Владимир Заяц - Опыты, Век XX

• Название: Опыты, Век XX
• Автор: Владимир Заяц
• Жанр: Научная Фантастика

---

- О! Шутка! - Тут взгляд его упал на ухмыляющегося Вирхова, и он, помрачнев, сказал с жестяным дрожанием в голосе: - Идите! В ваших же интересах говорить то, о чем мы просили. А также верить мне.

Он махнул рукой, давая понять, что встреча закончилась, и Иван, стараясь держаться ровнее, вышел.

Когда дверь за пленным закрылась, Вирхов раздвинул губы в шутовской улыбке и поинтересовался:

- Вы думаете, русский вам поверил?

Лауэр вскинул голову и высокомерно процедил:

- Вы не психолог, Вирхов. Человек поверит в любую ложь, если ложь эта дает хоть немного надежды. А в отношении питания... Двести граммов хлеба в день и пятьдесят граммов колбасы вполне достаточно для обеспечения жизнедеятельности человеческого материала. Эксперименту не помешает некоторая скудость пайка.

- Эксперименты над людьми... Человеческий материал... Ах, Лауэр, вздохнул Вирхов, неожиданно посерьезнев. - Мы же - врачи!

Лицо Лауэра стало злым, похожим на крысиную морду. Его пальцы с аккуратно подстриженными ногтями нервно забарабанили по крышке стола.

- Я бы не советовал вам в таком тоне, - сказал он неприятным голосом, с трудом сдерживая раздражение. - Я вижу, вы совсем не боитесь за свою семью в Дрездене. Хочу сообщить вам, что написал сам Гиммлер моему великому другу доктору Рашеру: "Тех, кто отвергает эти опыты над людьми, я рассматриваю как предателей и государственных изменников". Тем более, Вирхов, что опыты по стимулированию нервной деятельности санкционированы на самом высоком уровне, - при этих словах Лауэр выпрямился, будто по команде "смирно". - Сам фюрер ждет от нас скорейших результатов эксперимента "Сверхчеловек".

Тусклый свет из маленького окошка, возле которого сидел Вирхов, падал на его грязный мятый халат, на лицо, покрытое двухдневной щетиной, и придавал коже нездоровый серый оттенок. Взгляд его застыл и теперь не выражал ничего. Опираясь на спинку парты, он, горбясь, встал и сипло сказал:

- Пойду промою глотку чистым медицинским. После нашей работенки только этим отмыться можно.

И тут Лауэр, как хороший игрок, выложил свой козырь.

- Бросьте, Вирхов. Я знаю, вы не пьете около месяца. Это было бы похвально, если бы вы не переключились на... морфий. Я хорошо знаю, коллега, что наркоманы пьют крайне редко. Советую вам облагоразумиться. В противном случае доступ к морфию прекратится.

Вирхов вздрогнул, челюсть у него отвисла, и он посмотрел на Лауэра почти с ужасом.

- Да, Вирхов. Я могу пойти на это. А синдром отмены - вещь страшная. Не все выдерживают абстиненцию. Вы как врач должны это знать. Вам ясно?

- Ясно, - прохрипел Вирхов, судорожно стиснув зубы и обжигая коллегу взглядом. - Приказывайте, повелитель. Я повинуюсь! "Postgnam docti prodierunt, boni desunt" [после того как появились люди ученые, нет больше хороших людей (лат.)]. Да, да. Именно так, - прошептал он, неверными шагами направляясь к двери.

Начальник лагеря Отто Шульц - пожилой немец с каким-то мятым, нервным лицом - глядя поверх голов, зачитывал приказ, даже не давая себе труда договаривать слова до конца. Его здесь раздражало все: и унылое в своем однообразии море голов в грязных шапочках, и запах давно не мытых тел, доносившийся всякий раз, когда ветер начинал задувать в лицо. От его ледяного дыхания на глаза наворачивались слезы и болел лоб. Ветер коварно забирался под шинель, подворачивая ее полы; от него немели пальцы, и листок с приказом приходилось то и дело перекладывать из одной руки в другую.

Мой бог! Зачем я здесь, среди этих варваров?! А дома сейчас на Вильгельмштрассе ждут он него весточки жена Берта и дочурка Марта. Девочка уже совсем большая. Боже, какая она была забавная в семь лет! Тот счастливый солнечный день... Был какой-то праздник, играла музыка, и они семьей гуляли по Фриденсплац. С яркого лотка он купил своей любимице конфет. Конфеты! Сейчас надо заботиться, чтобы семья не погибла от недоедания. Уже удалось выслать несколько посылок с продуктами. Никто ничего не заподозрит. Нужно только умело прикрыться фразами о необходимости экономии продуктов на пленных, не занятых физическим трудом.

Приказ дочитан до конца, наступила тишина. Только слышно притопывание десятков ног да хлопанье двери барака, открытой охранниками настежь. "Свежий воздух полезен для цвета лица", - шутили они, распахивая дверь, и издевательски хохотали.

Шульц пробежал взглядом по лицам, почерневшим от холода, таким одинаковым - с выражением укоренившейся ненависти в глубоко запавших глазах. И все они казались ему чудовищем с единым телом и сотней голов.

Зачем, зачем он здесь, в этом овраге, пронизываемом кинжальным ветром? А ему ведь нельзя переохлаждаться. Почки. Перед самой войной доктор Буш так и сказал: "Ваши почки, Отто, в ваших руках". Не бог весть какая шутка, но обаяние доктора придало ей особую теплоту и доброжелательность. Они посмеялись, потом выпили по рюмочке коньяку. Да...

Шульц зябко поежился. Из-за этих варваров можно заработать обострение нефрита. В груди полыхнул гнев. Он выпучил глаза и заорал:

- За нарушение приказа - расстрел! Понятно, болваны?!

И вдруг, как удар, презрительный взгляд ясных глаз. "Будто мысли читает", - промелькнуло в голове. Шульц вздрогнул и отвел глаза в сторону. Но это была минутная слабость. Отто Шульц быстро взял себя в руки. Он, преподаватель права Боннского университета, не имеет права малодушничать! Ха-ха! Каков каламбур!

Шульц с достоинством вскинул голову и, указав на обнаглевшего пленного, приказал:

- К медикам!

Так Иван попал в медицинский барак во второй раз.

И была деревянная кушетка, покрытая несвежей простыней. И были дрожащие руки Вирхова, и мутное облачко крови в шприце, наполненном желтоватой жидкостью. А потом был огонь, испепеляющий каждую клеточку мозга. Его, потерявшего сознание, вбросили в барак, и заботливые руки товарищей уложили бредящего Ивана на нары. Он метался, сознание лишь на короткие минуты возвращалось к нему, и тогда Иван говорил. Ему казалось, что говорит он громко и отчетливо, как на уроке, но с пересохших губ срывался шепот, подобный шороху:

- Ребята! Товарищи! Мы!.. Им надо помешать... Не говорите правды, как вы себя чувствуете... Все говорите наоборот... Сорвем их эксперименты.

Тьма, накатывающаяся на него, вдруг соткалась в лицо Вирхова. Скаля в улыбке гнилые зубы, тот говорил:

- Все в мире движется от порядка к хаосу. Энтропия возрастает. Согласен, физик? И если есть бог-создатель, он должен существовать в обратном потоке времени - именно в этом направлении порядок возрастает. А как тебе нравится высказывание: "Бог - есть минус время"? Мы здесь создадим сверхчеловека, равного богу по возможностям, и он будет существовать в...

Он не закончил фразу, а, скорчив гримасу, захохотал. Казалось, мимическая мускулатура его работает не сама, а это корчится и судорожно дергается тьма.

Иван присмотрелся и увидел, что к лицу Вирхова идут ниточки, за которые дергал кто-то, на кого он сразу не обратил внимания. Иван посмотрел снова и содрогнулся, узнав Лауэра в жуткой фигуре с костлявым бледным лицом и мертвыми глазами.

Иван беззвучно закричал, и все исчезло. Единственно, что теперь ощущал Иван и что связывало его с окружающим миром, - глухие и частые удары сердца, от которых содрогалась грудная клетка и взлетала тупая боль в висках.

Вечером, сразу же после того, как Иван очнулся, распахнулась дверь, и охранник гаркнул в темноту:

- Выходи!

Иван сбросил с нар тяжелые ноги, рывком встал, и тут вздыбившийся пол больно ударил его в грудь. Все вокруг медленно вращалось вокруг оси, которой было тело Ивана. Его затошнило.

Охранники подхватили пленного под руки и поволокли к медицинскому бараку. Снег еще не сгладил неровности, и подметки хлопали, задевая за комья мерзлой земли.

И снова укол, внимательные глаза Лауэра, его жесткие пальцы на запястье. На этот раз Иван не потерял сознания.

Вкрадчивый голос Лауэра:

- Как вы себя чувствуете?

- Слабость. Небольшая слабость. Это от недоедания. А в общем - неплохо.

- Рад, - Лауэр доброжелательно похлопал его до плечу. - А в отношении питания мы решим с начальником лагеря. В ближайшее время.

В барак Иван возвращался самостоятельно, но дверь нашел не сразу. Наконец он ввалился в угольную черноту барака, наполненную тяжелым дыханием, надсадным кашлем, стонами и громким урчанием пустых желудков. Иван навзничь упал на нары и минуту лежал, отдыхая, потом повернул голову набок и спросил в темноту:

- Федя, отвечали, как договорились?

- Конечно, - тихо отозвался сосед.

Утром Ивану сделали третий укол, который он перенес совсем легко. После инъекции несколько часов мучила головная боль, она прошла, и осталась только слабость. Впрочем, такое состояние давно стало привычным.

Паек, несмотря на заверения Лауэра, не увеличивали, а напротив, уменьшали. Приступы слабости с каждым днем случались все чаще, протекали тяжелее. И тогда казалось, что все вокруг видишь сквозь дрожащий слой желтой воды.