Александр Морев - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1970-е

• Название: Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1970-е
• Автор: Александр Морев
• Издательство: Издательство Ивана Лимбаха
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-89059-044-8

Вторая книга из трех под общим названием «Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период)», посвященных 1960–1980-м годам XX века. Освобождение от «ценностей» советского общества формировало особую авторскую позицию: обращение к ценностям, репрессированным официальной культурой и в нравственной, и в эстетической сферах. В уникальных для литературы 1970-х гг. текстах отражен художественный опыт выживания в пустоте.

Автор концепции издания — Б. И. Иванов.

---

Как была, так и осталась улица: все не заасфальтируют. Правда, говорят, что булыжник до некоторой степени лучше, от булыжника здоровья больше, — но переходить по булыжнику все же не так удобно, как по асфальту.

«Зачем мне переходить? — подумал Исайя Андреевич. — Мне и на этой стороне хорошо».

Так и пошел Исайя Андреевич по этой стороне — на ту сторону переходить не стал, — пошел, поглядывая на окна и дворики и радуясь, что Ломоносовская не имеет предприятий торговли с витринами. А то, хоть бы и на витринах, насмотришься за пятидневку товару — зачем тогда и в универмаг ходить? А так, по плану, получается весело: в будни — ничего такого, просто прогуляешься, посмотришь на охрану природы и как в сфере обслуживания сотрудники работают, как наша молодая смена в школу и в профессионально-технические училища идет. А вот еще интересней голубей кормить — может быть, попробовать их кормить?

Это Исайя Андреевич подумал оттого, что он увидел, как напротив, через дорогу, в скверике старушка кормит голубей, а в следующее мгновение увидел, что это не старушка, а Марья Ильинична, его Машенька, кормит голубей. Машенька сидела на лавочке и кормила голубей, собравшихся вокруг ее обутых в старомодные туфли, несоразмерных от возраста ног.

Исайя Андреевич радостно остановился.

— Ну, уж везет так везет! — сказал Исайя Андреевич.

Исайя Андреевич заторопился скорее на ту сторону, пока Машенька сидит. Он поспешно, но осторожно перебрался по скользкому булыжнику, перешел. Присел на лавочку рядом со старушкой.

— Доброго утра! — пожелал Исайя Андреевич, приподнимая за краешек зеленую шляпу.

— Здравствуйте, — отвечала старушка, продолжая крошить голубям черствую булку.

— Голубей кормите? — спросил Исайя Андреевич, хотя и сам видел, что Марья Ильинична кормит голубей.

— Каждое утро кормлю, — нехотя отвечала пожилая женщина. — Что еще одинокой вдове делать?

— Вдове? — переспросил Исайя Андреевич. — Как «вдове»?

— Вдове, — недовольно сказала старушка. — А как меня еще называть? Мужа похоронила, двух детей в Ташкенте имею, — кто же, как не вдова?

— Как же? — сказал Исайя Андреевич, озадаченный таким поворотом. — Да вы разве не девушка?

Старушка посмотрела на Исайю Андреевича поверх очков, отодвинулась немного.

— Вы — что? Вам что, товарищ, надо?

— Да нет, но вы же сами…

— Что «сама»?

— Ну, вчера, — Исайя Андреевич затруднился на секунду. — Ведь вчера вы совсем противоположное говорили.

— Я? Что-то не припомню, — женщина собрала губы, как сухофрукт.

— Но ведь не кто-нибудь, вы же сами мне эту историю доверили.

— Вчера? Послушайте, как вас зовут?

— Исайей Андреевичем, — сказал Исайя Андреевич, уже немного привыкший к странностям своего предмета, — Исайей Андреевичем, вы же знаете.

— Не помню, — сказала старушка. — Тут много разных, кому делать нечего.

Исайя Андреевич от чувств засопел.

— Знаете… — возмущенно начал Исайя Андреевич.

— Да-да, — едко сказала старушка, как бы намекая на что-то нехорошее, — много тут всяких. Один на днях так прямо на квартиру приглашал, а с виду — порядочный человек.

— Так это же я приглашал! — возмутился Исайя Андреевич. — Но я же…

Старушка быстро взглянула на Исайю Андреевича.

— Нет, — уверенно сказала старушка, — тот не еврей был.

— Но ведь я тоже не еврей, — сказал растерянно Исайя Андреевич, — я коренной ленинградец, и родился я в Петербурге.

— Ну как же не еврей? — сказала старушка. — Исаак.

— Во-первых, не Исаак, а Исайя, — поправил Исайя Андреевич, — а во-вторых…

— А во-вторых, говорю, что не вы, значит, не вы, — резко сказала старушка. — Другой был, тоже шустрый. Да и вообще, я — не про вас, я — без личностей.

— Но это же я был, только…

Старушка опять посмотрела:

— Нет, не вы.

— Просто я по-другому одет был, вот вы и…

— Ну, и тем хуже, — сказала старушка, — нечем тут похваляться. Как вас, говорите, зовут?

— Исайя Андреевич, — автоматически повторил Исайя Андреевич.

— Так вот стыдно, Исайя Андреевич.

— Но Машенька!..

— Я вам не Машенька, — сказала Марья Ильинична.

— Извините, пожалуйста, я ведь по старой памяти.

— Да-а, память не та стала, — согласилась старушка, — никуда стала: что когда было — ничего не помню. Одни только лотерейные билеты помню.

— Значит, и меня не помните? — печально сказал Исайя Андреевич.

— Да нет, вас вроде вспоминаю, как напомнили.

— А вчерашнюю нашу встречу вы помните?

— Вчера мы не встречались, — уверенно ответила старушка.

— Да как же, вспомните — встречались. Еще прошлое наше с вами вспоминали.

— Какое прошлое? — спросила старушка.

— Ну, наше; ваше и мое.

— А чего это? — Старушка недоверчиво посмотрела на Исайю Андреевича.

— Ну, как я… Как я за вами ухаживал и так далее.

Старушка посмотрела на Исайю Андреевича и насторожилась.

За проволочными очками мелькнуло что-то, как будто какое-то воспоминание — не то вчерашнее, не то совсем давнее, из молодости, из времен девичества, — какое-то слабое напряжение, которое все усиливалось, росло — и вдруг старушка подпрыгнула на скамейке.

— Хха-а! Сашок! — радостно крикнула старушка и хлопнула Исайю Андреевича по плечу.

— Сколько лет, сколько зим! — крикнула она. — Куда же ты, парень, тогда пропал?

Исайя Андреевич растерялся от такого панибратского обращения. Как-то совершенно это не вязалось ни со вчерашним, ни со всем обликом Марьи Ильиничны. Исайя Андреевич и заговорил не сразу, а только когда пришел немного в себя. Тогда, закрыв рот, поскольку он так и сидел с открытым, а потом снова открыв его, он стал пересказывать уже трижды рассказанную историю своего переезда. Но, рассказывая, он вовсе не думал о том, что говорит, а повествовал автоматически, сам же тем временем соображал: что же это опять такое стряслось с Марьей Ильиничной, что не только спутало в ее воспоминании даты и события — это бы еще ничего, — но также сделало ее из расположенной и общительной, даже, можно сказать, доверчивой, вдруг неприязненной и подозрительной и добавило неожиданной фамильярности, которой разве что от мужчины, да и то какого-нибудь новомодного, можно было бы ожидать.

— А почему это епархиальная? — вдруг перебила Марья Ильинична. — Вы что, из жеребячьего сословия?

— Папа мой, собственно, из духовенства, — отвечал шокированный Исайя Андреевич. — То есть папа был дьяконом, но ведь вы же знали об этом факте.

— Ишь ты! А прикидывался сознательным рабочим классом, — сказала Марья Ильинична. — То-то я чувствовала: что-то здесь не то.

— Да нет, что вы! — удивился Исайя Андреевич. — Я за потомственного рабочего никогда себя не выдавал. То есть я не имел ничего против, но сам я, из духовенства происходя…

— Ничего подобного, — оборвала его старушка. — Что я, по-вашему, сумасшедшая? Уж кому-кому, а мне ли не помнить? Уж кто потерпел, как не я? Прикидывались, говорили, что краснопутиловец, а вышло вон что.

— Да нет же, — пытался оправдаться Исайя Андреевич, — я ничего…

— Ладно, — отрубила старуха, — не будем. Кто старое помянет, тому глаз вон. Только не воображайте особенно о себе: я потом тоже недолго горевала. Нашелся хороший человек: взял и такую — не посмотрел. И что? Век прожили. Всего пять лет, как похоронила. Достойный человек был, ударник физического труда, фронтовик, знаки имел — вот так. Я свою жизнь хорошо прожила — не жалуюсь.

— Вот, значит, как у вас судьба удачно сложилась, — с завистью сказал Исайя Андреевич, — а я так на всю жизнь холостяком и остался.

— А не нужно порхать было, — сказала старушка, — не нужно порхать мотыльком, — она обиженно собрала ротик в морщинки, — и обманывать не нужно. А то обещал жениться, а потом — в кусты.

— Кто? Я — в кусты? — изумился Исайя Андреевич. — Да что это вы, Машенька, такое говорите!

— Я вам не Машенька, — строго сказала Марья Ильинична.

— Да-да, я понимаю, — поник Исайя Андреевич, — пусть не Машенька, раз вам не угодно. Только вы ошибаетесь, путаете. Я в кусты не прыгал и не порхал: ведь все по-другому было.

— Да что старье ворошить? — сказала старушка. — Жизнь прожита, кто виноват, — что об этом разговаривать.

— Да, вы правы, — совсем сник Исайя Андреевич, — вы правы. Только что же теперь делать?

— А ничего не делать, — ответила старушка. — Который час, вы не скажете?

— Девять, — сказал Исайя Андреевич, посмотрев на подарочные часы, — ровно без одной минуты девять.

— Мне пора, — сказала Марья Ильинична, — мне к сестре идти, я пойду.

— А можно мне хоть проводить вас? — робко спросил Исайя Андреевич.

— Провожайте, — равнодушно ответила старушка.