Зина Гимпелевич - Василь Быков: Книги и судьба

• Название: Василь Быков: Книги и судьба
• Автор: Зина Гимпелевич
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Культурология
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-86793-853-6

Автор книги — профессор германо-славянской кафедры Университета Ватерлоо (Канада), президент Канадской Ассоциации Славистов, одна из основательниц (1989 г.) широко развернувшегося в Канаде Фонда помощи белорусским детям, пострадавшим от Чернобыльской катастрофы. Книга о Василе Быкове — ее пятая монография и одновременно первое вышедшее на Западе серьезное исследование творчества всемирно известного белорусского писателя. Написанная на английском языке и рассчитанная на западного читателя, книга получила множество положительных отзывов. Ободренная успехом, автор перевела ее на русский язык, переработала в расчете на читателя, ближе знакомого с творчеством В. Быкова и реалиями его произведений, а также дополнила издание полным текстом обширного интервью, взятого у писателя незадолго до его кончины.

---

ЗГ: А кто был вашим любимым учителем в училище?

ВБ: Погодите, пожалуйста… любимым учителем… Да, конечно, были любимые учителя. У меня любимым был учитель живописи Лев Лейтман. А позже, когда я перешел на скульптурное отделение, у нас была Беляева, Анна Беляева[51]. Она была великолепным педагогом и очень хорошим человеком, немолодая, но очень заботливая и внимательная.

ЗГ: А где ваши учителя учились в свое время? В Москве? В Петербурге? Какие художественные направления и течения преобладали, когда вы учились?

ВБ: Они были из разных мест… Тогда было только одно художественное училище на всю Беларусь, и оно было очень известно и популярно. Учителями были либо ученики Пена, либо приезжие художники. Если говорить о доминирующем художественном направлении или движении того времени, то это был явно не авангардизм или, скажем, формализм. Нет. Это был реализм — так называемый «социалистический реализм»… Потом война разбросала моих друзей и приятелей по свету. Один из них — Ткачонок — жил в Минске[52].

ЗГ: Я слышала это имя. Прежде всего от отца, который хорошо отзывался об этом художнике. Говорил, что вот только жизнь у него очень тяжелая.

ВБ: Да-да. К сожалению, он умер уже. Прискорбно, что умер он в бедности и неизвестности, оставив после себя много картин. Еще там был Евгений Тиханович, теперь заслуженный художник Беларуси[53]. Он еще жив, ему сейчас хорошо за девяносто. Он тоже выпускник Витебского училища 1930-х годов. Тиханович помнит все очень хорошо, и он написал мемуары о нашем училище. Вообще Тиханович сберег много интересного, связанного с училищем, и стремится все это донести до людей. Кстати, он зять Голубка, директора театра и первого народного артиста Беларуси. Тиханович был знаком с Купалой, Коласом и многими другими… То, что он случайно оказался во время войны на оккупированной немцами территории, стало для него большим личным несчастьем… он не только жил в Минске во время оккупации, но и вынужден был работать художником. А уж после войны при Советах у него, конечно, не было жизни. Бедный человек… Сначала так много получить от жизни, зато потом…

ЗГ: Позже, видимо, власти не позволили ему дышать.

ВБ: Нет, не позволили.

ЗГ: Позор, ставший обыденностью… Василь Владимирович, вы оставили училище в 1940-м и вернулись в школу, которую окончили в 1941-м. Где вы находились, когда началась война?

ВБ: В это время я был на Украине, в Шостках, у дяди. Я поехал туда работать. Он обещал мне помочь в будущем с учебой: там находился Промышленный институт. Я приехал к дяде как раз за неделю до начала войны. Когда война началась… Да, никто не думал, что все обернется таким ужасом. Иначе я бы сразу собрался и бросился бы домой.

Конечно, он бы поехал домой, но что бы он делал дома? Васильку тогда едва исполнилось семнадцать. Воссоединение с семьей принесло бы лишь краткосрочное успокоение и облегчение. Поскольку Беларусь была почти полностью оккупирована очень быстро, в Красную армию его не успели бы взять по возрасту. Поэтому оставался открытым только один путь — в лес, к партизанам. И кто знает, что было бы с ним и его родными, если бы он последовал по этому пути?

Невозможно ответить на эти вопросы сегодня. Одно несомненно ясно — несмотря на то что детство Василька было трудным и горьким, реальность юности для его поколения оказалась много сложнее и гораздо более горькой.

Глава 2 Юность. Украина. Война. Послевоенная служба Не считайте меня коммунистом![54]

Долго держалась война, в блестящих доспехах была она,

А лик ужасен, вид угрюм и в черную сажу облачена она,

В правой руке у нее меч сверкает и горит,

По колено в крови она стоит,

А слева (там, где цари и царства в руинах)

Голод с огнем держала она,

И ими одними она города вырезала,

Башни вниз бросала,

Вся и всех уничтожала…

Томас Саквилл[55]

В 1941 году Василю Быкову исполнилось только 17 лет, но, несмотря на этот еще подростковый возраст, он успел многому научиться в жизни. Так, на руках уже был аттестат зрелости, он мог неплохо рисовать и знал основы скульптурного мастерства, а также, что немаловажно, обучился строительному делу. Согласно выданному Витебским профтехучилищем аттестату, Василь Быков имел две строительные специальности: бетонщика и арматурщика. Крестьянские будни Василька, безусловно, тоже добавили закалки к формированию характера. Однако даже всех этих навыков оказалось совершенно недостаточно, чтобы противостоять той беспрецедентной катастрофе, в которую превратилась война, обрушив «голодом и огнем» на него и других свои страшные беды. В этой войне на долю огромной Советской страны выпали самые тяжелые потери: погибло двадцать девять миллионов человек. Треть населения Беларуси исчезла с лица земли. Василь Быков принадлежал к поколению, из которого домой вернулось только три процента фронтовиков: речь идет о солдатах 1922, 1923 и 1924 годов рождения. Эти немыслимо малые три процента включали и инвалидов, многие из которых ушли из жизни в первые же послевоенные годы[56].

Первые дни войны прошли, как и у большинства населения огромной державы, в полной и наивной эйфории. Василь, приехавший в Украину к дяде в надежде поступить в Промышленный институт, отнесся к войне так же, как и все его ровесники: никто из них и не сомневался в скорой и блестящей победе. Какое-то время все успокаивали себя мыслью, что есть серьезное объяснение отсрочке молниеносного торжества. Вскоре, однако, реальность и тяготы войны разрушили мечты о мгновенной победе. Быков поделился мыслями и чувствами тех дней с Адамовичем: «Знаешь, это теперь все ясно, но тогда… Ну, война началась, ну подумаешь, наши дадут не сегодня завтра такой отпор, что будем читать об успехах наших уже в Германии… Ну, что-то задерживается с этим отпором. Задерживается, задерживается, и через несколько дней нас всех мобилизуют на строительство обороны… Копали противотанковые рвы. После началась эвакуация»[57].

Быков предельно ясно выразил состояние растерянности, которое люди испытывали в июне и июле 1941-го. С одной стороны, войны вроде бы не ждали. С другой стороны, ждали, но не ждали «вероломного нападения» и последовавших за ним зверств, вскоре превративших Вторую мировую войну для населения СССР в Великую Отечественную. Поэтому риторика и лексика властей, начиная со знаменитого сталинского «Братья и сестры…», полные праведного возмущения и направленные против агрессора, вполне отвечали настроению народа, который в основном поддерживал «правое дело» своего правительства. Память о многочисленных примерах жестокости советских властей по отношению к собственному населению померкла рядом с фашистскими актами насилия. Зверства агрессоров не только способствовали объединению и росту сопротивления советского народа, но и помогли сталинскому правительству управлять окровавленной страной. Опираясь на общую беду, пропагандировались чувства патриотизма, а главное — праведность антифашистской борьбы. В то время как-то все забыли, что и сам Советский Союз, чуть более года назад развязавший войну против Финляндии, использовал эту страну в качестве испытательного полигона для своего оружия. Хотя СССР и не выиграл финскую войну — данные о потерях подтверждают, что война стала настоящим бедствием в первую очередь для советской стороны, — пропаганда мощи Советской армии звучала исключительно оптимистично. Быкову, как и всем гражданам Союза, хорошо тогда «промыли мозги», а учитывая его возраст, вероятно, даже больше, чем другим: романтика молодости, идеи о рыцарстве на войне, безусловно, превалировали у молодежи в 1941-м. В последнем интервью — когда я спросила Василя Владимировича о фашистской агрессии — он дал весьма трезвую оценку тем первым дням, полным растерянности и горя. В действительности, вопреки оптимистическим прогнозам официальной пропаганды о скором окончании войны и несокрушимой мощи Красной армии, эта самая армия беспрестанно несла серьезные потери по всем фронтам в течение долгого времени. Слушая ответы Быкова, трудно было представить, что уже шестьдесят лет прошло с тех пор: он так описывал события, словно все рассказываемое им произошло совсем недавно. И безусловно, его современное видение событий было совершенно свободно от прежней юношеской романтики.

ВБ: В то время все репродукторы громогласно вещали: «Враг будет скоро разгромлен! Победа будет за нами!» К тому же, представьте, они использовали свой обычный прием: «Гитлер развязал эту агрессию, но немецкий рабочий класс в солидарности с народами Советского Союза свергнет этого Гитлера и его же солдаты повернут свои штыки против него самого». Пока они все это бухтели, нас уже почти наполовину оккупировали. Вскоре немцы захватили Гомель и начали наступление на Чернигов. Все мы, молодые ребята, были призваны в военкомат.