Юрий Бородкин - Кологривский волок

• Название: Кологривский волок
• Автор: Юрий Бородкин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

Роман повествует о жизни деревни в годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период, о долге современников перед старшим поколением, о воспитании у деревенской молодежи лучших традиций отцов — любви к Родине, к отчей земле, к делу, которому отдаешь всю жизнь.

---

Охапкин махнул стакан застоявшейся теплой воды, собираясь укатить в Ефремово, но снова остановил телефон: Коротков срочно потребовал к себе и его и Романова — на разбор.

Через несколько минут перед окнами пропылил «газик» директора МТС. Вместе бы и ехать на одной машине, если бы по-добрососедски. Ивану Ивановичу пришлось «пришпорить» свой грузовик.

Абросимовский райком партии располагался все в том же кирпичном здании, стоявшем в середине посада, и кабинет первого секретаря оставался на прежнем месте, на втором этаже, и, казалось, мало что изменилось здесь с той военной поры, когда Коротков принял район. И все-таки…

Секретарша, принятая на работу худенькой девушкой, превратилась в солидную и строгую даму; к большому, похожему на бильярд столу Короткова примкнул длинный стол для членов бюро и приглашенных лиц, и это выглядело внушительно; вместо деревянной коробки с махоркой, всегда стоявшей прежде на секретарском столе, теперь появилась открытая пачка «Казбека», брать папиросы из которой, однако, редко кто решался; вместо лампы-«молнии» кабинет освещался пятирожковым электросветильником. Другим стал сам Алексей Кузьмич. Заметно сдал, постарел: поредели седые волосы, нижние веки отечно набрякли, и все лицо, прежде резкое, волевое, как бы опало, а сухие губы сообщали ему желчное выражение. Прежними оставались только темно-синий китель и галифе и, конечно, стиль руководства: категоричный, приказной, но и он заметно изживал себя, потому что окрик, терпимый во время войны, теперь унижал достоинство людей.

Первым вошел в кабинет директор МТС Романов, мужчина высокий, флегматичный, с заостренной кверху лысиной, которую он усердно прикрывал, перекидывая от уха к уху оставшийся оселедец волос. Повесил на вешалку-стойку плащ, потом поздоровался: заносчивый народ, дескать, от нас все зависит, а мы — ни от кого.

Следом за ним ввалился Охапкин, неуклюже задев боком вторую створку двери, так что едва не вырвал задребезжавшие шпингалеты.

Коротков усадил их друг против друга перед своим столом, привычным движением придвинул пачку «Казбека» — не дотронулись.

— Итак, в чем дело, Илья Трофимович? Почему в «Ударнике», под боком у МТС, нет ни одного комбайна?

— Колхоз виноват. Прошлый год ни зернышка не выдали нам по натуроплате. За здорово живешь трактористы и комбайнеры работать не обязаны.

— Вы же знаете, какая обстановка была в прошлом году, — вскинул кулак Охапкин, — с госпоставками не могли рассчитаться, колхозникам нечего было выдать на трудодень. Я ж тебе, Илья Трофимович, объяснял, что с нового урожая отдам долги.

— А где гарантия? Нынче ведь работал у тебя комбайн, попросил у тебя Михалев аванс из свежего намолота — не дали. В результате, приходит ко мне, говорит, отказываюсь работать в «Ударнике». Пришлось направить его в «Рассвет».

— Минуточку! Что же получается? В колхозах побогаче убираем хлеб, отстающие — пропадай. Тут, уважаемый Илья Трофимович, дело государственное, пасынков не должно быть. Из-за такой практики вот что имеем, — Коротков потряс развернутую газету, — вторую строчку от конца занимаем.

— Что касается района, Алексей Кузьмич, так ведь комбайны не простаивают, и если я перегоню их с одного поля на другое, выработка не увеличится, — с вызывающим спокойствием гнул свою линию Романов.

— Общее дело выиграет. Как будут реагировать люди, если в одном колхозе весь хлеб будет убран и колхозники получат на трудодень, а в другом — хлеб уйдет под снег?

— Вот-вот! — вмешался Охапкин, сердито глядя в упор на Романова. — Ты мне, прямо сказать, подножку ставишь, а пострадают-то прежде всего колхозники. Видал, наверно, цепами молотят бабы, не шибко надеются на МТС.

— Два руководителя в селе, оба партийные люди и не можете найти общий язык. Как вам не стыдно? — начал горячиться Коротков. Он встал и, заложив одну руку за спину, другой жестикулируя, ходил вдоль стола. — Каждый день дорог, всякие счеты — в сторону!

Размолвка между Охапкиным и Романовым началась с другой истории. Для колхозной машины потребовался бензин, заправляться стали на нефтебазе МТС на правах бедных родственников, да еще Романов потребовал ежеквартальной оплаты. Тогда Охапкин и обозвал его крохобором, за глаза, конечно, но до Романова донеслось. Более всего Ивана Ивановича раздражало то, что во всех случаях жизни он оказывался зависимой стороной перед МТС и этим приезжим чинушей. И сейчас, пользуясь паузой, которую им предоставил Коротков, задержавшийся у окна, они кое-что еще припомнили в упрек друг другу.

— Чтоб завтра же комбайн был в «Ударнике», — распорядился Коротков.

— Но чтоб колхоз немедленно погасил прошлогоднюю задолженность.

— Погасит после госпоставок. И прекратить всякий торг! — Коротков хлопнул по газете ладонью, порвав ее. — Или наш разговор закончится оргвыводами.

Близоруко щурясь, как будто тоскующе и с сожалением, Романов остановил продолжительный взгляд сначала на одном собеседнике, потом на другом.

— Уважаемый Алексей Кузьмич, меня послал сюда город, и вы должны сказать мне спасибо за то, что я добросовестно тяну лямку в этой дыре. Я — инженер, — тоном превосходства изрек он и пригладил свой оселедец.

— С такими рассуждениями лучше было оставаться в городе, а здесь извольте считаться с требованиями райкома, — отрезал Коротков, привыкнув оставлять последнее слово за собой. — Все, считаю вопрос решенным. Вы свободны. Минуточку, Иван Иванович! — остановил Охапкина в дверях. — Ты на машине? Забери попутно студентов, вон они толкаются возле чайной.

Из окна райкома Коротков видел, как студенты перестали бренчать на гитаре, со спортивной прытью посыпались через борта в машину, как Охапкин тем моментом успел заскочить в чайную — ему легче. Видел и Романова, размашисто прошагавшего через пыльный булыжник посада к легковушке. «Дубина стоеросовая! Навязался ты на мою шею со своим инженерным образованием, — проклинал его Коротков. — Этот знает себе цену, гонору-то сколько!» Подойдя к столу, он вспомнил, что хотел позвонить начальнику Новоселковского лесопункта, и тотчас, под горячую руку, взял трубку:

— Алло! Данилов? Как жив-здоров? Просьба к тебе большущая: хлеб не на чем вывозить, выдели хоть пару машин.

— Рад бы помочь, да не имею никакой возможности: последний месяц квартала, план горит.

— Надо, Александр Матвеевич. Подумай, что-нибудь выкроишь.

— Не вижу выхода, Алексей Кузьмич. Если я сорву план, меня не поблагодарят… Разве что фургон на днях прибудет из ремонта.

— Ну хорошо, — то ли соглашаясь, то ли с намеком на угрозу закончил Коротков.

Он устало и как бы недоуменно откинулся к спинке стула. Что-то стали пробуксовывать его распоряжения. Директор МТС — спесивый гусак, а Данилов-то — толковый мужик, всегда исполнительный, вдруг заартачился. Весной вон какую операцию с ним провернули! Надо было завезти большое количество семенного зерна на сортообновление, нашли способ: приказал поставить при въезде в Абросимово у моста шлагбаум и не пропускать ни один лесовоз порожняком со станции, прямо на платформах перевозили мешки.

В сорок первом году принял он здешний район, было трудней, чем сейчас, но помогала строгость военного времени, ни себе, ни людям не давал покоя, здоровье потерял на этой незавидной службе и, казалось, мог честно оглянуться назад. А чего добился? Как был район отстающим, так и остался в хвосте. Медвежий угол. Ни дорог, ни техники, ни людей. Уж дал указание милиции выдавать паспорта только по разрешению председателя райисполкома — все равно едут из деревни всеми правдами и неправдами. Вот и убирай в сроки хлеб, не скандаль с председателями. Может быть, любой другой на его месте не смог бы сделать большего. Что ж, видимо, пора уходить в отставку — скоро конференция, и пусть другой, помоложе и посильней плечами, наляжет на эти неподатливые гужи. И уже не в первый раз он усомнился в надежности своего авторитета; конечно, его распоряжения выполняются, с его мнением нельзя не считаться — должность обязывает, но небось в душе многие думают: хватит командовать старику, покричал, пошумел — в сторону.

В скверном расположении духа Коротков походил для успокоения по кабинету и снова остановился перед окном, наблюдая улицу: около магазина толпились женщины с мешками и сумками, пробежали щебетливой стайкой школьники, прокатилась вниз по посаду машина с зерном. Два мужика в обнимку развалились на зерне, укрывшись одним плащом от ветра. Позавидовал им, их приятельской близости, той свободе, с которой они царствовали на возу хлеба. Вот разгрузят его на станции и совсем налегке потрясутся домой, и никто не побеспокоит их до утра, ни бригадир, ни председатель. А его, Короткова, и в полночь может поднять звонок, да и так не спится, особенно сейчас, в уборочную: вечная суета, горячка. Его торопят из области, он, в свою очередь, жмет на районщиков и председателей колхозов, чтобы порой сделать из невозможного возможное.