Йен Уотсон - Черный поток. Сборник

• Название: Черный поток. Сборник
• Автор: Йен Уотсон
• Издательство: Подсолнечник
• Жанр: Космическая фантастика
• Год: 2016

Йен Уотсон — один из крупнейших английских писателей, работающих на стыке научной фантастики и фэнтези и оказавший значительное влияние на развитие этих жанров в 90-е годы. Достаточно сказать, что знаменитая «Имаджика» Клайва Баркера очень многим обязана именно ему.

Действие романов «Черный поток» об удивительной судьбе девушки Йалин разворачивается в мире, разделенном рекой, которую невозможно пересечь из-за таинственного Черного Течения. Эта река расколола человеческую цивилизацию на Восток, существующий по законам «феминистической» демократии, и Запад с традиционной «мужской» теократией. Эти два мира почти ничего не знали друг о друге, пока Черное Течение, руководствуясь непостижимой логикой нечеловеческого разума, не позволило Йалин пересечь реку дважды…

«Внедрение» — первый роман Уотсона, вышедший на русском языке.

Разум земной и разум инопланетный бьются над решением «имбеддинга», некой «внедренной» в сознание языковой матрицы. Только вот цели у землян и пришельцев явно не совпадают.

---

Мать и отец приехали к вечеру следующего дня. Соседи знали, где они были. (Вот и попробуйте что-то скрыть в Пекаваре! Хотя отцу это удавалось неплохо до недавнего времени…) Гильдия реки отправила посыльного. Церемонию похорон Чатали пришлось до неприличия сократить; мать и отец спешно вернулись домой, чтобы заботливо меня убрать, оплакать и снова отправиться на похороны.

Они страдали и старались этого не показывать — они мне улыбались, обнимали, ласково ко мне прикасались. Но я видела. Я видела их горе!

Я очень мало думала об убийстве Йалин. Вообще-то, я почти о нем и не вспоминала! Потому что Йалин должна была умереть; а я была ею. Но мать и отец об этом не знали.

Я не утешала или, скорее, не могла их утешить. Каким же эгоистичным дерьмом я себя ощущала.

Не меньшим, чем тогда, когда за несколько часов до похорон меня отвели в комнату Йалин, чтобы проститься. Тело лежало в открытом ящике, установленном на подпорках. До самого подбородка Йалин была укрыта покрывалом. На голове у нее был пышный венок из зеленых листьев, сорванных с того самого ползучего растения, что росло у нас за окном. Предполагалось, что я на несколько мгновений притронусь пальцами к ее губам. Я должна была прикрыть руками ее глаза. (Они ввалились; веки опали.)

Голые руки Йалин удерживали покрывало и были сложены на груди. На правой руке было мое алмазное кольцо. Им было на все наплевать! Они собирались похоронить его вместе с ним.

После того как я дотронулась до ее губ и глаз, — довольно небрежно — я схватила ее холодную восковую руку.

— Мне нужно это кольцо, — сказала я. — Оно мое. Оно принадлежит мне. — Я начала его стаскивать, вернее, попыталась.

Ну что за ублюдок, самый настоящий.

Хотя какое счастье, я ведь заговорила! Целыми предложениями! Этим я загасила ту боль, которую причинила родителям своим мерзким поведением, судя по тому, как удивленно и радостно они переглянулись.

— Нет, Нарйа, — мягко сказала мама, — не трогай его.

— О, но я должна. Йалин хотела, чтобы оно было моим. Она собиралась мне его отдать. Она обещала.

Мать на мгновение задумалась:

— Ты ведь не обманываешь нас, правда? Обманываю? Черт, нет. Последние два года я врала им как нанятая, — что же делать, раз уж так получилось.

— Йалин сказала мне это, когда вы уехали. Когда вы нас бросили. — Это чтобы они почувствовали вину. Один маленький укол упрека. Как мило я себя веду. Но черт меня возьми, я должна забрать кольцо. Когда все выяснится, сказала я себе, меня простят.

— Не думаю, чтобы Йалин этого хотелось, — пробормотал отец.

— Дорогая, — сказала мама, — Йалин, наверное, имела в виду, что отдаст тебе это кольцо, когда ты вырастешь, а она станет старушкой.

— Обещание — это клятва, — сказала я. (Отец поднял бровь.)

— Бриллиантовое кольцо не для маленькой девочки, — настаивала мама.

— Вы можете его для меня сохранить, — сказала я. — По доверенности.

На этот раз родители переглянулись открыто.

— Где ты услышала это слово? — спросил отец.

— Йалин сказала. Она сказала: «По довеленности».

— Наверное, это правда. — Отец стащил кольцо с пальца Йалин. — Мы его положим в какое-нибудь надежное место, пока ты не подрастешь, Нарйа. Но это кольцо будет твоим, я обещаю.

Мама начала всхлипывать, потом обняла меня:

— Теперь у нас осталась только ты! И ты начала говорить! Это же маленькое чудо. Словно мы потеряли Йалин, но… — Слезы душили ее.

Верно. Но получили нормальную маленькую девочку, обладающую голосом и способностью говорить.

— Возможно, — сказал отец, — ее вылечил пережитый шок?

— Ты ведь не замолчишь снова, правда? — умоляюще спросила мама.

Что за вопрос. Стараясь выглядеть полной дурочкой и широко раскрыв глаза, я кивнула.

— Скажи, что будешь говорить! Ну пожалуйста!

— Дорогая моя, — мягко попросил отец.

Может, нужно было дать им похоронить это кольцо ко всем чертям.

— Может быть, она смогла бы рассказать, что произошло в ту страшную ночь!

Определенно наступил момент, когда нужно немного поиграть.

— О, ночь! — заплакала я. — Плохой дядя! О! О! Отец строго взглянул на мать:

— Не напоминай ей об этом. Пусть лучше думает о кольце. Оно заменяет ей Йалин. Дети все такие. — Он протянул мне кольцо: — Мы его спрячем, Нарйа. А потом куда-нибудь спрячем и твою сестру, чтобы она тихонько спала и видела тебя во сне.

Спала и видела сны, а? Йалин кое-что рассказывала им о хранилище-Ка Червя, но, очевидно, до них не все дошло… пока.

— Милое колечко сестры, — сказала я. — Жди меня.

Потом наступило время похорон; и вы бы только видели, какой кортеж тихо поющих людей медленно двинулся по пыльным улицам. К процессии присоединилось много соседей. Отряд местной милиции во главе с калитаном-джеком, отдавая мне последние почести, нес похоронный ящик. Хозяйка причала — сменившая ту, которая проводила обряд моего посвящения, — возглавляла команду женщин реки. Приятно сознавать, что меня так уважали!

Пока мы шли до кладбища, мы тихо пели без слов, словно гудели, потому что смерть — это такое время, когда разговоры прекращаются, когда больше нечего говорить. О самой смерти, что бы вы там ни придумали и ни желали сказать, на публике не скажешь ничего значительного. Или так думали все эти люди, пока еще было время. Пока не вышла «Книга Реки»; пока они не узнали о хранилище-Ка Червя…

А пока они только пели без слов. Этой бессловесной песней они выражали свою любовь и свое горе; и эту песню, которую пели те, кто мог дышать, пел вместе с ними и город, и те, кто в нем жил.

Как обычно, никто не знал, как вообще-то нужно петь — тихо или громко и на какой мотив, если он был. Никто не начинал и не пел громче всех. Песня возникла сама собой. Ее подхватили. Она просто была. Горе и тягостные мысли уносились прочь от этого живого звука. Потом, когда похоронный ящик был опущен в неглубокую яму на нашем песчаном кладбище, окруженном стеной, и когда Палочники проверили эту яму, пение прекратилось. (Конечно, в наше время на смерть смотрят несколько иначе; но все-таки надо же избавляться от трупов!)

Песня, которую пели на моих похоронах, была красивой, звучной и простой. Скоро она начала звучать на мотив «Под солнцем, где синь ярка», несомненно, благодаря хору женщин реки. Я тихонько и с удовольствием им подпевала, пока мы не добрались до места.

Прошло много лет с тех пор, как я побывала на кладбище последний раз, но оно ничуть не изменилось. Старые каменные стены, выщербленные ветром, окружали его по периметру. Несмотря на эту защиту, ветер образовал из песка дюны и траншеи. В дальнем углу виднелось пепелище, где Палочники сжигали те похоронные ящики, которые вылезли из песка сами или почву над ними сдули ветры…

Читателям, которые живут далеко от Пекавара и не знают наших традиций, я должна объяснить, что свое прозвище Палочники получили от работы, которую выполняли, — они прощупывали палками песок, чтобы найти место для новых похоронных ящиков. Покойник мог пролежать в песке сотню лет или только два года, но рано или поздно он все равно оказывался в своем ящике на поверхности. Палочники утаскивали его, и он вместе с дымом уносился в небо. В тот день, как обычно, кое-где виднелись углы и стороны торчащих из песка ящиков, похожих на затонувшие корабли. Такое вряд ли было возможно в душном, знойном Тамбимату! Но нас, жителей Пекавара, это устраивало. Сухой воздух и песок быстро превращали тела в высохшие мумии. И никакого запаха.

Итак, когда Йалин опустили в песок и закопали, пение прекратилось. Отряд милиции, печатая шаг, ушел. Соседи начали потихоньку расходиться — убыстряя шаги, как только скрывались из вида, я уверена. Ушли и женщины реки, кроме хозяйки причала. Она осталась стоять под каменной аркой кладбища и, как только увидела моих родителей, подошла:

— Йалин говорила вам, что оставила о себе память?

— О чем вы говорите? — спросила мама. — Какую память? Я вас не понимаю.

— Йалин написала книгу.

— Она никогда об этом не говорила!

— Ее скоро напечатают в Аджелобо.

— Когда? — вмешалась я. — Книгу моей сестры, когда? Глядя на меня, хозяйка причала печально улыбнулась:

— Может быть, через двадцать недель. — Она потрепала меня по голове. — Долгое время для маленькой девочки1

Не совсем. Теперь у меня был конечный срок; теперь я знала, когда воскресну по-настоящему и снова стану сама собой.

— Что это за книга? — спросил отец. — Про что она написала?

— Про свою жизнь. Всю. Рукопись я не читала, но мне это известно.

— И она ни разу не обмолвилась! — воскликнула мама. — Ни разу! — Она оглянулась на могилу, словно из нее могла высунуться моя рука и размахивать книгой.

— Может быть, когда мы ее прочитаем, — сказал отец, — тогда мы узнаем настоящую Йалин.