Алексей Серов - Обеднённый уран. Рассказы и повесть

• Название: Обеднённый уран. Рассказы и повесть
• Автор: Алексей Серов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91722-177-9

Российский читатель уже знаком с произведениями ярославского прозаика Алексея Серова. В 2001 году увидел свет сборник рассказов «Семь стрел», а через пять лет — в 2006 — сборник «Мужчины своих женщин».

«Обеднённый уран» — третья книга автора. Рассказы, собранные в ней, различны и по тематике, и по жанру, и по авторскому «я» в характерах их героев. Но все рассказы (и маленькую повесть) книги объединяет главное: законченность сюжета, четкий психологический портрет главного героя.

Творчество Алексея Серова уже по достоинству оценено читателями и критиками. По итогам 2013 года Алексею Серову присуждена премия имени Леонида Леонова, учрежденная журналом «Наш современник».

---

А вон тот, вон тот, смотри! помню, ехал рядом со мной, а теперь весело машет рукой из окна встречного поезда. Ну что ж, помашу ему в ответ. Счастливо!

Настало время рассказать про Кузьму и других.

Кузьма из «калашникова» садит как бог. Ножи метает отлично, при необходимости может и машину подорвать. Такая у него профессия.

Мы знакомы с первого класса. Кузьма — мой сосед по жизни. Что-то держит нас рядом, хотя, казалось бы, для этого нет никаких ясных причин.

В школе он был хулиганом и троечником. С большим трудом передвигался из класса в класс, но на второй год его ни разу не оставляли. Кузьма хватал двойки по поведению за бесконечные драки и художества. Постоянно дерзил учителям. Любил шататься по дворам, лазить по стройкам, жечь костры в посадках.

Я, в отличие от него, читал фантастику, ходил в авиамодельный кружок. Мечтал стать моряком, пограничником или лётчиком. Кузьма говорит, что он постоянно списывал у меня домашние задания, но я этого не помню.

Компании у нас были разные, и кроме школы, интересов общих ноль.

Кажется, мы дрались с ним пару раз. Драки эти были какая-то ерунда. Особого интереса или антагонизма меж нами не наблюдалось. Не помню даже, кто брал верх. Надеюсь, по очереди.

Что отличает его от всех других людей — это постоянная улыбка. Кажется, без неё он не может жить. Коллекция улыбок у него богатейшая, и он использует разные, под стать настроению: весёлая, яростная, непонимающая… одна тихая такая есть, излюбленная… и можно набрать ещё десятка два. Даже когда он совершенно серьёзен, улыбка всё равно проступает на его лице. И это многих вводит в заблуждение.

Однажды на уроке физкультуры я прыгнул выше всех. Перелетел планку, лишь чуть задев её. Она не упала. И целый урок никто не мог побить мой рекорд. Я сидел на лавочке и заслуженно отдыхал, снисходительно поглядывая на девочек. Они бросали на меня загадочные взгляды, хихикали. Я был чемпион и герой дня.

А когда уже прозвенел звонок, Кузьма, в тот день освобождённый от физкультуры, разбежался и с хорошим запасом перелетел через планку. Прямо в чистом школьном костюме тяжело плюхнулся на пыльный мат.

Девочки восторженно взвыли. Кузьма, лыбясь во весь рот, стряхивал грязь с костюма.

Мне будто кто пощёчину влепил.

Однажды на уроке биологии меня вызвали к доске. Задания по биологии я никогда не учил — предмет не такой сложный, всегда можно отболтаться. Я водил по рисунку указкой, что-то придумывал. Пестики, тычинки, семядоли… или что мы там проходили… Вроде бы, по всему судя, на тройку вытягивал. Тут раздался звонок, и народ рванул к выходу.

Училка биологии у нас была пожилая тётка с удивительным голосом. Когда она говорила, казалось, что в горле у неё неприятно булькает холодный водянистый кисель. Я всегда старался тайком заткнуть уши, если она объясняла урок дольше десяти минут. Боялся — стошнит. Честное слово.

Была у неё привычка кутаться в толстый тёмный шерстяной платок, от которого пахло пылью. Его длинные кисти доставали до полу. Наверное, биологичке казалось, что это очень изысканно.

Я задержался у доски. Моё внимание привлек рисунок, изображавший человека без кожи. Человек был багров и перевит белыми верёвками мышц и сухожилий. Даже на лице у него были мышцы. Как я слыхал, лицевых мышц у человека чуть ли не две сотни. Они отвечают за выражение эмоций.

Сзади биологиня аккуратно рисовала в журнал мою заслуженную троечку. Сначала выставила мне в дневник, а теперь потянулась к журналу, лежавшему где-то на краю стола. Оторвала тощую задницу от стула… А мимо бежал к выходу народ, и кто-то взял и отодвинул этот мешавший стул в сторону.

Училка, не глядя, с размаху села назад.

Я услышал тупой глуховатый удар и повернулся. Увидел: биологиня сидит на полу. Страшная, как Медуза Горгона. И смотрит не на кого-нибудь, а именно на меня. Все двести её лицевых мускулов вздыбились яростно, будто змеи.

Ситуацию я осознал в долю секунды и сразу же честно сказал, улыбаясь:

— Это не я!

Наверное, моя улыбка и взорвала её окончательно. Громко квакая о том, что пожилого человека покалечили и инвалидом сделали, она вцепилась в меня и потащила к директору. Я упирался, но сил для калеки у неё было что-то даже многовато.

Как я говорил, я раньше не был замешан в дурных компаниях и делах, да и держался очень уверенно: не виноват, мол. Уверенность всегда производит впечатление.

Так что директор поверил мне. А биологичка пообещала заявить в прокуратуру и взыскать с моих родителей деньги за физический вред. Мне было её жаль: действительно пожилой человек, действительно пострадал, но при чём тут я?

Директор на всякий случай вызвал моих родителей в школу. Для профилактической беседы.

Батя потом спросил меня, кто убрал стул: я или кто другой.

— Не я.

Батя кивнул.

По биологии я схлопотал «тройку» за четверть. Это была моя первая тройка за четверть. До того я всегда был или отличником, или твёрдым хорошистом. И вот теперь стал, видимо, нехорошистом.

Я плакал, когда открыл дневник на последней странице, честное слово. Рыдал в парту. Словно потерял навсегда что-то бесценное.

Потом «тройки» стали привычны, и я с недоумением и стыдом вспоминал эти слёзы..

И было ещё много безобразных сцен в классе. Училка всё время напоминала о моём мифическом преступлении. Однажды сказала так:

— Если ты не виноват, тогда пусть встанет тот, кто это сделал, и честно скажет. Вот сейчас мы и посмотрим, какие у тебя друзья. Почему же до сих пор никто не признался, а?

Мне тоже, конечно, было интересно, кто отодвинул проклятый стул, и я даже подозревал, что это Кузьма, и даже — что он сделал это не случайно, а намеренно. Он всегда вёл с биологичкой войну, еле-еле тянул по её предмету на три с минусом, чуть не каждый день ругался с ней. Оба получали от этих стычек большое удовольствие…

Я краем глаза держал Кузьму. Он улыбался, прячась за спину Игоря Терехова. Пригнулся к парте и тихонько, шкодливо так ржал. Если у меня и были ещё какие-то сомнения, то теперь они совершенно рассеялись.

Никто, понятно, не встал и не сознался.

— Вот, — торжествующе сказала биологичка, — вот чего стоишь ты сам и все твои друзья.

Через несколько лет я закончил школу, меня забрали в армию — осенью, сразу после моего восемнадцатого дня рождения. И я попал служить в Северную Группу Войск, в Польшу.

Поначалу было трудно. И время тянулось медленно. Об этом мне не хочется вспоминать.

Я отслужил год, вырос до «черпака». Стало полегче. Иногда можно было и расслабиться. Уйти из столовой позже роты, например. Никуда не торопясь. «Пупки», привезенные несколько дней назад, под командой сержанта уже печатают шаг новыми нерастоптанными сапожищами и орут во всё горло песню — надо думать, для лучшего пищеварения. А ты спокойно выскребаешь из тарелки остатки пресной каши, дожёвываешь поролоновый польский хлеб, допиваешь несладкий чай, делая вид, что тебе плевать — еда для «черпака» не имеет особого значения. Поправляешь ремень, разглаживаешь за поясом складки «хэбэ». Надеваешь пилотку. И не торопясь идёшь по полку, лениво отдавая честь встречным офицерам. Бледное польское солнце обещает прохладный вечер. Приятно знать, что эта страна покорна тебе.

Лепота…

Только домой очень хочется.

И вот однажды сижу я со своими ребятами в столовой. Вдруг к нашему столу приближается незнакомый «пупок», мнёт в руках пилотку. Его синеватая, наголо остриженная голова бугрится неровностями, алеет свежими царапинами.

— А вы не Алексей Седов будете? — спрашивает он, робко улыбаясь. Тут я начинаю понимать, что лицо его мне не вовсе незнакомо, на глубине памяти заколыхалась какая-то расплывчатая придонная муть.

— Да, — говорю, замирая от предчувствия.

— А мы с вами в одном классе учились… Ой, это нас! — сказал «пупок» и опрометью побежал на зов послеобеденной команды «Стройся!» Строилась разведрота.

У меня ком в горле застрял.

Я долго пытался найти земляка в Польше. Мечтал! Но за целый год во всей дивизии почему-то появился лишь один парень из Вологды. А от Вологды до Ярославля всё-таки далеко.

И тут вдруг целый одноклассник!

Я долго вспоминал, как же его зовут. Год в армии отшибает память начисто. Иногда не помнишь, как и тебя-то зовут.

Наконец осенило: Серёга это Кузьмин, Кузьма!

Почему именно он?!

И ведь угораздило же в разведку! Там настоящая вешалка. В полку ходили слухи о том, как их готовят: иногда несколько раз за ночь поднимают по тревоге — и кросс с полной выкладкой. В любую погоду.

Я тут же взял у ребят деньги, сколько у кого было, пошёл в магазин, купил там печенье, шоколад…

Дневальный разведроты долго не хотел вызывать мне Кузьму из расположения. Подумаешь, какого-то «пупа»… много чести.