Владимир Прасолов - Золото Удерея

• Название: Золото Удерея
• Автор: Владимир Прасолов
• Издательство: ЗАО Издательство Центрполиграф
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04109-8 (ОИ), 978-5-227-04110-4 (КБПиНФ)

Автор повествует об удивительном мире сибирской тайги, о людях, живших в начале XIX века на берегах величавой красавицы Ангары. В центре остросюжетного романа — судьба тех, кто нашел и добывал здесь золото. Ярко написанные эпизоды заставляют задуматься о страшной силе «золотого тельца» и непобедимой мощи и широте славянской души, позволяют увидеть власть любви и дружбы, ненависти и предательства.

---

— Ой, спасибо!

— Тогда собирайся. Только учти — верхами едем. Сможешь?

— Отчего нет, я ж деревенская, — подхватилась Пелагея, оставив свой завтрак нетронутым.

— Да ты поешь, дорога-то дальняя, успеешь собраться.

— А он там ждать вас будет?

— Конечно, уговор об том был, — соврал Никифоров.

— Тогда я быстро. Я мигом. — И, сияя обворожительной улыбкой, Уварова поспешно ушла.

— Я заеду, — сказал вслед Никифоров, проводил взглядом ее ладную фигуру и оправил руками бороду.

«Хороша, чертовка! Вот тут-то ты мне и сгодишься, красотка. Вовремя про тебя вспомнил. Вовремя и к месту. Чем не причина для моего приезда! Уговорила баба, соскучилась, вот и пришлось, бросив дела, ехать к вам. Почему не сделать приятное хорошему человеку», — прокручивал в голове свои мысли Никифоров.

Через час они уже были в пути. Никифоров хорошо знал дорогу, но поехали напрямую, через Шанежную гору, старательской тропой. Он хотел приехать раньше, чем экспедиция доберется до зимовья, встретиться с Косых и уговорить его скрыться. Еще вчера Коренной рассказал ему, что перед самым отъездом Пахтин сказал о том, что Федька Кулаков к убийству Соболева непричастен. Слишком поздно он спохватился.

Остановить Косых уже было невозможно, как невозможно остановить надвигающуюся тучу или ледоход на реке. Но Никифоров об этом не знал, не мог он знать о том, что было с Косых в эти дни. Не мог он знать о том, что теперь лютая ненависть этого человека направлена на него и именно ему грозит смертельная опасность, а не Пахтину с его друзьями. Для Косых круг замкнулся. Он понял, что его предали. Его искали как убийцу одни и уже приговорили к смерти другие, а тот, ради которого он убивал, совсем не заинтересован, чтобы его схватили живым. Это он понял. И этого было ему достаточно. Он сидел у ручья и затачивал сухой и крепкий, как железо, листвяжный кол. Фрол с Семеном его не искали, он это понял, когда к нему пришел его конь. В седле и с его припасами нетронутыми. Он не удивился, что и ружье его было на месте. Значит, даже они поняли, что выхода у него нет и не они ему враги главные. Потому и вернули и коня и оружие. Он сидел и точил острие кола так старательно, как будто от остроты его зависело все в его жизни. Здесь, у этого места, сходились старательские тропы, здесь он ждал Никифорова и не ошибался. Именно сюда несли кони Ивана Авдеича, но не одного, а с Пелагеей Уваровой. И это было для Косых неожиданностью. Он услышал их задолго до появления, слух у него был от природы хорош, да потеря глаза его, видно, еще усилила. Когда он услышал смех женщины, это его несколько озадачило, но ненадолго. Не повезло бабе, да и только.

«Жаль, придется без разговору в расход пускать», — спокойно решил он. Удобно устроился меж корней, взвел курок ружья. Косых стрелял хорошо и промазать с двадцати шагов, что отделяли его от тропы, просто не мог. Вот и показались всадники. Они ехали медленно, о чем-то оживленно разговаривая. Рядом с Никифоровым ехала Уварова. Косых знал Пелагею.

«Вот зараза, зачем она здесь! Завалить ее, что ли, вместе с ним? Жаль, хороша баба, пусть живет, а этот уже не жилец…»

В стволе его ружья был разрезной жакан, который при ударе в цель разворачивался розеткой, вырывая мясо и ломая кости. Легкого ранения от такого не бывало и быть не могло. Широкая грудь Никифорова была уже на прицеле у Косых, он затаил дыхание, палец его уже выбрал слабину пружины спуска, когда случилось непредвиденное. Всхрапнул призывно его конь, почуяв кобылу, на которой ехала Уварова. Косых от неожиданности чуть вздрогнул и выстрелил. Сильная отдача, и пороховой дым на какое-то время закрыл от него цель, но он увидел, как уткнулся Никифоров в шею лошади, как безжизненно повисли его руки, выпустив узду. Испуганные лошади понесли, и только топот копыт да нечеловеческий крик Пелагеи поплыли над распадком, уходя отголосками в сопки.

«Ну, с этим покончено», — довольно подумал Косых, отряхивая свой кафтан от налипшей хвои и песка.

— Ну, ты, дурило, чуть мне все не спортил, кобелиная твоя порода! — пожурил он коня.

Тот, подрагивая крупом от возбуждения, все косился вслед ускакавшей кобыле.

— Да, не мешало бы тебе кобылу, а мне ту, что на ней задницу натирает, — приговорил задумчиво, похлопал коня по спине, вскочил в седло и быстро поехал в сопку по одному ему знакомой тропе.

Нужно было успеть к зимовью на Шаарган. Успеть первым, чтобы приготовиться к встрече, но Пахтин и пришлые его уже не интересовали. В тайге они его не возьмут, возвращаться ему было некуда, добровольно в кандалы он не хотел. Ему нужен был Семен, и даже не он, а ладанка. Столько лет он гонялся за ней для Никифорова, теперь она покойному уже ни к чему, а ему в самый раз. Имея эту вещицу, уйдет в тайгу, и она приведет его к золоту. На первое время у него и так хватает, припрятано золотишко в надежном месте, но ему нужно много. А с золотом он купит себе все: и свободу, и новую жизнь, уйдет подальше от этих мест и заживет, земля-то большая…

Утро не было добрым для Спиринского. Еще только солнце встало, а шум и крик в лагере уже разбудили его. Он выглянул из шатра и увидел, что весь народ собрался у телеги, в которой спал пьяный Глотов. Что-то было не так. У телеги были и Пахтин с Белоцветовым. Спиринский быстро оделся и направился туда. Произошло самое ужасное, Глотов был мертв. В причине смерти никто не сомневался, захлебнулся собственной рвотой. Никто и не слышал, когда это случилось. Очевидно, ночью. Остыл уже покойник. Белоцветов был крайне озабочен. Он даже не поглядел в сторону подошедшего Спиринского. Развернулся и пошел к своему шатру.

«Все, экспедиция срывается», — с досадой думал Яков.

Пахтин и Матанин стояли чуть в стороне. Спиринский подошел к ним.

— Что теперь делать будем? — спросил он.

— Что делать, хоронить будем, отдал Богу душу человек, похороним, чего еще делать?

— Да это ясно, возвращаться придется, вот беда…

— Не придется, дальше пойдем.

Матанин и Спиринский оба удивленно посмотрели на Пахтина.

— Да как же без мастера-то? — вырвалось у Матанина.

— Есть мастер, — кивнул в сторону Пахтин.

Оба посмотрели туда: на другом берегу ручья стояла палатка и две стреноженные лошади паслись рядом.

— Под утро приехали мужики, один из них опытный старатель, дело рудное знает, я с ним уже поговорил, согласился с нами идти.

— Слава тебе, Господи! — перекрестился Спиринский. — Я уже думал, все, конец предприятию.

— Вот и ладно, Степан, дай команду, пусть мужики могилу копают. Похороним, и в путь.

— Хорошо, — кивнул Матанин и ушел.

Пока он шел, думал, что за старателя им принесло. Мелькнула мысль: только бы не встретить из тех.

— Васька, Семка, берите кирки, лопаты, вон там на бугре копайте могилу. Я пока крест срублю, да шустрей, хлопцы.

Взяв топор, Матанин вошел в прибрежный лес. Выбрав молодой листвяк, несколькими ударами завалил его и принялся за работу. Нехитрое дело для таежного человека обтесать из кругляка плаху да, прорубив «ласточкин хвост», без всякого гвоздя намертво засадить в нее перекладину. Что и было сделано прямо на месте. Взвалив себе на спину готовый смолянистый тяжелый крест, Матанин пошел обратно. Не было его в лагере не более часа. За это время и могилу выкопали, и покойника обмыли в реке, да в холстяную рубаху чистую обрядили. Кто-то, видно, свою пожертвовал. Лежит себе бедолага на лапнике, у могилки своей, нос в небо уставил, ничего его уже не волнует на этом свете. Мужики цигарки курят да на него поглядывают. Странно как-то все, обычно похороны — это рев да причитания бабьи, у мужиков глаза мокрые, а тут тишина, только река шумит да ветер в кронах деревьев балует. Нет-нет, да шевельнет редкую бородку покойного. Ушел человек из жизни, а его и узнать-то никто не успел, потому и жалости никакой. Ни к нему, ни к себе. Рыдают-то на кладбище, себя жалея, потерю оплакивая. А тут жалеть себя никому не за что, никто ничего не потерял. Вышел Степан, мужики крест у него приняли.

— Дак чё, опускать, что ли?

— Погодите, пойду начальство позову. Где они?

— В своем шатре собрались, разговоры говорят.

— С кем?

— Дак с энтим, новым мастером, чё ли?

— Пойду погляжу, погодьте пока.

— Обождем, нам спешить некуда, ему тоже…

Шатер Белоцветова стоял чуть в стороне, и голосов оттуда слышно не было. Но если бы Матанин услышал, о чем там была речь, наверное, он бы крепко задумался, прежде чем в него войти. Даже если бы он услышал только голос Семена… но он спокойно шагнул, распахнув полог, и увидел его. Он увидел и Фрола, что уже было для него неожиданностью, еще большей неожиданностью для Степана был, конечно, Семен. Семен был готов к этой встрече и сделал вид, что не узнал Матанина. Степан же, с ходу застыв на пороге, подался назад, как будто невидимая сила остановила и откинула его.