Александр Морев - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1970-е

• Название: Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1970-е
• Автор: Александр Морев
• Издательство: Издательство Ивана Лимбаха
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-89059-044-8

Вторая книга из трех под общим названием «Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период)», посвященных 1960–1980-м годам XX века. Освобождение от «ценностей» советского общества формировало особую авторскую позицию: обращение к ценностям, репрессированным официальной культурой и в нравственной, и в эстетической сферах. В уникальных для литературы 1970-х гг. текстах отражен художественный опыт выживания в пустоте.

Автор концепции издания — Б. И. Иванов.

---

— А я не шпрехаю. Да и не хочу.

Давно уже борщ у поваров перепрел, когда стали появляться люди из оцепления. В хате у командира батальона Дубровы (личное дело капитана Дубровы Г. В. потеряно во время нахождения его в госпитале. Несмотря на неоднократные запросы документов, ответа не последовало) собрались особисты Зиганшин и Бушуев, а также замполит командира полка Коган.

(Из характеристики, хранящейся в личном деле Семена Семеновича Когана. Род. в г. Бобруйске в семье портного-кустаря. В 15 лет начал сотрудничать в городской комсомольской газете, а затем полностью посвятил себя партийной печати. Морально устойчив; в период партийных чисток и борьбы с врагами народа проявлял принципиальность, твердо поддерживал курс партии на коллективизацию всей страны. Коган С. С. отдает много сил воспитательной работе, однако допускает определенную мягкотелость — недооценивает воспитательную роль административных воздействий. Постоянно работает с партийной и художественной литературой. Заочно учился на Высших киносценарных курсах.)

Замполит полка майор Коган:

— Главный, товарищи, результат прочесывания — население отныне не будет бояться бродячих фашистов и начнет посевную кампанию вовремя и со всем размахом.

Командир батальона Дуброва:

— А разговоров ё-маё-сколько! Штабы вырезают, засады на дорогах! Одного дохлого немца на сотню болтунов хватило.

— Но встряска полезна, — сказал майор Зиганшин. — Больно засиделись славяне, будто и войны уже нет. Лейтенант, а вашу вертихвостку, как ее, Скрипник, — надо оформить «за сотрудничество и пособничество».

Бушуев отложил ложку. Сказал, что у него нет запротоколированных показаний, подтверждающих факт сожительства Степчак Евдокии Кузьминичны с немецкими военнослужащими.

— А вы не путаете, старший лейтенант? То вы докладываете о Скрипник, теперь появляется неизвестная доселе Степчак. Что это — еще одна немецкая поблядушка?! — Зиганшин был доволен тем, что рассмешил замполита и командира батальона.

«Умеет товарищ майор подрывать авторитет своих подчиненных, — подумал Бушуев. — Теперь он будет год отсыпаться на мне за эту дурную бабу».

— А почему бы, старший лейтенант, нам не провести очную ставку этой вертихвостки с захваченным немцем? Не исключена возможность, что именно этот фриц был сожителем вашей лахудры. Почему бы, Бушуев, этому фашистскому е… не отстать от своих, чтобы продолжать встречаться со своей полюбовницей?! Дайте-ка его солдатскую книжку. Так. Густав Яшке. Год рождения —1900, — ишь, немолодой бабник! Ну вот, как я ожидал, наш пленный — ефрейтор. А кто мне присылал донесения, в которых значился некий ефрейтор, который не давал проходу ни одной юбке в деревне!.. Что тут еще? — Пехотинец, группа крови — вторая… И так все ясно. Готовьте очную ставку, Бушуев.

Старший уполномоченный покинул штаб батальона в мрачном настроении, и не только потому, что майор Зиганшин не поддерживает авторитет своих подчиненных, — он должен снова искать этого мерзкого санинструктора.

На улице бойцы ходили задрав голову и гадали, чей самолет забрался на такую высоту, что ни знаков не видно, ни шума не слышно.

Евсеева Бушуев нашел в той же хате, на том же топчане. Читал он тот же роман «Дым». Бушуев с удовлетворением заметил, что Евсеев так его испугался, что стал в словах путаться. Приказал инструктору взять любого солдата и оперативно доставить Степчак Евдокию Кузьминичну к правлению колхоза, где содержится пленный фашист. Потом уполномоченный заявился в штаб, чтобы спросить, кто будет во время очной ставки служить переводчиком. Замполит Коган сказал, что он немецкий знает, на что и Дуброва, и Зиганшин подумали про себя одинаково: не немецкий ты знаешь, а свой еврейский. И послали за Валькой, который не столько шпрехать умеет, сколько с немцами обращаться — они от одного его вида паникуют.

Солдаты еще задирали головы к небу.

Бушуев в правлении колхоза подготавливал проведение очной ставки: стол, стул, чернила. Проведение очной ставки дело не простое. Требуется, как учили на курсах уполномоченных, хорошее знание психологии, сообразительность, умелое использование как материалов предварительного следствия, так и оговорок допрашиваемых.

Однорукий председатель — вид у него подвыпившего, но месяц уже не пьет, — материл телегу, которую никак не мог выкатить из сарая.

И вдруг: ба-бах! На всю округу! И галдеж по всему селу:

— Бомбит, сволочь!

— В укрытие!

На крыльцо штабной хаты вышли командиры. Распространилось: это саперы в поле снятые мины рванули. «Как в таких условиях работать!» — сетование вползло в духовный мир Бушуева.

Замполит Коган был прав, когда заявил: главный итог прочесывания местности — психологический, теперь население не будет бояться ходить в поле. Но не будь этого пленного, операция выглядела бы дурацкой — подняли тысячу человек, оторвало ноги двум мальцам на минах, а все впустую, «не война, — сказал бы генерал, — а пердёж». Наличие же пленного подтверждало: операция была необходимой, ибо нельзя оставлять в своем тылу ни одного вражеского солдата.

Группа во главе с Коганом стояла и смотрела на бабу, на санинструктора Евсеева, который поощрял передвижение больной Степчак разговором о крайней нужде в ней большого начальства.

Зиганшин ожидал увидеть лупоглазую хохлушку, которая станет от всего отказываться, бурно лить слезы и честить тех, кто, по ее мнению, мог дать о ней порочащие сведения. Теперь он с гадливостью стал думать о немце, который спал с этой большеголовой, широкоскулой теткой, с какими-то буграми на пожилом, сером, измятом лице. В ватнике с отвислыми карманами и в бурках, сползающих с ее коротких толстых ног.

Из-за оконных занавесок хат выглядывало женское население, возбужденное неведомыми причинами решительного внимания пришлых начальственных мужиков к смирной Евдоше. Похоже, один председатель, глядя Степчак вслед — бабе колхозу полезной и безотказной, отзывчивой на просьбы и похваливания, постигал причины происходящего и криво улыбался под ломаным козырьком своей кепки.

Ее пустили вперед, подтолкнули к ступенькам правления.

В правлении, продуваемом всеми ветрами через высаженные окна, на ворохе измельченной мышами соломы лежал изловленный в степи немец. Его длинное членистое тело зашевелилось в ответ на появление людей, и было видно, как мало в его теле сил, чтобы продемонстрировать им свою лояльность. Он что-то каркнул на своем языке — как бы не решаясь их ни о чем просить, лишь с задачей оповещения, что он — тут, что его сознание еще не угасло.

(Добавление к сведениям о Густаве Яшке. Блондин, австриец, бывший социал-демократ, фрезеровщик завода в Линце. Взят в плен в районе Котельниково при попытке группы фельдмаршала Манштейна деблокировать 6-ю армию, попавшую в сталинградский котел. В ночную метель из-под охраны бежал, в одиночку пробирался на запад. По-русски знал слова: «свинья», «млеко», «матка», «карашо» и «давай-давай». За месяц одичал, оголодал, заболел. В степи застрелил двух украинских подростков, в котомках у которых нашел сало и хлеб. Затем несколько дней кормился лошадью, убитой вместе с русским казачьим офицером. Это дало ему возможность выжить.

Наступил день, когда на западе увидел всполохи фронта. Яшке заплакал и стал молиться этому мерцанию. Через несколько суток он дошел до окопов, в которых недавно держали оборону немецкие части. Лил непрекращающийся весенний дождь. Русские пожилые солдаты трофейной и похоронной команд, словно бесплотные духи, руководимые потусторонними приказами, слонялись по завоеванной земле — собирали в ямы убитых, в кучи — оружие и боеприпасы. Затем исчезли.

Яшке проник в разбитый продовольственный склад и заселил землянку, в которой недавно обитали Вилли Мориц, Конрад Доппель и какие-то другие его соотечественники, не оставившие после себя персонифицированного хлама.

Тишина и усталость навалились на Яшке и придавили к нарам. Часто ночами просыпался от своих собственных стонов. Ласковый шорох дождевых капель снова надолго усыплял его. Он привык к мысли, что его прошлое, в котором он встречался со служащей почты Мартой Вернер, любил посмеяться и попеть, теперь не имеет никакого отношения к его жизни. Русские пожилые команды словно собрали и похоронили дни его прошлого в черной степи.)

Евдокию поставили перед Яшке. За ее спиной мужчины в галифе не сразу согласовали, какой вопрос нужно задать бабе первым. Верно ли сразу спрашивать, сожительствовала она с этим фрицем или нет? Правильнее начинать допрос издалека: знакомы ли подозреваемые, как часто встречались, а если — да, с какими целями и на какой — добровольной, корыстной или принудительной — основе?