Анна Баркова - Восемь глав безумия. Проза. Дневники

• Название: Восемь глав безумия. Проза. Дневники
• Автор: Анна Баркова
• Издательство: Фонд Сергея Дубова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-94177-011-3

А. А. Баркова (1901–1976), более известная как поэтесса и легендарный политзек (три срока в лагерях… «за мысли»), свыше полувека назад в своей оригинальной талантливой прозе пророчески «нарисовала» многое из того, что с нами случилось в последние десятилетия.

Наряду с уже увидевшими свет повестями, рассказами, эссе, в книгу включены два никогда не публиковавшихся произведения — антиутопия «Освобождение Гынгуании» (1957 г.) и сатирический рассказ «Стюдень» (1963).

Книга содержит вступительную статью, комментарии и примечания.

---

1. Человеку свойственны ошибки.

2. Убеждения — дети человеческого ума и опыта.

3. (вывод). Убеждения человека могут быть весьма и весьма ошибочны.

Вы скажете: ошибки можно исправить. Да ведь через сколько сокровищ, раздавленных вашими дурацкими убеждениями, вы придете к этому исправлению ошибок? Уф! Ненавижу убеждения! Люди с убеждениями — самые глупые, тупые и вислоухие… А с другой стороны, то, что я высказываю сейчас, — тоже убеждения. Ха! Ха! Ха!

Итак, мое главное убеждение: все истинно и все ложно. Долой убеждения! Мой девиз: да здравствуют софисты[64], Макиавелли[65], Цезарь Борджиа[66], и долой романтиков! Религия, значит, штука, которую можно по-разному повернуть (извините, что я назад оборотился). Как известно, Бог нам дал свободную волю, знал он, что мы ею злоупотребим, знал, что яблоко скушаем (чем соблазнил! сотворил людей любопытными, да и запретил: не ешьте с этого дерева, больно много узнаете. Ловкий Бог!). Знал, что наказать нас за это придется, что ему воплотиться будет нужно и за грехи наши нами же распятым быть.

Как презирает нас Отец-то. А? Мне, дескать, вы все равно что — тьфу! У меня своя цель! Я все знаю, знаю, что не грешить и не дерзить вы не можете, ибо любопытны (я вас такими создал) и за эти грехи и дерзновение вы будете мною наказаны, а потом я приду на землю и пострадаю за вас, сниму с вас проклятье, так что уж потом вы можете в рай попасть, хотя за грехи все-таки вы крупной монетой рассчитаетесь. И святые будут среди вас, только не своей «свободной волей», а моей благодатью…

Так позвольте, господин Бог, зачем Вы нам свободную волю дали? Мы бы с одной благодатью прожили. А то она только соблазн, да и Вы же ею в глаза тычете: я, мол, не насильник, я вам свободную волю дал. Во зло употребите — накажу, а в добро — награжу. Да ведь воля-то наша. Мы не хотим идти за Вами, и оставьте нас в покое. Наказывать-то к чему? «Не вашего ума это дело. У меня своя цель!»

Да какое нам дело до Вашей цели? Мы, может быть, к ней бы и не пошли, узнавши ее. Но с Богом разговоры плохи: сейчас окривеешь, ослепнешь, лишишься языка, будешь, как Навуходоносор[67], траву жрать…

Вы думаете, что я Христа не люблю и в будущую жизнь не верю? В том-то и дело, что Христа я люблю и в бессмертие верю, да не по мне все это: не благонамерен, не благонравен — по мне лучше с Мефистофелем беседовать, чем с ангелочком. Скучно и пресно в раю, господа, так, романтизм какой-то.

Что еще после религии? Да! Искусство, творчество, т. е. и любовь. Потолкуем сначала о любви, а творчество оставим. Я — сладострастник, говорю открыто, сладострастие дает тон всем моим духовным и физическим переживаниям. Но определим прежде всего это явление. Сладострастие? Что это за штука? Какие люди сладострастны? Грех оно или добродетель? Так называемый нормальный человек скажет: есть здоровое сладострастие молодости. Оно таково: «Ах! Супружество! Брак! Какое это великое установление! Деторождение — какое это священное право или обязанность! И как это прекрасно: соединить общественную деятельность с личным счастьем! Жить полной гармоничной жизнью социального существа и индивида!». И пошла белка прыгать в колесе. Затем этот же нормальный человек прибавит, морщась: «А есть другое. Знаете, болезненное, извращенное. О нем <не> стоит и говорить! Психопатия. Знаете: Вербицкая[68], Арцыбашев[69]. Особенно хороши психопаты Достоевского». О Вербицкой и Арцыбашеве я говорить не хочу. Они глупы, как тысяча ослов, и пошлы, как… не знаю что. Но достоевское сладострастие! О! Это, я вам скажу, вещичка очень недурная. И свойственна эта вещичка только необычайным, сверхъестественным людям. Все святые были сладострастники (за исключением, конечно, первых Афанасиев Великих[70], боровшихся с арианами[71], которые за эту борьбу и титул-то святых получили), все остальные наслаждались в муках, трепетали при виде когтей тигра, его пушистой шерсти, гибких движений… Ведь, собственно, что такое это сладострастие? Необычайное, мучительное обострение наших физических пяти чувств и духовных представлений и ощущений. Так как я чересчур близко знаком с этим сладострастием, то… Например, вам стыдно (кажется, неприятное чувство), но это чувство в вашей душе соединяется с некими ощущениями, вспоминаниями, сознанием, что тот, перед кем вы стыдитесь, видит ваш стыд. После сего соединения это неприятное чувство переходит в еще более сильное, острое, но уже сладкое: вы охвачены каким-то бессилием и желали бы вечно стыдиться. Вот вам образчик сладострастия. А вот и другой… Вы прочли в газетах, что любовница генерала Аффаносовича истязала дочь своего седовласого покровителя. Вы негодуете, возмущаетесь, а в глубине вашей психической организации совершается нечто странное: во-первых, вам становится любопытна «злодейка», во-вторых, вы с ужасом чувствуете, что понимаете и… одобряете это злодейство. В конце концов у вас является желание быть или на месте жертвы, или на месте мучителя, смотря по настроению. Вы говорите, что это дурное свойство у всех может в иные минуты проявиться: в этом, дескать, нет ничего особенного, не может быть, чтобы люди с нежной духовной машиной, люди необыкновенные находили в этом зверском желании наслаждение. Это извращение. Сильно так желать могут только преступники. А почему извращение? И вообще, почему это врут: извращение, неестественно, Природа или Бог (если врет верующий) мстят за это «пренебрежение законов». А имеет ли право Природа или Бог мстить за эти «неестественные извращения»? Зачем «Мать Природа» сделала так, что «извращения» возможны? Сама виновата и наказывает! Несправедливо это, господа, как хотите! Вы скажете, что и в природе не все совершенно. Так к чему нам ее законы исполнять! У меня один закон: я выше всего, выше Природы и Бога, что хочу, то и делаю. Ха! Ха! Ха!

Однако я чересчур «отдалился от темы». Разговор шел о любви! Святое небесное чувство! Блаженное слияние двух существ в чаяньи третьего! Победоносное чувство, которому «все возрасты покорны». Вздор! Сентименты! Кислятина! Что такое любовь, ее экстазы и проч., и проч., и проч.? Предположим, что Вам какая-нибудь «нежная чистая» девушка мечтательно признается: «Вчера… вечером я сидела у окна… Оно выходит в сад… И читала Надсона[72]. Вдруг неожиданно какое-то грустное чудное чувство охватило меня, какая-то нежная тоска, захотелось выплакать накипевшие слезы на милой груди!». Вы, конечно, умилитесь: «Весенняя грусть, предчувствие первой любви». А я скажу: «Девка, видно, на возрасте — пора и замуж. Ишь ее разбирает!». Она врет, что в груди у ней появилось тоскливое сладкое чувство; не в груди, а пониже. Помните, что сказал Платон[73]: «Область высокого и святого в груди человека, а область животных желаний — в животе». Вы восклицаете: «А поэты! Данте! Лермонтов! Эдгар По!». Так ведь поэты! Лермонтов вон говорит:

Мгновение вместе мы были,
Но вечность — ничто перед ним!
Все чувства мы вдруг истощили,
Сожгли поцелуем одним?[74]

Едва ли вы удовлетворитесь минутой да поцелуем. Вам нужно что-нибудь посущественнее. Или Эдгар По:

…Ни ангелы неба, ни демоны тьмы
   Разлучить никогда не могли,
Не могли разлучить мою душу с душой
   Обольстительной Аннабель-Ли.
И всегда луч луны навевает мне сны
   О пленительной Аннабель-Ли.
И зажжется ль звезда — вижу очи всегда
   Обольстительной Аннабель-Ли.
И в мерцаньи ночей я все с ней, я все с ней,
   С незабвенной, с невестой, с любовью моей,
Рядом с ней распростерт я вдали
   В саркофаге приморской земли.[75]

У вас не так, друзья мои, совсем не так. Серафимы вам не завидуют, и в саркофаг за своим «предметом» вы не полезете. Во-первых, потому что: умерла Дарья, — найдется Акулина; во-вторых, вы или «социальное существо», обязанное «служить обществу» (а бросить служение из-за «личного влечения» подло), или вы — верующий: понадеетесь на Бога, примете с кротостью и смирением ниспосланное Небом испытание и, как наш Васенька Жуковский[76],пожалуй, в семьдесят лет женитесь на шестнадцатилетней. Идиллия ветхозаветная, одним словом. Да, многоуважаемые! Небесничанье ваше гроша не стоит. Тут вот что:

Лишь шумела река
Перекатной волной,
Да скользила рука
По груди молодой[77].

Оно и хорошо: сияние бедняжки Луны, которой суждено на все гадости смотреть, пенье соловья, рука на персях и сладкое небесное чувство.

А не проще ли было бы так: «Вы в настроении? А вы? Даже очень! Ну и прекрасно!». А то прелюдия очень долгая. Заодно с любовью не коснуться ли и дружбы. Вот еще дьяволизм! Я, например, своего друга скушал, а он, бедняга, даже и не почуял: дескать, это я сам до такой глубины добрался. А я думаю: держи карман! Как видите: небольшая хитрость. Скажу я вам, так и быть, что по-настоящему люблю и во что фанатически верю. Во власть и красоту! И пойду за эту власть и красоту куда угодно и стану рабом власти и красоты. Самому бы мне хотелось иметь эту власть и эту красоту, да нет! Еще мелко плаваю. Чего-то еще не хватает во мне! Ах, хотел бы я стать Императором мира; тем, кто несет воскресение и смерть миру. Больше всего я хочу бесконечного могущества, сконцентрирования в себе всего прекрасного, порочного и божественного.