Борис Зайцев - Голубая звезда

• Название: Голубая звезда
• Автор: Борис Зайцев
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Нет, это странная вещь, мы приехали, и вдруг... Ретизанов развел руками. Он, видимо, был нервен и легко, как-то ребячески вспыхивал.

Антон не очень оказался доволен, когда к ним в номер ввалилась целая компания. Он сказал, что был уже в монастыре, и там нет ничего интересного.

- Я бывал тут давно,- тихо сказал Христофоров,- но сколько помню, напротив, монастырь мне очень нравился.

Антон взглянул на него своими маленькими, острыми глазами почти дерзко и фыркнул.

- Может быть, вам и понравился.

- Я смертельно пить хочу,- сказала Анна Дмитриевна,- пусть святые люди дадут мне чаю, выпьем и пойдем рассудим, кто прав.

Автомобиль попыхтел внизу и въехал во двор; розовый дом напротив сиял в солнце. Коридорный, времен давнишних, в русской рубашке и нанковых штанах, принес на подносе порции чаю;

приезжие пили его из чашек с цветами, рассматривая душеспасительные картинки на стенах. Воздух летнего вечера втекал в окошко. Ласточки чертили в синеве; за попом, проехавшим в тележке, клубилась золотая пыль.

Машура и Христофоров вышли со всеми. Антон, почему- то, тоже не остался. Через небольшую поляну подошли к монастырским воротам - с башнею, образом над входом. Внутри - церкви, здания, затененные липами и дубами; цветники с неизменными георгинами. Недавно началась всенощная. В открытые двери древнего храма, четырехугольного, одноглавого, видно было, как теплятся свечи; простой народ стоял густо; чувствовалось - там душ- но, пахнет ладаном, плывут струи синеющего, теплого воз- духа.

Анна Дмитриевна шла своей сильной, полной походкой, щуря карие глаза. Высокая, статная, была она как бы предводительницей всей компании. Иногда поднимала золотой лорнет с инкрустациями.

334

- Вот вы и не правы, совсем не правы о монастыре,- говорила она Антону.- Я так и думала, что не правы.

- Да это же странное дело, говорить, что тут ничего нет хорошего! крикнул Ретизанов.- Прямо странное.

Антон искоса поглядывал на Машуру; к ней не подходил, не заговаривал. Он бледнел, раздражался внутренне и сказал:

- Значит, я ничего ни в чем не понимаю.

- Что меня касается,- сказал Никодимов, негромко, глядя на него темными, неулыбающимися глазами,- я тоже не люблю святых пении, золотых крестов, поэтических убежищ.

- А я, грешная, люблю,- сказала Анна Дмитриевна.- Видно, Дмитрий Павлыч, мы во всем с вами разные.

Она вздохнула и вошла в храм Рождества Богородицы, с удивительным орнаментом над дверями, послушать вечерню.

Ретизанов остановился, задумался, снял с головы канотье и, улыбнувшись по-детски, своими синими глазами, сказал Никодимову:

- В Анне Дмитриевне есть влажное, живое. А если живое, то и теплое. Вы слышали, она сказала: грешная! А в вас одна... одна барственность, и нет влажного, потому что вы ничего не любите.

Христофоров выслушал это очень внимательно.

Никодимов чуть поклонился.

В это время Антон, с дрожащей нижней губой, сказал Машуре, приотставшей:

- В этой компании я минуты не остаюсь. Я иду, сейчас же, домой.

- Что же сделала тебе эта компания? - спросила Машура тоже глухо.

- Тебе с Алексеем Петровичем будет интереснее, а я вовсе не желаю, чтобы меня... Я не гимназист. Пусть Алексей Петрович тебя проводит... до дому.

Он быстро ушел. Машура знала, что теперь с ним ничего не поделаешь. И она его не удерживала. Да и еще что-то мешало. Ей неприятен был его уход. Но как будто так и должно было случиться.

Много позже, когда синеватый сумрак сошел на землю, все сидели у гостиницы, на скамеечке под деревьями. Снизу, от запруды, доносились голоса. По тропинкам взбирались запоздалые посетители. Монастырские ворота были заперты, и у иконы, над ними, таинственно светилась лампадка - красноватым, очаровательным в тишине своей светом. Выше, в фиолетовом небе, зажглись звезды.

- Здесь жить я бы не могла,- говорила Анна Дмитриевна.- Но иногда и меня тянет к святому, да, как бы вы ни улыбались там, господин Никодимов, Дмитрий Павлыч!

Она обернулась к Христофорову.

- А правда, что вы в монахи собирались поступать?

335

- Меня иногда об этом спрашивают,- ответил Христофоров покойно.- Но нет, я совсем не собирался в монахи.

Подали машину. Было решено завезти Машуру и Христофорова домой. Когда тронулись, Анна Дмитриевна, всматриваясь в Христофорова, вдруг сказала:

- А вас я хотела бы свезти и вовсе в Москву. Послезавтра бега. Что вам в деревне сидеть?

Машина неслась уже лугом. Звенигород и монастырь темнели сзади. Редкие огоньки светились в городе.

- Эх, вот бы нестись... это я понимаю,- говорила Анна Дмитриевна.- И еще шибче, чтобы воздухом душило. Нет, поедемте с нами в Москву, Алексей Петрович.

К удивлению ее, Христофоров согласился. Полет автомобиля опьянял их благоуханием - вечерней сырости, лугов, леса. Звезды над головой бежали и вечно были недвижны.

V

Машуру завезли, как и предполагалось. Полчаса посидели - Наталья Григорьевна тоже изумилась, что Христофоров уезжает,- и покатили дальше. Было пустынно, тихо на шоссе;

гнать можно шибко. Никодимов достал коньяк, три серебряных стаканчика. Выпил и Христофоров. Стало теплее, туманнее в мозгу.

- А может быть, вы хотите у меня ночевать? - спросил Ретизанов, придерживая рукой канотье.- У меня квартира...

И на это согласился Христофоров. Он сидел рядом с Анной Дмитриевной, а напротив покачивались двое мужчин; дальше - голова шофера, зеркальное стекло, золотые снопы света, вечно трепещущие, легко мчащиеся к Москве.

Москва приближалась - золотисто-голубоватым заревом; оно росло, ширилось, и вдруг, на одном из поворотов, с горы, блеснули самые огни столицы; потом опять скрылись - машина перелетала в низине реку, пыхтела селом - и снова вынырнули.

- Никодимов,- сказала вдруг Анна Дмитриевна,- отчего вы не похожи на Алексея Петровича? Он слегка усмехнулся.

- Виноват.

- А я хотела,- задумчиво и упрямо повторила она,- чтобы вы были похожи на него.

Никодимов выпил еще, встал, сделал под козырек и спокойно сказал:

- Слушаю-с.

Зазеленело утро. Звезды уходили. Лица казались бледнее и мертвеннее. Мелькнули лагеря, Петровский парк вдали, в утреннем тумане; казармы, каменные столбы у заставы - в светлой, голубеющей дымке принимала их Москва. Анну Дмитриевну завезли домой. Переулками, где возрастали Герцены, прокатили на Пре

336

чистенку, и лишь здесь, у многоэтажного дома, отпустил шофера Ретизанов.

Никодимов вышел довольно тяжело; с собой забрал остатки вина, сел в лифт и сказал хмуро:

- Поехали!

Слегка погромыхивая, лифт поднял их на седьмой этаж. Никодимов вышел. Руки были холодны.

Когда Ретизанов отворял ключом двери квартиры, он сказал:

- Отвратительная штука лифты. Ничего не боюсь, только лифтов.

- Лифтов? Ха! Ну, уж это чудачество,- сказал Ретизанов.- А еще меня называет полоумным. Никодимов вздохнул.

- Вы-то уж помалкивайте.

Он выгрузил на стол свое вино. Лицо его было бледно и устало;

глаза все те же, темные; утренняя заря в них не отсвечивала.

Христофоров осматривался. Квартира была большая, как будто богатого, но не делового человека. Он прошел в кабинет. Старинные гравюры висели по стенам. Письменный стол, резного темного дуба, опирался ножками на львов. На полке кожаного дивана - книги, на большом столе, в углу у камина,- увражи, фарфоровые статуэтки, какие-то табакерки. На книжных шкафах длинные чубуки, пыльный глобус, заржавленный старинный пистолет. В углу - восточное копье.

Странным показалось Христофорову, что он тут, почти у незнакомого, на заре. Он вышел на балкон. Было видно очень далеко - пол-Москвы с садами, церквами лежало в утренней дымке, уже чуть золотеющей; вдали, тонко и легко, голубели очертания Воробьевых гор. Христофоров курил, слегка наклоняясь над перилами. Внизу бездна - далекая, тихая улица; ему казалось, что сейчас все мчит его какая-то сила, от людей к людям, из мест в места. "Все интересно, все важно,- думал .он,- и пусть будет все". Он вдруг почувствовал неизъяснимую сладость-в прохождении жизнью, среди полей, лесов, людей, городов, вечно сменяющихся, вечно проходящих и уходящих. "Пусть будет Москва, какой-то Ретизанов, кофе на заре, бега, автомобили, Анна Дмитриевна. Это все - жизнь".

- Кофе? - говорил сзади Ретизанов.- Конечно, кофе сюда. Нет, а по-вашему как?

Он тащил уже столик, а за ним Никодимов вышел со своими бутылками. Ретизанов беспокоился, хлопотал, размахивал руками. Все делал он сам - не особенно складно, но шумно и с оживлением.

- А вы, может быть...- сказал он Христофорову и вдруг улыбнулся доброй, детской улыбкой,- может быть, голодны?

Христофоров тоже улыбнулся, слегка даже покраснел и ответил:

- Нет, почему же я голоден...

337

- У вас такой вид,- продолжал Ретизанов, с упорной наив- ностью,что, может быть, вы голодны... А то я вас ветчиной угощу.

- Вчера с ним славная была девица,- сказал Никодимов, кивая на Христофорова.- Вы хотя и в роде монаха... в женщинах понимаете.