Марк Курлански - 1968. Год, который встряхнул мир.

• Название: 1968. Год, который встряхнул мир.
• Автор: Марк Курлански
• Издательство: ООО "Издательство АСТ"
• Жанр: Публицистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-038246-0

Марк Курлански прославился неожиданным выбором героев для своих "Историй" — то он напишет "Всеобщую историю соли" (русский перевод 2007 года), то "Историю трески", то "Историю ненасильственного сопротивления". На этот раз героем его книги стал год. Он называет четыре фактора, создавшие 1968 год: движение за гражданские права, превращение молодого поколения в единую сознательную силу, война во Вьетнаме и телевизионные новости, уже объединявшие мир, но еще не укрощенные цензурой. Именно в том году одновременность событий, происходивших в разных концах мира с самыми разными участниками и по самым разным причинам, и знание людей об этой одновременности стали самостоятельным фактором истории. Курлански честно предупреждает о своей пристрастности: "Я родился в 1948 году и принадлежу к поколению, которое ненавидело войну во Вьетнаме и протестовало против нее". И своей целью объявляет напоминание о том времени, "когда люди высказывали свое мнение и не боялись кого-либо задеть этим". Кончается же книга благодарностью "всем, кто сказал "Нет!"" — и, главное, тем, кто продолжает и сейчас произносить это слово". Книга построена хронологически — от января к декабрю, но это не хроника, а связный рассказ о множестве сюжетных линий — Пражской весне, вьетнамской войне, студенческих бунтах в Париже и Чикаго и т. д. В 1968-м не только много чего случилось, но и много чего началось. И Курлански тщательно отмечает эти начала, в том числе и словарные: именно тогда начали говорить "черные" вместо "негры", "палестинцы" вместо "арабы, живущие в Израиле" и т. п. Правда, ценность русского издания снижают две вещи — отсутствие указателя, необходимого для подобной книги, и отсутствие редактуры, из-за чего Иордания превращается в "государство Иордан", шекспировская цитата, общеизвестная по-русски в варианте "зима тревоги нашей",— в "зиму нашей досады", автор детективов — в "автора мистерий" и т. п. 

---

Гарри Эдвардс, двадцатипятилетний бородач ростом шесть футов, носивший солнечные очки и черный берет, прежде был одним из лучших спортсменов колледжа и настаивал на том, чтобы к президенту США обращались «Линчинг Джонсон»*. Из своего штаба по проведению бойкота, располагавшегося в Сан-Хосе, он интересовался не только Олимпийскими играми, но также и бойкотированием программ в колледжах и на производстве. В 1968 году, однако, главную цель для него представлял собой Мехико. Плакат на стене его комнаты гласил: «Чем бегать и прыгать за медали, лучше постоим за гуманность». Стену также украшал портрет «Негр — изменник недели» — изображение почитаемого чернокожего спортсмена, противника бойкота. Среди тех, кто удостоился этой «чести», были бейсболист Уилли Мейс, легкоатлет Джесс Оуэнс и чемпион по десятиборью Рэфтер Джонсон. Джонсону предлагали бойкотировать Игры 1960 года, Дик Грегори призывал к бойкоту в 1964-м, но на этот раз с помощью штаба Гарри Эдвардса идея, казалось, набрала силу.

В марте журнал «Лайф» опубликовал список десяти лучших чернокожих спортсменов-студентов и, к своему удивлению, выявил широко распространенное убеждение: стоит отказаться от возможности завоевать олимпийскую медаль ради улучшения условий жизни людей своей расы. «Лайф» также обнаружил, что чернокожие спортсмены возмущены тем, как с ними обращаются в американских университетах. Спортсменов обещали обеспечить жильем, однако не оказывали никакой помощи, когда они сталкивались с дискриминацией при получении квартир. В колледже Сан-Хосе белые спортсмены получали поддержку спортивного управления через студенческие организации, куда черных не принимали. Среди инструкторов по спортивным программам на сто пятьдесят ведущих университетов приходилось всего семь чернокожих преподавателей. Белые инструкторы обучали чернокожих студентов в раздевалках или на ходу, на улице. Консультанты по учебе постоянно советовали им выбирать себе специальные курсы пониженной сложности для успешной сдачи экзаменов. И кроме того, они обнаружили, что никто из сотрудников факультета и студентов никогда не разговаривает с ними ни о чем другом, кроме спорта.

В начале года, после успешно прошедшей зимней Олимпиады, Международный олимпийский комитет все-таки вынес решение о том, чтобы допустить к Играм Южно-Африканскую Республику. Его сотрудники еще не понимали, каким будет 1968 год. Весной мексиканцы, предчувствуя катастрофу, обратились в комитет с просьбой пересмотреть свое решение, учитывая, что Играм угрожал бойкот со стороны более чем сорока команд. Комитет выполнил просьбу, вновь наложив запрет на участие Южной Африки. Это заставило некоторых чернокожих американских спортсменов, в том числе Смита и Эванса, заявить, что они подумают, выступать ли им в Мексике. Американцы отчаянно пытались избежать бойкота черных, поскольку команда США по легкой атлетике, имея столь высокий потенциал, могла оказаться лучшей в истории Америки и, возможно, в истории современного спорта. В конце лета Эдвардс сообщил «Черным пантерам», что бойкот Олимпийских игр отозван, однако атлеты будут носить на руках черные повязки и откажутся принять участие в церемониях награждения. К сентябрю мексиканское правительство имело все основания надеяться, что Олимпийские игры пройдут исключительно успешно.

Мексиканское правительство не считало себя диктатурой, так как президент, несмотря на свою абсолютную власть, должен был уйти по окончании срока правления. «Порфириато», как называли тридцатилетнее правление Порфирио Диаса, более было невозможно. Правительство шло навстречу нуждам народа. Если рабочим нужны были профсоюзы, ИРП «обеспечивала» их профсоюзами. Мексиканцы, желавшие преобразовать жизнь так, чтобы она стала лучше, должны были вступать в ИРП. Лишь члены ИРП могли быть участниками этих Игр. Даже три сына Эмилиано Сапаты, один из которых унаследовал эффектную внешность отца, работали на ИРП. В Мексике до сих пор происходили столкновения ИРП с людьми, подобными Вилье, которых можно было купить, так же как и с несколькими последователями Сапаты, слишком упрямыми, чтобы их можно было привлечь к сотрудничеству, — теми, кого надо было либо упрятать в тюрьму на неопределенный срок, либо убить. Крестьяне, поняв, что революция не выполнила своего обещания относительно земли, начали вступать в крестьянские организации, которые сплошь находились под контролем ИРП. Время от времени возникали новые организации, имевшие целью представлять интересы крестьян. Их руководителей ждала та же судьба: быть купленными или убитыми; то же касалось новых лидеров организаций трудящихся и молодых журналистов.

В то время как экономика год за годом переживала рост, казавшийся чудом, усиливалось подозрение, что это новое богатство распределяется чрезвычайно несправедливо. В 1960 году Ифигения Мартинес, исследовательница, работавшая в экономическом институте, выполнила работу по этой проблеме и показала, что около 78% чистого дохода в Мексике попадает в руки всего 10% населения, составляющих верхушку общества. Никто прежде никогда не проводил научных исследований на эту тему, и результаты показались столь невероятными, что другие организации, в частности Банк Мехико, провели повторные изыскания, однако пришли к тем же выводам.

Подобные исследования лишь объясняли с точки зрения статистики очевидный феномен: в быстро растущей и развивающейся Мексике многие жители несчастливы. С конца 50-х годов началось возникновение движений протеста. Сформировалось крестьянское движение, протестовал профсоюз учителей, прошла забастовка врачей, работавших в системе общественной безопасности, а в 1958 году — забастовка железнодорожников. Все эти движения быстро уничтожили: всех «кооптировали», отправили в тюрьму или убили. Десятилетие спустя после забастовки на железных дорогах ее руководитель, Демет-рио Вальехо Мартинес, по-прежнему находился в тюрьме.

И все же в 1968 году, в преддверии Олимпийских игр, существовала единственная группа, которую не контролировала ИРП: студенты. Причиной было то, что студенты были новым явлением для Мексики в качестве политической силы. Формирование студенчества стало результатом скачка в экономическом развитии страны. После Второй мировой войны темпы роста населения в Мексике ускорились. К 1968 году Мехико был одним из наиболее быстро растущих городов мира: его население увеличивалось примерно на 3% ежегодно. Весьма значительную часть населения Мексики, и особенно Мехико (что типично для пирамидообразных демографических структур быстроразвивающихся стран), составляла молодежь. А по мере роста среднего класса в Мексике стало больше студентов, причем многие из них учились в переполненном Национальном автономном университете (УНАМ), а также в Национальном политехническом институте, и жили в обширных новых кампусах, расположенных в современных районах столицы, поглощавших каждый год новые территории, милю за милей.

Эти студенты, как и их товарищи во Франции, Германии, Италии, Японии, Соединенных Штатах и множестве иных мест, острейшим образом ощущали, что живут в значительно более комфортных с точки зрения экономики условиях, нежели их родители. Молодых мексиканцев также беспокоило и то, что они пользуются благами экономического роста, которые многим недоступны.

Роберто Эскудейро, ставший в 1968 году одним из студенческих лидеров, говорил: «Между нашим поколением и поколением наших родителей огромная разница. Они были настроены очень традиционно. Они получали различные блага от Мексиканской революции, и их героями были Сапата и другие деятели революционных времен. Для нас они тоже были героями, но у нас также были Че и Фидель. Мы видели в ИРП в значительной степени авторитарную силу, а они воспринимали ее как революционно-освободительную».

Сальвадор Мартинес де ла Роса (все знали его как Пино), невысокий светловолосый юноша, похожий на растрепанного воробья, в 1968 году также был лидером студенческого движения. Он родился в 1945 году и в 1968-м изучал ядерную физику в УНАМ. Пино был «нортеньо», то есть происходил из северных областей Мексики, откуда ближе до Соединенных Штатов и где культурное влияние Америки ощущается значительно сильнее. «В 50-е нам нравился Марлон Брандо в «Дикаре» и Джеймс Дин в «Бунте без причин», — вспоминал он. — Мы гораздо больше интересовались американской культурой, чем наши родители. В 50-е студенты носили рубашки и галстуки. Мы же ходили в джинсах и рубашках, напоминающих по стилю одежду туземцев».

В университетские годы расширился кругозор Пино. «В Китайском клубе университета показывали французские фильмы, которые в Мексике нельзя было увидеть больше нигде. Тогда я впервые увидел фильм о лесбиянках — «Легкий наездник». То был целый бунт в культуре. Мы любили Элдриджа Кливера и Мухаммеда Али, Анджелу Дэвис, Джоан Баез, Пита Сигера», — рассказывал он. Песни движения за гражданские права, такие как «Все преодолеем», были хорошо известны, и Мартин Лютер Кинг, особенно после смерти, занял в студенческом пантеоне УНАМ место среди героев рядом с Че и Сапатой. «Черные пантеры» также пользовались в УНАМ некоторой популярностью. Но, как рассказывал Мартинес де ла Роса, «наиболее важна была Кубинская революция. Книгу Режи Дебре «Революция в революции» мы прочли все».