Бен Хетч - Знаменитый газонокосильщик

• Название: Знаменитый газонокосильщик
• Автор: Бен Хетч
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00115-7

Восемнадцатилетний Джей Голден обладает уникальным талантом — его постоянно отовсюду увольняют. Юноша ведет дневник, и это получается у него гораздо лучше, чем рутинное выполнение служебных обязанностей. Недаром ведь Джей собирается стать всемирно известным писателем…

---

— Счет за телефон в прошлом квартале был просто астрономическим. Но там в основном лондонские номера, так что вряд ли это ты звонил, — говорит он. — Правда? — с угрожающим видом повторяет он.

11 часов вечера.

Я решил сделать отца Джеммы чудовищем XX века и вывести его в своем романе. Сегодня я спросил у него, не могу ли провести у них еще одну ночь, и эта мелкая тварь мне отказала. А пару дней назад он подложил промокашки под мой картер, чтобы масло не вытекало на его дорожку. В результате мне приходится вернуться домой, извиняться перед папой и соглашаться на это несчастное собеседование с его приятелем из фирмы «Суки и К°», или как ее там. Поработаю пару месяцев, накоплю денег, а потом присоединюсь к какому-нибудь национально-освободительному движению или поселюсь в глинобитной хижине. А может, отыщу Сэлинджера и попрошу его стать моим наставником.

Папа аж лучится от удовольствия и утверждает, что наконец-то я принял зрелое решение. Он разливает по стаканам вино, и мы чокаемся.

— Мир, — говорит он.

— Мир, — повторяю я. После чего он ведет меня в свою комнату и тщательно выбирает для меня один из своих галстуков. Он выдает мне шестьдесят фунтов, чтобы я купил себе новые ботинки, и требует, чтобы я примерил один из его старых костюмов.

— Господи, да ты и вправду неплохо выглядишь! — заявляет он, когда я переоблачаюсь. — Неужто это мой сын? — Он начинает поправлять мне галстук и объяснять, что это подарок его доброго приятеля, великого Рассела Харти.

Кажущиеся перемены, происшедшие в моем сознании и внешнем облике, приводят его в такой восторг, что, уйдя совершенно трезвым на кухню за выпивкой и пробью там довольно длительное время, он возвращается, едва держась на ногах. Закинув голову и потряхивая стакан, словно проверяя, на месте ли тот, он медленно направляется к своему креслу. Однако посередине комнаты останавливается, устремляет взгляд на лепной потолок и поправляет свои очки. Глаза у него покраснели от слез.

— Ладно-ладно, — говорит он, — я же вижу, что ты стараешься. И если малышу… — он начинает часто моргать, потом снимает очки и щиплет себя за нос, — если ему не понравится там, то после первой четверти мы подумаем…

Он надевает очки, я встаю и прижимаю к себе его голову. Свои очки я так и не снял, и мы сталкиваемся ими, как олени рогами. Папа резко выпрямляется и делает вид, что очки его интересуют гораздо больше, чем мои объятия, но я вижу, что он растроган.

— Ну разве так поступают? — спрашивает он, поправляя мне галстук. Я говорю, что запросто. — Ну ладно, тогда принеси своему отвратительному папаше еще один стаканчик, и давай посмотрим какое-нибудь кино.

Я приношу ему огромный стакан «Куантро», и он говорит, чтобы я сам выбрал, что мы будем смотреть.

— Единственное, о чем я прошу, чтобы ты не создавал у него предубеждений, — полушутя-полусерьезно говорит он, когда я возвращаюсь со «Спартаком». — А вдруг ему понравится? И я тебя очень прошу, постарайся вести себя прилично, когда будешь встречаться с моим приятелем. Слышишь? Он занимает очень важный пост и делает нам с тобой огромное одолжение. Не забывай об этом.

Я надеялся, что мы дойдем до реплики «Сулла — да будет проклято его имя и весь его род» и попрактикуемся в ее произнесении, но уже через десять минут из папиного кресла доносится мирное посапывание, я выключаю видик и отправляюсь спать. Проходя мимо, я целую его в лоб, как делал это в детстве.

Он приоткрывает глаза и в приступе чувств хватает мою голову за виски, словно он голкипер, а моя голова — футбольный мяч, который он намеревается отправить в поле.

— Ты совершенно невыносим, но я люблю тебя, — говорит он, глядя мне в глаза. — Надеюсь, ты это понимаешь?

Я прошу его доказать свою любовь и снять счетчик с телефона, но он мне отказывает.

Суббота, 3 апреля

Сегодня приехала Сара, чтобы приготовить жаркое и показать нам свое свадебное платье. Не успев войти, она целует меня в щеку и проникновенно произносит:

— Молодец, Джей. Наконец-то ты повзрослел. Я знала, что так и будет.

За обедом ради разнообразия все со мной разговаривают, а папа разглагольствует о том, как здорово работать в Сити и что он всегда знал, что именно там я и окажусь. Мы с Сарой тоже на редкость ладим и, после того как папа уходит, погружаемся в воспоминания о маме. Сара рассказывает, как обсуждала с ней всякие мелочи, связанные с подготовкой к свадьбе: «Куда посадить дядю Роджера? Не следует ли пригласить струнный квартет?» Она говорит, что, когда ей грустно, она всегда представляет, как мама занимается своими обычными делами в раю — сажает цветы, гладит белье, заставляет окружающих есть помидоры и болтает со своей подругой Хейзел, которая умерла несколько лет тому назад.

А я говорю, что у меня с мамой связаны только грустные воспоминания, и рассказываю ей о кошмаре, который меня постоянно преследует.

Сару это очень огорчает, и она принимается объяснять, как меня любит папа и как она рада, что теперь я буду зарабатывать деньги, нажимая на глупые кнопки на несчастном пульте управления в Сити.

— Ты же знаешь, что папа тебя любит? Если ты думаешь, что это не так, он очень огорчится.

Он всегда рассказывает о том, какой ты сообразительный и остроумный. Просто у него странная манера проявления любви. И потом ты действительно любишь играть у него на нервах. — Она со смехом начинает вспоминать всякие мои выходки и то, как потом по вечерам мама успокаивала папу, а она слышала это через стенку. — Помнишь, как ты уронил в ванну его ноутбук? — спрашивает она. — А он за это заставил тебя прополоть весь сад. И в первый же день ты вырвал всю мамину мяту. Наверное, тебе тяжелее всех, — внезапно посерьезнев, говорит Сара. — Мама любила тебя больше всех, хотя никогда и не говорила об этом. Но я-то знаю.

Я скромно отвечаю, что это не так.

— Она обо всем тебе рассказывала. А потом передавала мне, что она тебе говорила. Она так гордилась тем, что ты с ней откровенен. Ей это ужасно нравилось. И папа это знал. К тому же ты унаследовал от нее светлые волосы и голубые глаза. Но я тебе не завидовала, честное слово, потому что — если уж на то пошло — я всегда была папиной любимицей.

И тут Сара меня поистине удивляет. То, что она говорит дальше, для меня звучит как гром среди ясного неба, поскольку я уже знаю, что на свадьбе будут произносить речи папа и приятель Роба. И теперь она спрашивает, не соглашусь ли выступить и я. Я чувствую, что она оказывает мне большую честь. Она показывает мне сонет из папиного Полного собрания сочинений Шекспира и говорит, что хочет, чтобы я его прочел.

— Правда ведь, ты хорошо это сделаешь, Джей? — спрашивает она. — Это моя идея, потому что Роб боится, что ты что-нибудь выкинешь — начнешь читать с каким-нибудь смешным акцентом или еще что-нибудь. Пообещай, что не сделаешь ничего такого.

Честно говоря, мне уже надоело, что ко мне все время относятся как к сумасшедшему. Разумеется, я не буду делать ничего такого. Чего она, интересно, боится? То, что я дикое животное, живущее вне общества за загородкой, еще не означает, что я стану портить сестре праздник. Я чувствую себя несколько обиженным. Эта непрерывная капель выказываемого мне пренебрежения скоро продолбит во мне дырку.

2 часа дня.

После обеда я спрашиваю Чарли, не осталось ли у него еще каких-нибудь дел перед отъездом. И он отвечает, что хотел бы увидеть в Зоологическом музее гигантскую черепаху. Я пытаюсь дать ему пару братских советов, чтобы подготовить к отъезду в Роксбург, но вижу, что он меня совершенно не слушает, и поэтому мы просто отправляемся играть в биороботов в сад, пока папа не обвиняет меня в том, что мы превратили его во вспаханное поле.

Я обещал маме заботиться о Чарли. В последний день мы прощались с ней по очереди. Я зашел первым. Мама уже почти не могла говорить, сестра-сиделка гладко причесала ей волосы, и мама выглядела совсем иначе — глаза глубоко провалились, а передние зубы выступали вперед, как у дикого животного. Время от времени она приходила в себя от уколов морфия, рассеянно смотрела вокруг и что-нибудь произносила. Думаю, она даже не понимала, что с ней происходит, потому что говорила самые обычные вещи: «Милый, съешь, пожалуйста, эти бананы, пока они не испортились», «Милый, не забудь сказать папе, что в кладовке стоит еще целая пачка стирального порошка». Она ничего не говорила мне о Чарли, это я упомянул о нем. Мне казалось, что я должен сказать что-то важное. Ей оставалось жить всего несколько часов, а она говорила о стиральном порошке. И я сказал, что сделаю все от меня зависящее, чтобы Чарли было хорошо. Мама уже провалилась в забытье, но я крепко сжал ее руку и почувствовал, как бешено бьется у меня сердце. Она не ответила на мое пожатие, но слух у человека отключается в последнюю очередь, поэтому, возможно, она слышала то, что я сказал.