Иван Крылов - Басни

• Название: Басни
• Автор: Иван Крылов
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-353-07204-1

Вот уже более двухсот лет басни И. А. Крылова читают и любят и взрослые, и дети. В книгу вошли самые известные басни: «Ворона и Лисица», «Слон и Моська», «Квартет», «Стрекоза и Муравей», «Зеркало и Обезьяна» и другие, без которых представить себе русскую культуру совершенно невозможно.

---

Волк и Кот

Волк и́з лесу в деревню забежал,
     Не в гости, но живот спасая;
     За шкуру он свою дрожал:
Охотники за ним гнались и гончих стая.
Он рад бы в первые тут шмыгнуть ворота́,
          Да то лишь горе,
     Что все воро́та на запоре.
     Вот видит Волк мой на заборе
               Кота
И молит: «Васенька, мой друг! скажи скорее,
     Кто здесь из мужичков добрее,
Чтобы укрыть меня от злых моих врагов?
Ты слышишь лай собак и страшный звук рогов!
Всё это ведь за мной». – «Проси скорей Степана;
Мужик предобрый он», – Кот Васька говорит.
«То так; да у него я ободрал барана». —
     «Ну, попытайся ж у Демьяна». —
«Боюсь, что на меня и он сердит:
     Я у него унёс козлёнка». —
«Беги ж, вон там живёт Трофим». —
«К Трофиму? Нет, боюсь и встретиться я с ним:
Он на меня с весны грозится за ягнёнка!» —
«Ну, плохо ж! Но авось тебя укроет Клим!» —
«Ох, Вася, у него зарезал я телёнка!» —
«Что вижу, кум! Ты всем в деревне насолил, —
     Сказал тут Васька Волку, —
Какую ж ты себе защиту здесь сулил?
Нет, в наших мужичках не столько мало толку,
Чтоб на свою беду тебя спасли они.
     И правы, – сам себя вини:
     Что ты посеял – то и жни».

Демьянова уха

          «Соседушка, мой свет!
          Пожалуйста, покушай». —
«Соседушка, я сыт по горло». – «Ну́жды нет,
          Ещё тарелочку; послушай:
     Ушица, ей-же-ей, на славу сварена!» —
«Я три тарелки съел». – «И, полно, что за счёты:
          Лишь стало бы охоты,
     А то во здравье: ешь до дна!
     Что́ за уха! Да как жирна:
Как будто янтарём подёрнулась она.
     Потешь же, миленький дружочек!
Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек!
Ещё хоть ложечку! Да кланяйся, жена!» —
Так потчевал сосед Демьян соседа Фоку
И не давал ему ни отдыху, ни сроку;
А с Фоки уж давно катился градом пот.
     Однако же ещё тарелку он берёт:
          Сбирается с последней силой
И – очищает всю. «Вот друга я люблю! —
Вскричал Демьян. – Зато уж чванных не терплю.
Ну, скушай же ещё тарелочку, мой милой!»
          Тут бедный Фока мой,
Как ни любил уху, но от беды такой,
               Схватя в охапку
               Кушак и шапку,
          Скорей без памяти домой —
     И с той поры к Демьяну ни ногой.

Писатель, счастлив ты, коль дар прямой имеешь;
Но если помолчать вовре́мя не умеешь
     И ближнего ушей ты не жалеешь,
То ведай, что твои и проза и стихи
Тошнее будут всем Демьяновой ухи.

Кот и Повар

Какой-то Повар, грамотей,
С поварни побежал своей
В кабак (он набожных был правил
     И в этот день по ку́ме тризну правил),
А дома стеречи́ съестное от мышей
               Кота оставил.
Но что же, возвратясь, он видит? На полу
Объедки пирога; а Васька Кот в углу,
          Припав за уксусным бочонком,
Мурлыча и ворча, труди́тся над курчонком.
               «Ах ты, обжора! ах, злодей! —
               Тут Ваську Повар укоряет, —
Не стыдно ль стен тебе, не только что людей?
(А Васька всё-таки курчонка убирает.)
     Как! быв честным Котом до этих пор,
Бывало, за пример тебя смиренства кажут, —
               А ты… ахти, какой позор!
               Теперя все соседи скажут:
               «Кот Васька плут! Кот Васька вор!
          И Ваську-де, не только что в поварню,
               Пускать не надо и на двор,
               Как волка жадного в овчарню:
Он порча, он чума, он язва здешних мест!»
     (А Васька слушает, да ест.)
Тут ритор[6] мой, дав волю слов теченью,
Не находил конца нравоученью.
               Но что ж? Пока его он пел,
               Кот Васька всё жаркое съел.
          А я бы повару иному
     Велел на стенке зарубить:
Чтоб там речей не тратить по-пустому,
     Где нужно власть употребить.

Петух и Жемчужное Зерно

          Навозну кучу разрывая,
     Петух нашёл Жемчужное Зерно
          И говорит: «Куда оно?
               Какая вещь пустая!
Не глупо ль, что его высо́ко так ценят?
А я бы, право, был гораздо боле рад
Зерну Ячменному: оно не столь хоть видно,
          Да сытно».

     Невежи судят точно так:
В чём толку не поймут, то всё у них пустяк.

Зеркало и Обезьяна

Мартышка, в Зеркале увидя образ свой,
     Тихохонько Медведя толк ногой:
     «Смотри-ка, – говорит, – кум милый мой!
          Что это там за рожа?
     Какие у неё ужимки и прыжки!
          Я удавилась бы с тоски,
Когда бы на неё хоть чуть была похожа.
               А ведь, признайся, есть
Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:
Я даже их могу по пальцам перечесть».—
     «Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» —
               Ей Мишка отвечал.
Но Мишенькин совет лишь попусту пропал.

          Таких примеров много в мире:
Не любит узнавать никто себя в сатире.
          Я даже видел то вчера:
Что Климыч на руку нечист, все это знают;
          Про взятки Климычу читают,
А он украдкою кивает на Петра.

Белка

В деревне, в праздник, под окном
          Помещичьих хоро́м,
               Народ толпился.
На Белку в колесе зевал он и дивился.
Вблизи с берёзы ей дивился тоже Дрозд:
Так бегала она, что лапки лишь мелькали
     И раздувался пышный хвост.
«Землячка старая, – спросил тут Дрозд, – нельзя ли
     Сказать, что́ делаешь ты здесь?» —
«Ох, милый друг! тружусь день весь:
Я по делам гонцом у барина большого;
     Ну, некогда ни пить, ни есть,
     Ни даже духу перевесть». —
И Белка в колесе бежать пустилась снова.
«Да, – улетая, Дрозд сказал, – то ясно мне,
Что ты бежишь, а всё на том же ты окне».

     Посмотришь на дельца иного:
Хлопочет, мечется, ему дивятся все:
     Он, кажется, из кожи рвётся,
Да только всё вперёд не подаётся,
     Как Белка в колесе.

Филин и Осёл

     Слепой Осёл в лесу с дороги сбился
     (Он в дальний путь было пустился).
Но к ночи в чащу так забрёл мой сумасброд,
Что двинуться не мог ни взад он, ни вперёд.
И зрячему бы тут не выйти из хлопот,
Но Филин вблизости, по счастию, случился
     И взялся быть Ослу проводником.
     Все знают, Филины как ночью зорки:
          Стремнины, рвы, бугры, пригорки,
Всё это различал мой Филин будто днём
И к утру выбрался на ровный путь с Ослом.
     Ну, как с проводником таким расстаться?
Вот просит Филина Осёл, чтоб с ним остаться,
И вздумал изойти он с Филином весь свет.
          Мой Филин господином
     Уселся на хребте Ослином,
И стали путь держать; счастливо ль только?
                                   Нет:
Лишь солнце на небе поутру заиграло,
У Филина в глазах темнее ночи стало.
          Однако ж Филин мой упрям;
     Ослу советует и вкось и впрям.
«Остерегись! – кричит, – направо будем в луже».
Но лужи не было, а влево вышло хуже.
«Ещё левей возьми, ещё левее шаг!»
     И – бух Осёл, и с Филином, в овраг.

Щука

          На Щуку подан в суд донос,
Что от неё житья в пруде не стало;
     Улик представлен целый воз,
     И виноватую, как надлежало,
     На суд в большой лохани принесли.
          Судьи́ невдалеке сбирались;
          На ближнем их лугу пасли;
Однако ж имена в архиве их остались:
          То были два Осла,
Две Клячи старые, да два иль три Козла;
Для должного ж в порядке дел надзора
Им придана была Лиса за Прокурора.
     И слух между народа шёл,
Что Щука Лисыньке снабжала рыбный стол;
Со всем тем, не было в судьях лицеприязни[7],
     И то сказать, что Щукиных проказ
Удобства не было закрыть на этот раз.
Так делать нечего: пришло писать указ,
Чтоб виноватую предать позорной казни
     И, в страх другим, повесить на суку.
«Почтенные судьи́! – Лиса тут приступила,—
Повесить мало, я б ей казнь определила,
Какой не видано у нас здесь на веку:
Чтоб было впредь плута́м и страшно и опасно —
     Так утопить её в реке». – «Прекрасно!» —
Кричат судьи́. На том решили все согласно,
     И Щуку бросили – в реку́!

Листы и Корни

          В прекрасный летний день,
     Бросая по долине тень,
Листы на дереве с зефирами шептали,
Хвалились густотой, зелёностью своей
И вот как о себе зефирам толковали:
«Не правда ли, что мы краса долины всей?
Что нами дерево так пышно и кудряво,
          Раскидисто и величаво?
          Что б было в нём без нас? Ну, право,
Хвалить себя мы можем без греха!
          Не мы ль от зноя пастуха
И странника в тени прохладной укрываем?
          Не мы ль красивостью своей
     Плясать сюда пастушек привлекаем?
У нас же раннею и позднею зарей
          Насвистывает соловей.
               Да вы, зефиры[8], сами
          Почти не расстаётесь с нами». —
«Примолвить можно бы спасибо тут и нам», —
Им голос отвечал из-под земли смиренно.
«Кто смеет говорить столь нагло и надменно!
          Вы кто такие там,
Что дерзко так считаться с нами стали?» —
Листы, по дереву шумя, залепетали.
               «Мы те, —
          Им снизу отвечали, —
     Которые, здесь роясь в темноте,
     Питаем вас. Ужель не узнаёте?
Мы корни дерева, на коем вы цветёте.
          Красуйтесь в добрый час!
Да только помните ту разницу меж нас:
Что с новою весной лист новый народится
          А если корень иссушится, —
          Не станет дерева, ни вас».

Скворец