии Светлой и Тёмной сторон Волшебной Страны. Но тогда ты ещё мог творить... Теперь же ты очутился в моей шкуре и будешь поступать не так, как хочешь, а так, как за тебя решат. Прощай.

Летописец встал.

- Это тебе, - сказал он, положил что-то поверх моей рукописи и ушёл.

Как и куда - я не понял. Не было сил посмотреть вслед. Но звука захлопываемой входной двери не услышал.

Я сидел, тупо уставившись на его подарок. Это была мёртвая бабочка с обтрёпанными полупрозрачными крыльями. Но как ни старался рассмотреть её тельце, у меня ничего не получалось. Что-то случилось с глазами. Не фокусировалась в них бабочка, расплывалась смутным пятном, словно у меня вдруг спонтанно проявилась дальнозоркость. И в то же время текст своей рукописи я видел отчётливо.

А затем всё исчезло. Булавочные проколы в панцире апатии, сквозь которые сознание на минимально возможном пределе ещё как-то пыталось контактировать с окружающим миром через тело, затянулись, и я впал в небытие. Очевидно, мои персонажи должны испытывать нечто подобное, когда в повествовании между главами появляется временной промежуток.

Впервые с того времени, как Урод выгнал его из дома, Жилбыл подошёл к терему. Казалось, прошло столетие, и терем приобрёл вид древней, заброшенной избы. Ставни сорваны, окна выбиты, резные наличники покоробились, дощатая крыша зияла прорехами, стены почернели, местами их покрывала зелёная плесень.

Твёрдой поступью хозяина Летописец ступил на крыльцо и вошёл в сени. Словно крысы зашебаршились по углам - с такой прытью мальцы разбежались из-под ног. Жилбыл поднялся по скрипучей лестнице в светлицу и остановился на пороге.

Со времени его последнего посещения здесь ничего не изменилось. В печи полыхал огонь, в котле бурлил крутой кипяток, а на стуле в той же позе, водрузив скрюченные ноги на стол, восседал Урод. Только удушливого смрада стало больше, несмотря на выбитые окна и гуляющий по светлице сквозняк.

- Пришёл-таки, - удовлетворённо зарокотал Урод. - Я тебе не Государыня и цацкаться с тобой не буду. Да и голоден я. - Бельма его глаз пыхнули огнём, и он гаркнул: - А ну, полезай в котёл!

Жилбыл шагнул вперёд, протянул к Уроду руку, но на мгновение замешкался. Голого и лысого Урода, ухватить, чтобы выбросить в окно, было не за что.

Урод воспользовался замешательством Летописца, раздул щёки, напыжился и что было силы дунул-плюнул на Жилбыла. Но ничего ровным счётом не произошло. Кончилась магия Кудесника, и даже плевок не попал на хламиду Летописца.

Брезгливо поморщившись, Жилбыл смял в ладони хрящеватые уши Урода и рывком вздёрнул его в воздух, как зайца. На удивление, в массивном с виду Уроде весу не было никакого.

Урод дико заверещал, дрыгая ногами и руками.

- Не ори, - спокойно сказал Летописец. - Здесь мой дом.

Урод умолк и безвольно повис в руке Жилбыла.

- Пожалей, мил человек, не губи, - внезапно писклявым голосом взмолился он. - Я для тебя что хош сделаю. Хош, терем твой восстановлю?

Сами собой возникли рамы с целыми стёклами, окна задёрнулись белоснежными занавесками, расшитыми красными петухами, с пола исчезли грязь, пыль, щепа, а на укрывшемся холщовой скатертью столе возник расписной горшок с исходящей паром берёзовой кашей.

- Ничего мне от тебя не надо, - покачал головой Летописец. Горшок с кашей исчез, в разбитые окна ворвался ветер. - Кроме одного: сгинь!

И Упырь исчез из его руки, будто его и не было.

Жилбыл обвёл взглядом загаженную светлицу, вздохнул и принялся за уборку. Всё теперь предстояло делать самому, ни на кого не надеясь, но и ни от кого не завися.

Три дня потратил Летописец на уборку и ремонт терема. Строгал, пилил, прибивал, выносил мусор, мыл, скоблил. Никогда до этого он не держал в руках никакого инструмента, кроме пера, и не всё у него получалось. Он натрудил кровавые мозоли, но, несмотря ни на что, был доволен.

Когда на второй день Жилбыл перекрывал крышу, к нему на стропила взобрался малец Друзяка. Грязный, небритый, в замызганной рубахе и стоптанных сапогах, он долго стоял на коньке крыши и наблюдал, как Летописец неумело подгоняет доски, а затем прибивает их деревянными гвоздями. Потом Друзяка стащил с себя шапку, униженно помял в руках и робко предложил:

- Может, тебе помочь?

Ничего не ответил ему Летописец. Даже не посмотрел в его сторону.

Друзяка постоял ещё немного, переминаясь с ноги на ногу, а затем, так и не надев шапки, спустился с крыши.

Но после этого Жилбыл заметил, что лестница в светлицу перестала скрипеть, кто-то подправил неумело сбитое им крыльцо, выскоблил до жёлтого блеска стол и лавки, законопатил щели в окнах. И снова ничего не сказал Летописец. Не поблагодарил, но и не выругал мальцов. Ничьей помощи он принимать не собирался, однако терем был не только его домом, а и домом мальцов, и жить нужно было в согласии.