Леонид Горизонтов - Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.)

• Название: Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.)
• Автор: Леонид Горизонтов
• Издательство: «ИНДРИК»
• Жанр: История
• Год: 1999
• ISBN: 5-85759-092-2

Книга о заключительных, наиболее драматичных фазах долгого противоборства российской государственности и польской исторической традиции, опыте правительственного регулирования демографических и ассимиляционных процессов, механизмах принятия политических решений по национальному вопросу в самодержавной России, имперском менталитете ее правящей элиты. Прослежена эволюция политики национальной дискриминации в различных сферах жизни, в том числе — всвязи с судьбой законодательства о «разноверных» браках. В историческом развитии «представлены планы русской колонизации бывших земель Речи Посполитой. Намечены новые подходы к оценке русских чиновников и выходцев из православного духовенства на западных окраинах Империи. Монография вводит в научный оборот широкий круг материалов отечественных и зарубежных архивов.

---

В 1885 г. старую идею обмена майоратов в очередной раз выдвинули виленский генерал–губернатор И. С.Каханов и И. В.Гурко, с той лишь разницей, что главный начальник Привислинского края призывал сосредоточить русских землевладельцев в его восточной части. «Едва ли она осуществима», — написал о мысли Гурко Александр III74. Тем не менее поиск решения проблемы был продолжен.

В 1883–1884 гг. на страницах столичной и варшавской периодики увидели свет статьи П. К.Щебальского. Близкий к властям Царства Польского историк и публицист исходил из полного фиаско майоратной политики и отсутствия резервов казенной земли, по поводу которых, как человек осведомленный, он не питал ни малейших иллюзий. Однако, в отличие от Д. Г. Анучина, лишь констатировавшего провал правительственных расчетов, Щебаль–ский находил выход в парцелляции майоратов с последующей раздачей участков крестьянским колонистам из России. Его планы в основном ограничивались Седлецкой и Люблинской губерниями — областью впоследствии более известной как Холмщина. Ориентируясь на среднее для тех мест хозяйство в 4–5 десятин, Щебальский собирался нарезать до 15 тысяч наделов, способных обеспечить существование 75-тысячного населения. Кроме того, колонизационный фонд планировалось увеличить за счет скупки земли желающих перебраться на Волынь немцев и попавших в затруднительное положение польских помещиков.

Ввиду устремленности переселенческого движения на восток Щебальский делал ставку на самую серьезную государственную поддержку русской колонизации Царства Польского. «Операция сложная, трудная, дорогостоящая, но и действует она радикально, — убеждал он власть имущих. — Неужели интересы России здесь менее серьезны, чем на берегах Сыр– и Аму — Дарьи? А препроводить переселенцев на Буг несравненно легче и удобнее, чем на берега Тихого океана или даже в Среднюю Азию». Ссылаясь за традиционный уход русского населения «за литовский рубеж», Щебальский доказывал, что не одну только колонизацию восточных окраин можно считать «естественной». В качестве пригодных к переселению на запад он рассматривал жителей малоземельных Черниговской и Полтавской губерний. «Полагать можно, — писал Щебальский, — что и крестьяне Воронежской и Курской губерний, откуда народ тоже прет на восток, поймут, что им легче и дешевле добраться до Буга, чем до Уссури, Амура и даже Иртыша».

Выступая против майоратов, Щебальский вовсе не был принципиальным противником крупного и среднего русского землевладения. Крестьянскую колонизацию предполагалось сочетать с землеустройством дворянства. Первая давала стойкую к ассимиляции «консервативную» силу, в лице второго Царство Польское получало силу «экспансивную». «Нужны все элементы общественной организации, представители всех сословий», — заключал автор. Землевладельцев–дворян Щебальский собирался рекрутировать из выходящих в отставку военных и гражданских чиновников (прежде всего Царства Польского), в среде которых идея обзаведения недвижимостью находила полное сочувствие. Надо сказать, что определенное число отставных военных, обычно небольших чинов, действительно постоянно проживали в своих польских имениях. Щебальский мечтал о том миге, когда «помещик–пенсионер и крестьянин–переселенец встретятся, как земляки на чужбине»75.

В своей книге «Колонизация свободных земель России» (1884) Ф. М.Уманец лишь мимоходом вспоминает об интересующем нас регионе. Польские восстания, по его мнению, стали бы невозможными, «если бы в свое время колонизировали свободные земли этого края русскими переселенцами (раздача имений заслуженным и незаслуженным чиновникам не имеет ничего общего с колонизацией)». Имея в виду национальные окраины в целом, Уманец указывал на необходимость «параллельно с системой самоуправления установить систему этнографического воздействия на тот или другой пограничный район». В этой связи рекомендовалось резервировать часть «свободных земель южной и западной окраины исключительно для выходцев из коренных русских губерний». Осудив майоратное землевладение, автор не уточнил, откуда будут браться свободные земли, и каким образом направить на них поток переселенцев. Будущее «западной» колонизации оставалось в изложении Уманца тем более неясным, что он выступал решительным противником «бюрократической рутины» в переселенческом деле 76.

В 1890 г. свой план парцелляции майоратов и использования переселенческого движения для русской колонизации Царства Польского обнародовал В. В.Ярмонкин — плодовитый публицист, выступавший по разнообразным политическим и экономическим вопросам. Согласно его проекту, владельцам майоратов предоставлялась возможность продать их в Крестьянский поземельный банк, а тот, в свою очередь, осуществлял контроль за сословным и конфессиональным составом покупателей. Ярмонкин призывал «сообщить всем губернаторам, дабы они направляли в этот край уже существующие переселенческие движения»77. Повернуть поток переселенцев на Запад призывал в «Русском вестнике» Н. Емельянов, считавший пустой филантропией государственную поддержку политически бесперспективной, с его точки зрения, вольной колонизации. «Заселятся ли тарские урманы, мариинская тайга и Туринский уезд сейчас или через два–три столетия, никому от этого ни выгод, ни убытка не будет, — заявлял он в 1899 г. — Если уж остановиться на мысли колонизовать лесные пространства, если на это дело необходимо затрачивать более или менее значительные средства, то не лучше ли вместо пустынных лесов Сибири направить переселения в Западное Полесье, где усиление русского элемента, несомненно, имеет крупное политическое значение, да и земледелие сопряжено с меньшим риском, чем в тайге и урманах?»78.

О несостоятельности подобных взглядов писал Б. Г.Олыпамов–ский. «Такая цель, — утверждал он, — столкнулась с экономическим законом о том, что эмиграция, при естественном ходе таковой, идет с запада на восток, из местности более населенной и более культурной в сельскохозяйственном отношении в местность менее населенную и менее в этом отношении культурную». Идея патриотизма в ее воинствующем звучании не может вызвать массового движения: «патриотизм такого характера свойственен только правительствам и отдельным лицам, но не народу как таковому» 79.

К тому же разочарования приносили не одни только эксперименты с майоратным землевладением. Противопоставляемая им крестьянская колонизация также давала пищу для горьких размышлений. Чем дальше, тем более очевидными становились негативные последствия новогеоргиевского опыта с псковскими крестьянами. Псковичей щедро наделили землей, предоставили им различные льготы. Соседство крепости с многотысячным гарнизоном обеспечивало их дополнительными заработками. Несмотря на все это, колонисты отнюдь не процветали. «Лениво и примитивно вели они свои хозяйства, не проявив ни в чем даже попыток подняться до сельскохозяйственной культуры, и тогда стоявшей здесь много выше, чем в родной Псковской губернии», — писал один из русских чиновников Царства Польского. Близкую оценку находим у Ф. Скарбека. «Дорогостоящая поцытка основания русской колонии возле Модлинской крепости (польское соответствие Новогеоргиевска. — Л. Г.) и под защитой ее пушек, — свидетельствовал он, — в скором времени доказала, что это переселение — лишь пустая трата казенных средств, которая никакого вовсе результата не принесет». Следствием неблагополучного положения поселенцев стала продажа ими своих наделов, значительная часть которых перешла к нерусским владельцам. В 1875 г. высочайшим повелением последним было предписано в 20-летний срок переуступить землю лицам православного вероисповедания 80. Проводившаяся в Царстве Польском общая инвентаризации русского землевладения (1892, 1898, 1908) показала, что многие купленные ранее имения находятся в руках нерусских управляющих и арендаторов 81.

В 1870 г., высказываясь о перспективе открытия земств в западных губерниях, Александр II назвал в качестве непременного условия сосредоточение там в русских руках половины имений и двух третей всей площади крупной земельной собственности. Со

гласно завышенным данным официальной статистики, к началу 80‑х гг. по общей занимаемой поверхности русские поместья относились к польским в Юго — Западном крае как 2:3, а в Северо — Западном крае — как 1:3. Соотношение числа русских и польских землевладельцев в Северо — Западном крае составило 4:25. В 1884 г. Комитет министров пришел к заключению, что вытеснение поляков не сопровождается пропорциональным ростом русского присутствия. Тем не менее основания для пессимизма были и у помещиков–поляков. Описывая свои впечатления от поездки по Юго — Западному краю в начале 80‑х гг., польский мемуарист В. Матлаковский сокрушался о том, что земли в восточной части Речи Посполитой сосредоточились в руках немногих магнатов. Будь на них посажена «вся шляхетская братия», сопротивление польского элемента было бы куда более мощным. Увы, русификаторы «вместо леса нашли одинокие могучие стволы»82.