Юрий Бородкин - Кологривский волок

• Название: Кологривский волок
• Автор: Юрий Бородкин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

Роман повествует о жизни деревни в годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период, о долге современников перед старшим поколением, о воспитании у деревенской молодежи лучших традиций отцов — любви к Родине, к отчей земле, к делу, которому отдаешь всю жизнь.

---

«— Ой, Сережа, руки-ноги дрожат. С лошадьми куда легче, а этот ломается, дергает. Бабы отказываются пахать на нем.

— Скажи спасибо, хоть как-то ходим, — вступился за Бурмана Осип.

— И то правда.

— Но-о! Взяли-и! Бороздкой, бороздкой! — понукал Репей и смешно семенил около быка.

Захрустела под ножом ржаная стерня, потекла по блестящему лемеху бурая лента. Гладкий, как будто потный, пласт поворачивается боком к солнцу, и весь вспаханный клин влажно дымился, как хлеб, только что вытащенный на капустном листе из печки. Бурман шагал медленно, вразвалку, плуг было трудно держать, он то норовил выскочить из земли, то забирал вглубь. Серега едва применился к этому.

Сделали гон, второй, третий… Руки онемели, словно срослись с плугом, рубаха прилипла к лопаткам: любит землица соленый крестьянский пот».

Эту трудную борозду военных лет, скрип изношенной упряжи на быке, бабьи невысказанные тревоги и опасения и нешуточное напряжение доподлинного мужицкого труда, выпавшего на долю шестнадцатилетних подростков, Юрий Бородкин описывает со всей точностью и достоверностью. Глаз у него развит и «воспитан», как говорят художники, отлично. Видна даже «ось зрения» его героя, замечающего и семенящего рядом с быком говоруна Осипа по кличке Репей, и перевернутый пласт, и «пляшущий», выскальзывающий порой из земли плуг. Но существенней всего в таких картинах глубокое чувство родства повествователя с людьми, пахавшими нещедрую на урожай землю, с вдовами, радовавшимися и вздрагивавшими невольно, боясь похоронок, при виде почтальона. Время будто не отдалило этих людей от нас, их труд — от наших забот. И рождается мысль о том, что одна земля, одна Родина, один общий долг у всех, — и у тех, кто живет и трудится на земле сейчас, и даже у тех, кто трудился в той деревне 1941–1945 годов.

Это чувство родства с поколением военных лет — великая созидательная сила в романе Ю. Бородкина. Именно поэтому и хрустящая стерня, «потный» пласт земли и намокшая от пота рубаха, весь вспаханный клин с его влажной дымкой и тот подовый хлебный каравай — какое сладкое, забытое тогда виденье сытых довоенных лет! — все не просто оживает, но приходит в самодвижение, приближается к читателю наших дней. Подробности в таких картинах как щепотки этой же просоленной земли! Их не искрошило, не рассыпало, не обезличило в памяти талантливого художника даже наше стремительное время.

Пытливая, по-своему напряженная мысль Ю. Бородкина в романе «Кологривский волок» постоянно опирается на подобные, доныне почти физически ощутимые впечатления. Он вообще чаще всего дает высказаться «фактам», умеет раскрыть все скрытое в них богатство человеческих переживаний, нелегких нравственных решений и скупых радостей жителей северных русских деревень. Лишь часть из них — этих картин и событий — связана в «Кологривском волоке» с главным героем Сергеем Карпухиным. Большинство же событий свершается как бы самостоятельно.

Юрий Бородкин не стремится к недостижимой в рамках локального, прикованного к двум селеньям, к районному центру повествования. Очень трудно добиться исчерпывающей полноты охвата многих проблем — производственных, социологических, демографических — в таком повествовании. Хотя в неспешное русло его рассказа, особенно во второй книге, включены и непростые заботы секретаря райкома партии Тихонова с «неперспективными» деревнями, и проблемы закрепления молодежи в деревне, и даже… проблемы экологии. Тот же Сергей Карпухин спас от порубки заветную рощу в Заполицах, заявив: «Я здесь живу, меня прежде всего касается. Хорошо, что ли, обкорнают деревню со всех сторон»…

Но действительный центр романа — это прежде всего люди, их судьбы, сложный путь воспитания любви к земле, чувства ответственности перед ней и будущими поколениями. Нить повествования передается то одному, то другому персонажу. И каждый говорит своим языком, несет свое восприятие мира, но развитие повествования, как рост живого организма, отличается удивительной внутренней слитностью. Эта слитность создается единством авторского отношения к изображаемому, стремлением воссоздать не цепочку портретов сельских жителей, земляков или друзей детства, а цельный образ времени, портрет народа, побеждающего в своем пути все трудности.

Последние военные зимы и весны… Предчувствие близкого лета, облегчения — пойдут все же ягоды, грибы, рыба — заставляет и детвору и матерей посветлеть душой, чуть-чуть распрямиться. Но именно весна-то с ее синими тенями на подтаявшем снегу, с обилием света и обнаруживает истощение, усталость всех — и людей, и даже… коров. Сергей Карпухин принес с лесозаготовок младшему брату и сестре долгожданные буханки хлеба, но одну-то из них надо отдать детям Федора Тарантина, «утопившего» случайно свой хлеб в Песоме. И старая корова Лысенка, кормилица Карпухиных, выпущенная на волю, тоже напомнила о возможном голоде: она предстала вдруг в такой старческой немощи, что невольно заскребло на душе. «Стареть стала кормилица: бока ввалились, шерсть клочками, копыта заломило кверху, точно лыжи»…

Скупо, очень сдержанно сказано, но вся мера нужды, нелегкая ноша трудов и забот матери и самого Сергея вырисовываются предельно полно!

События в романе соответственно ритму времени развиваются лихорадочно-торопливо, часто рывками. Лесосплав, делянки в лесу, где пропадают и матери и подростки, где надрываются колхозные лошаденки, и сразу — пестрая череда деревенских дел… Председатель колхоза коммунист Лопатин, увидев в один из весенних дней, что не отремонтированы еще плуги, сам вместе с Сергеем разжигает огонь в горне сельской кузницы, пустовавшей в безмолвной из-за болезни старого кузнеца Якова Ивановича. И вот завздыхали мехи, загудело в полутьме пламя, оранжевые блики света упали на черную воду в чане. Огненное действо кузнечного труда, восторженные глазенки сбежавшейся детворы и окрылившее юношу доверие — все осознал в тот миг Сергей…

А сколько других открытий мира сопровождают весь путь Сергея в романе!

Молотьба цепами на риге, когда горячие, окутанным дымом снопы уложены колосьями в середину, уход Сергея в город по наущению дружка Виктора Морошкина, любовь Тани Крепановой, вернувшая его в деревню, и первый крик сына, будущего продолжателя дел деревенского рода Карпухиных, нравственные тревоги, открытия следуют для Сергея причудливым цветастым хороводом, подгоняя друг друга.

О событиях наших дней, о сложном процессе преображения современного села на индустриальной основе Юрий Бородкин рассказывает — во второй книге романа — с неизменной основательностью, глубоким знанием всех обстоятельств жизни, сложных нравственных драм любви. Он «вникает» в заботы председателя колхоза Ерофеева не как сторонний наблюдатель, а как человек, пользующийся «доверием» и этого героя, и других людей, ведущих борьбу за хлеб, за будущее деревни. Кажется, все облегчает труд того же Ерофеева — колхоз приобрел технику, идет борьба с бездорожьем, он сам и его семья переехали в село. Ноне спит ночами председатель, невольно передавая свои тревоги домашним, жене — учительнице, заставляя и их «болеть» за хлеб, за судьбу молодых:

«В конце августа мешали дожди, а сентябрь выдался исключительно погожий: днем хоть в майке ходи. Еще бы недельки две постояла такая погода. Ночами Ерофееву все казалось, будто дождь шебаршит по крыше, другой раз даже на улицу выходил, чтобы убедиться, что почудилось. Все-таки еще во многом зависим мы от природы: любые самые продуманные расчеты может она поломать. Вот и приходится с беспокойством поглядывать на небо.

— Ты и сам, как лунатик, бродишь по ночам, и мне спать не даешь, — пожаловалась за завтраком жена.

— Ничего, уборочную закончим, отосплюсь. Ну как ты, к новой-то школе привыкаешь?

— В Абросимове, конечно, было лучше. Пока в старших классах по десять-пятнадцать учеников всего. Я вот без Галинки не могу привыкнуть, тихо у нас стало как-то дома.

И в голосе, и во взгляда ее всегда спокойных серых глаз уловил он упрек, мол, напрасно в свое время поосторожничали, думали, достаточно одного ребенка».

Достоверные картины, складывающиеся постепенно в панораму народной жизни, создают вокруг всех героев среду очень плотную, «неподатливую» для резвых сюжетных сдвигов, для насильственного вмешательства автора… Его почти и нет, этого вмешательства. Даже психологически сложный вопрос — переезд Сергея из Шумилина, из отцовского гнезда, в новое, созданное на индустриальной основе село Ильинское — раскрыт с глубокой достоверностью. Герой не впадает ни в состояние печальной ностальгии по ушедшему укладу, ему чужд элегизм воздыхателя. Но и забыть лучшее в прошлом, подвиг дедов и отцов, покоящихся под ракитами на покинутых кладбищах? Нет, самые благородные традиции, нравственные нормы тружеников былых поколений вечно пребудут с ним, с его детьми. «Молодые побеги родового дерева Карпухиных взойдут на новом месте», — думает Сергей в финале романа, оценивая прожитое, веря, что не останется без продолжателей и его «самое древнее и самое нужное назначение на земле — хлебороб».