Рабиндранат Тагор - Стихотворения. Рассказы. Гора

• Название: Стихотворения. Рассказы. Гора
• Автор: Рабиндранат Тагор
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1973

Кабигуру — поэт-учитель — так назвали соотечественники Рабиндраната Тагора, как нельзя лучше определив самую суть его творчества. Слитые воедино художественное видение и философское осмысление позволили ему возрождать и нести в современный мир те "глубочайшие проникновения человеческого духа", которые Индия дала человечеству на протяжении веков. Это и сделало творчество Тагора ведущим проявлением художественного развития Индии и ее крупнейшим вкладом в мировую литературу XX века.

Примечания А. брагимова, М. Кафитиной, В. Новиковой, А. Гнатюка-Данильчука, А. Чичерова.

Вступительная статья Э. Комарова.

Рисунки Рабиндраната Тагора.

---

Убежденный противник угнетения и эксплуатации, империализма, фашизма и всякой иной реакции, Тагор всегда был на стороне передовых сил. Уже семидесятилетним старцем он приехал в 1930 году в Советский Союз и написал свои знаменитые «Письма о России». Эта книга была запрещена британскими властями в Индии, потому что рассказ Тагора о первой стране социализма ставил перед индийцами вдохновляющий пример и звучал призывом к борьбе за свободу Индии. И как завещание великого индийского гуманиста своим соотечественникам, как основной общественно-политический вывод, к которому он пришел в итоге своей долгой жизни, прозвучали в 1938 году его слова: «Будущее наше — в умении объединить свои силы с теми силами на земле, которые жаждут положить конец эксплуатации человека человеком и нации нацией».

* * *

В поэтическом творчестве Тагора, при всем разнообразии его тематики, мотивов и настроений, легко обнаруживаются две главные и противоборствующие темы. Одна из них — это тема принятия жизни во всей ее полноте и наслаждения ею, неуемного восхищения красотой мира, высокого и вместе с тем очень лиричного прославления счастья любви и добрых человеческих чувств. Уже на склоне лет поэт говорил:

Я мира лик озаренный созерцал, не смыкая глаз,
Совершенству его дивясь.
Дыханье Лакшми из сада, где Вечная Красота,
Овевало мои уста.
Вселенной радость щедрую и вздохи ее скорбей
Я выразил флейтой моей.

(«Конец года», 1932)

Творчество Тагора было вызвано к жизни общественным и культурным подъемом, который наступал в Индии вопреки ее колониальному подчинению, когда тамошний феодализм и его идеология стали уходить в прошлое и началось пробуждение национального самосознания. Этот подъем закономерно нес в себе также и те начала, которые были свойственны европейскому Возрождению, хотя по своему идейному и социально-политическому содержанию он, естественно, был иным, поскольку совершался в другую эпоху мирового развития. Если же иметь в виду Тагора как творческую личность, то основу его мироощущения составили поистине возрожденческий гуманистический дух и вместе с тем оптимизм просветителя. Вот почему Ганди назвал творения Тагора «одним из самых замечательных плодов», которые принесло движение, начатое Рам Мохан Раем.

Но тагоровское утверждение радости жизни, его вера в прогресс сталкивались с чудовищно тяжкой действительностью народной жизни его родины под изощренной в своем эксплуататорстве чужеземной властью. Он творил в стране, где деревни являли собою, по словам Ганди, «пятьсот тысяч навозных куч», где десятки миллионов людей были «выбиты из нормального течения жизни и производства», — как писал один из индийских экономистов, современник и друг Тагора, — и становились жертвами голода, уносившего тысячи, а то и миллионы жизней, — «индийскохо голода», как издавна говорили в России. Свою пьесу «Фальгун», эту весеннюю сказку, воспевающую пробуждение и обновление, Тагор написал и поставил в Калькутте в 1916 году, чтобы собрать средства для помощи голодающим крестьянам.

И не удивительно, что наряду с возрожденчески радостным принятием жизни у Тагора сначала глухо и отдаленно, а затем все резче и настойчивее звучит иная тема — тема гражданского протеста и страдания, а порою слышны и ноты пессимизма. Вдохновенный певец красоты мира и счастья жить на свете — Тагор мог также сказать о себе, что в его песне «радость и горе живут переменно». В ходе идейной эволюции Тагора обе эти основные темы его творчества получали свое развитие, а радикализация гражданской позиции поэта сопровождалась усугублением реалистического начала в его творчестве.

Одна из наиболее характерных черт Тагора-поэта заключается в том, что поток его мыслей и чувств как бы следует в русле традиционных представлений о мире, исстари сложившихся в Индии, особенно в результате религиозно-реформаторских движений средневековья. Однако на самом деле Тагор вливает новое вино в старые мехи, и если это сказывается на вкусе вина, то и само оно с течением времени крепчает. Переход от юношеского романтизма, в котором влияние философской и поэтической традиции проявлялось весьма непосредственно, к творческой самостоятельности и человеческой зрелости может показать сопоставление двух его известных стихотворений, одно из которых — «Йог» — было написано, когда поэту было около двадцати лет, а другое — «Урваши» — примерно десять лет спустя. Следуя традиции, юный Тагор создает в стихотворении «Йог» иконографически стилизованный и в то же время романтически приподнятый образ духовного подвижника, величаво и одиноко стоящего над миром. Иное восприятие отражает образ богини Урваши, юной женщины, исполненной жизни и красоты, олицетворяющей «молодость мира». Тагор не побоится сказать:

Мысли отшельников — коврики для твоих лучезарных ног.

Перед твоими очами все три мира томимы тоской сладчайших тревог.

Поэт выходил «в мир» из «храма» юношеского романтизма, где традиция, ставившая дух над миром и требовавшая отрешенности, воспринималась как нечто непреложное. Теперь —

Настежь храм растворен! Звон наполнил мой храм —
Он открыт всем лучам, он открыт всем ветрам,
Грому, зовам дорог,  —
И дремавший в нем бог
Влился в мощный поток, во вселенский поток!
Грудь открыл я мирам,
Мир — мой храм.

(«Храм»)

И в период творческой зрелости поэта, особенно в известном сборнике стихов «Гитанджали», написанных Тагором в пору его общественного одиночества, создаваемые им поэтические картины природы и сокровенных человеческих чувствований подчас словно окутаны дымкой религиозно-мистического настроения. Мир в них реален, но он существует не сам собою, а как бесконечно разнообразное проявление особого всепроникающего духовного начала. Это — отражение традиционных представлений, но они уже преобразованы поэтом и приняли у него своеобразный деистический характер. Духовное начало предстает у Тагора не как отдельно существующий верховный правитель и распорядитель мира, бог в собственном смысле. Это начало — сама жизнь, которой поэт придает сокровенно божественное значение. Понятия божества и жизни у него сливаются, переходят одно в другое, образуя то, что он называл «джибондебота», или «божество-жизнь». Это давало повод многим истолкователям творчества Тагора, особенно на Западе, усматривать в нем носителя мистического «света с Востока».

Между тем на деле в этой деистической оболочке — а она в дальнейшем все более истончалась — представало реалистическое и по существу диалектическое понимание Тагором бытия, жизни как единого в своем многообразии, бесконечно развивающегося процесса. С течением времени в раздумьях поэта-мыслителя и в его эмоциональном восприятии мир и жизнь представали все более явственно, освобождаясь от всякого налета потусторонности, — обволакивавшая их дымка мистического настроения ослабевала, убывала и исчезала. Это отчетливо проявилось в стихах из знаменитого сборника «Журавли» (1916). Рассказывая о своих мыслях и ощущениях, которые были исходными для философской лирики «Журавлей», Тагор писал: «Я был в Аллахабаде… жил там очень спокойно, а вечера проводил, сидя на террасе. Однажды я вдруг ощутил какое-то непрестанное биение во всем, что меня окружало. Это было поздним вечером, и меня неожиданно охватило чувство, что все кругом течет, куда-то стремится — невидимый поток творения, в котором звезды казались хлопьями пены. Я ощутил течение темного вечера, озаренного сиянием звезд, и этот поток вечности глубоко захватил меня. Я почувствовал себя в самой его стремнине. Так я начал писать. А когда я начал, то одна вещь влекла за собой другую. Это было начало «Журавлей» — течение невидимого и неощутимого потока». Поэт словно проникает своим обостренным чувством, глубоким мысленным взором сквозь кажущуюся неподвижность мира и ощущает его вечное движение. И в этом непосредственном ощущении текущей жизни едва ли оставалось место для чего-либо иного, кроме ее самой. Он воспевает жизнь прежде всего как великое благо человека. Это и есть подлинный, а не потусторонний рай.

Ты знаешь, брат, где рай?..
.
Рай воплощен в моем горячем теле,
В моей печали, в нежности, в веселье
В моей любви,
В моем стыде, в моем труде, в бушующей крови,
В волнах моих смертей, моих рождений,
В игре всех красок, всех цветов, в оттенках, в свете, в тени.
Он влился в песнь мою…

(«Рай»)

Если жизнь — великое благо человека, то человек — самое главное в жизни. Тагор настойчиво утверждает самостоятельность и значение человеческой личности, ее внутреннего мира как источника творческих сил. Человек не песчинка в океане бытия и не орудие воли божьей. Он сам творец, и если «джибондебота» — природа создает человека, то человек в своем творчестве идет дальше, и его творчеству нет конца.