Максим Григорьев - Обыкновенный фашизм: военные преступления украинских силовиков (2014–2016)

• Название: Обыкновенный фашизм: военные преступления украинских силовиков (2014–2016)
• Автор: Максим Григорьев
• Издательство: Кучково Поле
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2016

Название книги Максима Григорьева — «Обыкновенный фашизм». Это не случайно: в 1967 году с таким названием вышел документальный фильм Михаила Ромма. Ничего лишнего — только кадры исторической кинохроники, фотографии и документы с момента возникновения фашизма в Германии и до его конца.

Каждое слово книги «Обыкновенный фашизм: военные преступления украинских силовиков (2014–2016)» точно также подтверждено историческими свидетельствами: сотнями интервью жертв пыток и обстрелов на Донбассе, документами органов власти, докладами и расследованиями международных организаций, сотнями фотографий, материалами средств массовой информации.

---

Алена: «Настя была в крайней комнате, мы просто уже все отремонтировали, но изнутри там видно. Стекла выбиты. Могу показать изнутри».

Галина: «Вы посмотрите, что с картошкой сделали. Она почернела вся. Это такой взрыв был. Туалет посмотрите, что с ним».

Светлана: «Пройдите дальше, там вообще уже людей нет. Никто не живет тут».

Галина: «Украина своих людей убивает. И хотят, чтобы мы были с Порошенко. Я говорю, я в жизни этого президента ненавижу. Потому что он всех убивает. Детей. Все страдают от этого. Вот фотография ребенка, 16 лет. За что ее убили? В июле было бы 17 лет. Прекрасная была. Веселая, красивая, все ее любили. Не только поселок, но и школа, и училище. Завтра все в морге будут. Приезжайте, посмотрите. Это мама Насти, Людмила».

Людмила: «Это ночью произошло. Ночь была бессонная очень. Сумасшедшая вообще. Вроде потом затихло чуть. Ну, ребенок мой сидел тут возле подвала, где комната. И говорит мне: «Вроде тихо. Я пойду, мама, спать». Она, когда легла, позвонила, сказала, что хлопок был, зарево розовое. Вылетели окна. И говорит, что не чувствует ног. Я прибежала. Темно было. Свету не было. Вот осколок влетел, отскочил, тут лежала девочка моя, спала. Она была ранена. Крови много было. Я вызвала «скорую». «Скорая помощь» не хотела ехать. Потому что у вас обстрел. Мы обратились к ребятам ДНР с поселка. Приехали на «пирожке». Понимаете, что это машина такая. С будкой сзади. И довезли до Бессарабки. «Скорая помощь» сказали, что они там будут. Мы поехали, их там не было, потом нам пришлось ехать на Химик. Доехали туда, и забрали ребенка в «скорую». Там уже стали капельницы ставить и все такое. Мы около часа появились только в больнице. Была надежда, что спасут ее, но, во-первых, ей прострелило легкое. Осколок был шесть сантиметров. У нее было раздроблено два позвонка. Девятый и десятый. И вот эти костные осколки пошли в мозг. Позвоночные. У нее легкое начало воспаляться одно. Потом перешло на другое. Видимо, от волны удара начало воспаляться другое. Поставили ей дренажи, кровь выкачали. Воздух там оставался. Тоже убрали. Но от мозгового ушиба воспалились все органы. У нее начали почки отказывать. Итог того, что она умерла. Получается, от ранения отказали все органы. От мозгового. Она постоянно говорила, что мама — самый любимый в мире человек. Алену тоже любила. Она была очень хорошей девочкой. Добрая, отзывчивая. У меня слов нет, понимаете. Я не могу, потому что такого ребенка отняли у меня. Я говорю — и на поселке, и в училище, и друзья, — ее все любили. Ну, хороший человек она у меня была. Добрая, отзывчивая, трудолюбивая, что не скажешь, она все сделает. Стихи писала. Очень тяжело. Финансовое положение у нас тяжелое. Я сейчас не работаю. Дочка не работает. Вот мы втроем жили. Пока работала в столовой, мы обходились как-то. Сейчас вот закрыли. И теперь мы без заработка. Мы получали, единственно, пенсию по потере кормильца. Я не знаю, как день завтрашний пережить. Дочка вообще старшая. Красивая, улыбчивая, отзывчивая. И за что такое наказание, я не знаю. Вы сняли там, в огороде все? Там деревья все снесло. Огород был посажен, там все снесло. Здесь на кровати она, получается, лежала тут. На левом боку получается. Отскочило, я говорю. И попало в нее. Осколок 5–6 см. Никто не понял ничего. Она сказала: «Мама, я не знаю, что со мной произошло». Она пыталась встать, но не смогла. Она позвонила, я прибежала сразу. Как свет включила, он потух. Я фонариком начала освещать, говорю: «Дочечка, как ты себя чувствуешь?» Она дышит и хрипит. Тут было все залито в крови. И я ей перебинтовала простыню и потом уже врач приехала с ополченцами и оказала первую помощь. Положила перчатки, забинтовала ее бинтом. Такая дырка была. Просто лежало дите спало, понимаете. Я в шоке, сколько это еще будет твориться, сколько будет гибнуть детей. Мальчик тоже. Настя умерла. И мальчик восемнадцати лет. Ребенок тоже. Жизни не видели. Три женщины еще. Погибла женщина на Комсомольце. В квартиру влетел снаряд. Она собой прикрыла ребенка и погибла. Нас обстреливают украинские военные из Дзержинска, Майорска, Артемовска. Врач позвонил, сказал, но я у нее была уже перед этим. Она уже была тяжелая. Она просилась домой. Говорила: «Мамочка, забери меня домой, я быстрее с тобой выздоровлю». Последний разговор с ней… Я зашла к ней. У нее руки привязаны. Дренажи стоят, в кислородной маске она была, потому что легкие уже не дышали. Она единственное говорила: «Мамочка, забери меня домой». Она не понимала, может быть. Насколько у нее сил хватало. Врачи мне, правда, говорили, долго не задерживайтесь, потому что ребенок очень тяжелый. Я вышла, конечно, расплакалась. Врач мне сказал, что благо, если она доживет до утра. Они, значит, об этом уже знали. Что ребенок тяжелый и умрет все-таки. Может, просто до меня это не доходило. Я хотела, чтобы ребенок выздоровел за неделю. Это очень тяжело. Не знаю, как я теперь буду без нее. Завтра, если хотите, приезжайте, посмотрите, насколько ребенок мне был дорог. Там одноклассники соберутся, преподаватели, одногруппники» [364].

На похоронах Анастасии Буториной жители говорят о том, что хотят мира, о том, что в поселке разрушен почти каждый дом, рассказывают, какой была А. Буторина.

Мужчина: «двадцать три года на Украине, нам ничего Украина не сделала. Ничего не построили, только разрушили. Шахты закрыли, заводы закрыли. Дорог нет. А теперь еще и убивают нас. Чтобы у этого Порошенко гробы эти перед глазами день и ночь стояли. Тварь конченая, когда будет управа какая-то на эту власть. Чтобы матери их детей так плакали, как мы своих детей хороним. Чтобы эти гробы стояли каждую минуту перед глазами у него. Покоя не давали ему. Никакой дружбы с ними не будет. С этими дебилами. Дети погибают, надоело хоронить. Не успеваем больницы проведывать. Это дите в чем вообще виновато? Я, когда попало сюда, тут был, помогал. В час ночи это было. За что? Если они хотят победить, убивая детей, я сомневаюсь. Это вряд ли им удастся. Она в чем виновата? Девочке шестнадцать лет. Она что, сепаратистка какая-то, что ли была? Кому она мешал?. Вот съемка идет. Мужиков нет. Кого вы бьете, суки конченые. Попало в крышу, на диване такой осколок большой нашли. Хорошо, что мы эвакуировались, а там дите у меня спит и жена. Убило бы. Это когда сюда упало. Я выскочил, думал, что в дом попало. Выскочил, думал, может, помочь что-то надо».

Женщина: «Писала стихи и папе посвящала. Папу очень любила, хотела к нему. Он три года назад умер. Бедное дите. Она первый год только отучилось, специальность получала. За что ее? Кому она мешала? Она не в окопах сидела. Ни снаряда не подавала. За что ее убили? Эта девочка ходила под бомбежками, кормила людей. В пять утра она уже была в столовой. Точно так же в шесть, восемь вечера она шла и кормила людей. Она помогала. И за что ее убили? За то, что она людей кормила, за то, что ночей не спала. За то, что она бегала под бомбежками этими. За что вы ее убили? Мы уже ничего не хотим, оставьте только нас в покое. Когда мы мир увидим? Ответьте нам на один вопрос, когда на нас обратят внимание? Мира хочу и чтобы дети наши счастливы и внуки жили. Прекращать надо эту войну. Все люди мира хотят. У нас на поселке в каждый дом уже попало, и все люди испуганные стали. Хотим мира, все. Мира надо. Дружбу надо и жить по-дружески. Одни бабушки и дедушки остались. Кого бьют? Ни окон, ни дверей. Пусть эти гробы каждую секунду у него перед глазами стояли, покоя не давали ему. Алкаш чертов. После этого как можно, какая единая Украина? Горя сколько принес. Так и сказали по телевизору сегодня, не можем их победить, уничтожим все населенные пункты. Дети, старики, женщины. Уничтожить все. Что, ему народ наш нужен? Не нужны мы ему. Тут же алкоголики одни живут, по их словам, которые в шесть утра встают и начинают убирать, полоть, сажать, поливать, чтобы как-то выжить. И правду говорят, нас бьют, мы живем, подняли цену, мы живем. Вообще ничего не хотим. Не хотим Порошенко, дайте нам спокойно жить. Будем один хлеб и воду есть. Мы хотим мир. Никто нас не слышит, Европа нас не слышит и не хотят слышать. Не хотим мы Украины. Не хотим мы ее».

Женщина: «Шестнадцать лет ей было, ходила под бомбежками, кормила людей. Коров ходила пасла, потому что у нее нет работы. Она ходила и коров посла, и бабушкам помогала, в социальной столовой, и не просила у тебя, Порошенко, никаких три копейки. Тварь ты конченая. Бесчеловечный. Они не люди, у них нет людского сердца. Они звери. Мы просим Путина, пусть вводит войска и убивает всех этих фашистов. Мы не хотим Украину, мы хотим Россию. Украинское телевидение показывает военных. Он держит осколок в руке и говорит, посмотрите, как нас обстреливают. Он пришел воевать. А у нас осколки валяются во всех дворах. Людей ведрами собирают. А они на блокпостах, военные, показывают осколки, как их обстреливают. Какие они герои. А мирные дома обстреливать разве можно так? У нас Артемовск тут рядом, там «укропы» эти сидят. Говорят, сепаратисты сами себя бьют. Себя, детей и свои семьи бьют. Гляньте, мужчин нет. Все мужчины там стоят, и они будут свои дома бить?»