Жюль Мэнн - Сокровища града Китежа

• Название: Сокровища града Китежа
• Автор: Жюль Мэнн
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2016

В повести-мистификации «Жюлля Мэнна» рассказывается о похождениях трех чудаковатых французов, приехавших в Советскую Россию на поиски сокровищ затонувшего града Китежа. Замаскированная под переводное французское произведение повесть впервые вышла в Киеве в самом начале 1930-х гг. и с тех пор успела стать книжной редкостью. Настоящее имя автора, скрывавшегося под псевдонимом «Жюль Мэнн», остается неизвестным.

---

Но вот оркестр, наконец, умолк. Оноре по-прежнему орудовал ручкой и раскланивался. Катюша коротко и неслышно сказала ему что-то и дорогой учитель, в последний раз взмахнув — прекратил свои физкультурные движения и застыл в «достойной неподвижности».

— Товарищи! — далеко и звонко разлетался голос Ветровой. Она начала речь. Очевидно, я совсем неважно чувствовал себя, потому что никак не могу восстановить полностью смысла того, о чем говорил мой классовый враг. Помню только, что нам, концессионерам, «перепадало на орехи» на каждом десятом слове. И если в начале речи, по-видимому, сдерживаясь, Ветрова называла нас концессионерами и иностранным капиталом, то под конец — она просто ругала нас. Мы оказались махровыми представителями проклятой мировой буржуазии, которую в недалеком будущем пролетариат сметет с лица земли. Мне становилось все больше не по себе и я уже почти ничего не соображал. Глаза мои искали поддержки у Бартельса, но тот, забившись в дальний угол трибуны, выглядывал оттуда безнадежно, как затравленный волк.

Катюша все азартней выкрикивала свою ужасную, зажигательную и подстрекательскую речь. Я, конечно, не думал о мировой буржуазии и меня мало беспокоил ее грядущий конец, но мне казалось, что многоголовое чудовище, стоящее под трибуной, сагитированное Катей, — вот сейчас, сию минуту, а не в недалеком будущем набросится на нас и действительно сотрет с лица земли! От ужаса мне почудилось, будто все они, эти люди, узнали нашу тайну о сокровищах, разгневаны тем, что мы хотели присвоить эти сокровища, — и сейчас выльют свой гнев и месть на наши растерзанные трупы. И когда на страшно высокой ноте Катюша выкрикнула свой последний призыв:

— Да здравствует мировая революция! — грянул гром, обрушилось небо и я, от ужаса поминая всех святых и покойных своих родителей, закрыл глаза в свой смертный час. А надо мной грохотало. Мучительные секунды тянулись бесконечно и я уже молил творца, чтобы эти разъяренные люди скорей прикончили меня.

Но грохот утих и на смену Катюше другой оратор начал речь.

Слава Аллаху, это был не наш смертный час, — это были аплодисменты. Я оглянулся. Безнадежной тряпкой свесившись через перила — Бартельс был неподвижен. Я пробрался к нему как раз вовремя. Еще минута, и его тело полетело бы вниз. Я схватил его и удержал. С тоской оглянулся я, но к счастью, на нас никто не обращал внимания.

— Бартельс! Бартельс! — шипел я на ухо бездыханному буржуа, но он был недвижим. Беззастенчиво и энергично я ущипнул его. Вздрогнули веки и посиневшие губы чуть слышно проговорили на родном языке:

— Убейте! Скорее убейте! Не мучьте!

— Да очнитесь же, вы, лысый осел!

Это подействовало. Бартельс пришел в себя и осознал, что он еще на этом свете. Первым его движением было — удрать. Удрать с этой проклятой трибуны, с этого ужасного митинга. Но я удержал его. Понемногу мы совсем пришли в себя, и я даже начал улавливать смысл произносимой речи. Это было нечто совсем странное и непонятное.

Оратор говорил о тысячах десятин земли, которую мы осушим и которая уже будущей весной будет запахана. Он говорил о расцвете сельского хозяйства в округе бывшего озера Гнилого, о том, что великий французский ученый Оноре Туапрео, несмотря на свое гнусное буржуазное происхождение, все же льет воду на мельницу социализма. Что все мы трое, иностранные капиталисты, помимо своей воли, из-за своих сегодняшних барышей помогаем им, большевикам, строить социализм. И все в таком же роде, малопонятное нам и смешное. Мы приободрились. Бартельс лукаво подмигнул мне и весело похлопал вынутым бумажником. Я понял, — в бумажнике хранится наш концессионный договор.

— Вы правы, дорогой патрон, вы правы, как всегда! Им — социализм, а нам — сокровища града Китежа!

Мы только улыбнулись, хотя нам очень хотелось рассмеяться.

Оратор окончил речь.

— Да здравствует наука, помогающая нам!

Гром аплодисментов, крики — «Ура!» — и оркестр.

Дорогой учитель, чувствуя себя именинником — возобновил свои гимнастические экзерсисы. В ход были пущены и голова, и ручка.

В это время дико и протяжно взвыл наш паровичок. Это был сигнал. Митинг окончился. Как белая пена прибоя, застыла опустевшая трибуна. Люди расползлись, занимая места поудобней, поближе к каналам. Мы, во главе с дорогим учителем, поспешили на контрольную площадку. Главный инженер встретил нас, потирая руки.

— Через три минуты, господа концессионеры — вода хлынет!

Мы, словно по команде, вынули часы. Стрелки, усугубляя наше волнение, — цеплялись за каждую секунду. Но вот еще минута! Двадцать секунд! Пять! Три!

Ббаббуах! — взревела земля, раздираемая в клочья динамитом.

Еще! Еще! Взрывы следовали один за другим! Грохот мешался с восторженным ревом толпы. Кажется, все кричали «Ура!» Кричал наш главный инженер. Эх, да что таить, — я сам, и Бартельс, и дорогой учитель дико и исступленно кричали это самое русское «ура!». От восторга мы прыгали и не знали, что делать.

Освобожденная вода, разрушив последние преграды, заглушая последние, запоздавшие взрывы, с диким ревом вырвавшейся на волю стихии заливала каналы все дальше, спешила все вперед, вперед!

Тысяча восторженных глаз следили, как черные щупальца каналов покрывались надвигающимся серебром воды. И вот уже даже восторженный глаз не мог уследить неудержимого бега серебряного покрова. Там, далеко впереди, она, эта серебряная вода, — вольется в речушку и сделает ее полноводной и шумной.

Вода бурлила и рвалась в каналы неудержимо, безостановочно, разъяренно. Грохот водяного зверя не утихал, и наши концессионерские сердца вторили ему трепетным биеньем и сладким замираньем.

Время летело быстрее воды и мало-помалу люди, пришедшие отпраздновать победу упорного и долгого труда — разошлись. Пожав нам руки, ушел и главный инженер. Он ушел отдыхать, проделав большую и сложную работу. А мы все стояли и очарованными глазами смотрели па рвущуюся в каналы воду.

Мы все стояли… Нет, что я говорю, — мы не стояли! Мы так же стремительно, как вода, быстрее воды — мчались, нет, — неслись, летели в обетованную страну града Китежа!

Неслышными шагами пробралось солнце на ночлег. На небо, как солью, густо усыпанное звездами, поднялась луна и в ночной тишине рев уходящей воды звучал громче и величественней. Усталые и счастливые, мы молча сидели и следили неугомонный бег.

Летняя ночь подмигнула звездами и улыбнулась зарей. Заря умылась росой и мы, слегка продрогнув от утреннего холодка, ушли на отдых. Но сон наш был тревожен и краток.

И весь этот день мы ни о чем не могли говорить, ничего не могли делать.

Словно заклятые неведомой силой, мы неустанно бродили по берегу и, как лучшую музыку, с наслаждением слушали рев воды. Мы делали отметки на скалах и, возвращаясь к ним каждый час, долго спорили и пререкались — заметна убыль воды или не заметна.

И опять ночь прошла в безмолвном бдении над убывающей водой.

Четыре дня! Четыре самых счастливых дня в нашей совместной жизни — умчались в прошлое под неуемный рев воды.

Над нами опрокинулась такая же, как и предыдущие, глубокая, звездная ночь. Желтая и большая луна хитро и понимающе подмигивала нам.

Мы извелись за эти дни от волнения, оттого что мало спали и плохо ели. Но все же блаженное наше состояние даже теперь я вспоминаю с удовольствием. Вероятно, так чувствовал бы себя последний бедняк, если бы удалось убедить его, что вот через день, два, неделю — он выиграет сто тысяч!

Разговаривали мы мало. Да и о чем было говорить, — все понятно, все ясно. Вот мы сидим, свесив ноги с обрыва, над нами ласковое небо и сочувствующая луна, под нами — воды озера, все убывающие, падающие все ниже и ниже. А там, под этими водами… наши мечты. Да нет, какие мечты— там наши сокровища!

Вода сердится за то, что отнимаем мы ее сокровенную тайну. Уступая нам, она ревет разгневанным зверем вот уже четвертые сутки. Но ее рев нам только сладостен. За эти дни и ночи мы уже привыкли к нему и вот сейчас — нас незаметно клонит ко сну.

Белая голова Оноре падает на мое плечо, я опираюсь разгоряченным лбом о скалу и сквозь одолевающую дрему — вижу блаженную физиономию Бартельса, умильно прильнувшую к плечу дорогого учителя.

Ночь. Луна. Рев воды. Сладостное биенье сердца.

А-ах, как хорошо!..

Мы проснулись внезапно. Свежий ветер приятно хлестал в лицо и ерошил волосы. Ночь была черна — ни звезд, ни луны. Нас поразило что-то еще не осознанное, случившееся внезапно. Мы встревожились, нам чего-то не хватало.

— Это вы, Жюлль?

— Да, Бартельс, а Оноре?

— Я здесь! Ш-ш-ш! Да, несомненно!

Над нами, над озером, вокруг — царила тишина.

Тишина!

Как ужаленные, вскочили мы и ринулись к озеру. Впотьмах мы спотыкались, падали, но, упорно подымаясь, — опять бежали вперед.