Андрей Гуляшки - Приключения Аввакума Захова. Повести

• Название: Приключения Аввакума Захова. Повести
• Автор: Андрей Гуляшки
• Издательство: «ПРОГРЕСС»
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1966

В данный сборник вошли остросюжетные повести известного болгарского писателя Андрея Гуляшки об Аввакуме Захове: «Случай в Момчилове», «Приключение в полночь», «Дождливой осенью» и «Спящая красавица».

---

От радости у меня заколотилось сердце.

Мы были одни. Кроме борова, возле нас не было ни живой души.

— Надка, — сказал я и чуть отстранился. — Твой боров к рождеству непременно прибавит в весе. Будет неплохо, если ты малость уменьшишь его дневной рацион, иначе у него не окажется мяса даже на приличное жаркое!

Я говорю, а она смотрит на меня с как будто не очень-то верит моим словам. На лице ее удивление и даже какое-то недовольство. Видно, ей не понравился мой прогноз относительно ее борова.

21

Обед в этот день прошел очень весело: бай Марко подал нам жареного петуха, теплый калач, брынзу и горький перец. Вино было густое, черное, от него исходил аромат разогретого на солнце янтаря.

Боян Ичеренский подозвал к себе Аввакума, чокнулся с ним, похлопал его весьма покровительственно по плечу и спросил:

— Ну, как ты провел ночь на момчиловской земле, любезный историк? Спокойно ли тебе спалось, не нарушило ли что твой покой?

— Благодарю! — Аввакум отпил немного вина. — В общем провел я ночь неплохо. Случилось, правда, одно происшествие: какой-то субъект, вероятно, по ошибке, чуть было не вломился ко мне в комнату. Я полюбопытствовал, кто он, этот тип, мне захотелось подробнее осведомить его о расположении комнат; увидеть его мне не удалось — он оказался проворней меня и успел улизнуть раньше, чем я поднялся.

Ичеренский и капитан захохотали. Затем Ичеренский сказал:

— Не стоило преследовать беднягу. Он шел не с дурными намерениями, уверяю тебя. Видимо, это был какой-то неисправимый ревнивец: решил проверить, не засиделась ли случайно его возлюбленная у нового квартиранта дольше, чем полагается. Отелло встречаются повсюду — и в Момчилове они есть. Ты должен привыкать к подобным вещам!

— Господи боже мой, но ведь у меня жена к маленькие детки, — вздохнул Аввакум. — Что же с ними будет?

— Веди добродетельную жизнь! — наставнически изрек геолог…

— Глупости! — возразил капитан. Он обернулся к Аввакуму — Отдубась реннивца как следует, и он успокоится… Рради Балабаницы стоит потрудиться!

Они продолжали шутить в том же духе, но тут вмешался бай Гроздан.

— Ребята, это уж слишком, мне подобные шутки не нравятся. Балабаница — женщина порядочная. К тому же на ней вся наша сыроварня держится, и вообще мы ею довольны. Это серьезный человек.

— Любовь витает всюду! — философски заметил капитан. Поскольку разговор зашел о любви, Ичеренскии опять, взял слово.

— Любовь — чрезвычайно интересное явление, — сказал он. — Возьмем, к примеру, их милость, — он указал на капитана. Для него благородное чувство — вроде бы то же самое, что «здравствуй» и «до свидания». Для моего друга Кузмана Христофорова любовь это египетские письмена. Он даже и не подумает ломать над ними голову! Для товарища ветеринара любовь — это вздохи и бессонница. Но бессонница в собственной постели! Бай Гроздан практичнее вас, для нею любовь это домик, здоровые дети и верная жена. Такое понимание любви — самое здоровое и полезное для общества. А для вашего покорного слуги любовь — это забота. Но забота, которая приносит и радость, и страдание, и большое наслаждение, и всевозможные тревоги.

Вы знаете, что каждую субботу я после работы уезжаю и Пловдив. Если вы думаете, что эти поездки полны романтики, вы глубоко ошибаетесь. Судите сами! В Пловдив я приезжаю к вечеру. Подыскав в какой-нибудь гостинице комнату, я звоню жене. Она, бедняжка, живет у своей тетки, ее там поместили в комнате вместе с детьми, и вы сами понимаете, что ночевать там мне крайне неудобно.

В один такой вечер, кажется это было тогда, когда произошла эта история с Методием Парашкевовым, я чуть бы то не подрался с дежурным администратором «Тримонциума». Этот тип хотел сунуть меня в убогую комнатушку на четвертом этаже! Вы только подумайте -двести километров пути, чтобы провести ночь любви на четвертом этаже! Но у меня хватило упорства, и я получил номерок двумя этажами ниже, с ванной и со всеми прочими удобствами, которые так необходимы в подобных случаях: ведь мы с женой имеем в своем распоряжении лишь несколько часов в неделю.

Вот с какой романтикой связаны мои поездки в Пловдив. Но я не жалуюсь. Я ездил и буду ездить, пока живу в Момчилове. В дальнейшем будет то же самое, потому что такова моя профессия — скитаться по горам и лесам. И вот порой приходит мне в голову мысль: был ли бы я счастлив, если бы вел оседлый образ жизни и, так сказать, дежался за юбку жены? Едва ли! Это было бы существование без забот и тревог. А такое существование похоже на дом без очага. Заботы и тревоги — без них, друзья, нет настоящего счастья в нашей жизни!

Он отпил из своего стакана и немного помолчал. Словно бы тень легла на его лицо. Потом он тряхнул головой, окинул нас взглядом и усмехнулся.

— Мы с вами заговорили о том. что такое любовь. Позвольте по этому случаю рассказать вам одну маленькую историю, связанною с личностью нашею бедного учителя Методия. Может быть, он будет повешен, как предсказывает мой новый сосед по столу, и, вероятно, будет заслуженно повешен, но нам не следует наряду с плохим забывать и то хорошее, что носил в своей душе этот человек.

О тех добрых делах, которые он делал для момчиловцев, о том, как он научил их разводить пчел и фруктовые сады, получать более жирную брынзу, — обо всем этом вам может более подробно рассказать бай Гроздан, так как это относился к сфере его интересов. Я расскажу лишь об одном случае более интимного свойства. Прежде всего я должен заметить, что Методий считал меня своим другом, потому что я много помогал ему в его занятиях микрометрией и кристаллографией. Надумал он как-то собрать для школы большую коллекцию, но ему недоставало опыта, поэтому он пользовался моей скромной помощью. С научной точки зрения он был обыкновенный дилетант и в известной мере маньяк. Но в его дилетантстве, в его мании великих открытий было что-то очень благородное и возвышенное, и это заставляло меня относиться к нему сочувственно и закрывать глаза на смешное. Он считал меня своим другом и, хотя был человеком неразговорчивым, иногда поверял мне, особенно после стакана вина, и свои маленькие тайны.

Так вот она, история, о которой идет речь. Как вы убедитесь, она находится в прямой связи с нашим разговором о любви.

Три года назад в Момчилово прибыл новый участковый лесничий. Лесничий оказался прекрасным охотником, и между ним и Методием установилась замечательная дружба. Люди думают, что их связывала обитая страсть к охоте. Но истина кроется не только в этом. Дружеские чувства лесничего к Методию, может, и основывались на этом. Но для самого Методия куда значительнее было другое — поздняя любовь. Вы, вероятно, догадываетесь, я имею в виду жену лесничего и нашего старого холостяка.

Она лет на десять моложе своего мужа. У нее есть девочка, которая тогда жила у бабушки, потому что Момчилово находится на краю света, да и лесничий тоже не собирался поселяться тут надолго. Женщина эта — существо хрупкое, миловидное, — казалось, совсем не подходила для огрубевшего учителя. Потому-то и любовь их была необычной — она чувствовалась лишь в их глазах, в голосе, в их несмелых рукопожатиях, когда они говорили друг другу «добрый день» и «до свидания».

И вот, к великому огорчению Балабаницы, Методий стал все чаще и чаще наведываться к лесничему. Носил туда зайцев и фазанов, пил там кофе и холодный айран.

Однажды — это было зимой — друзья решили пойти поохотиться на волков. Они уже вышли из дому, как вдруг Методий заметил, что забыл шерстяной шарф. Он возвратился, чтобы взять шарф; что там произошло- одному богу известно, но когда он догнал лесничего, он был смущен и все время смотрел себе под ноги. Не подумайте чего-нибудь плохого — он задержался в доме лесничего не больше одной минуты. За это время нельзя даже и поцеловаться как следует. Однако он шел позади лесничего и смотрел себе под ноги.

Вы, вероятно, знаете, чем кончилась эта охота: лесничего в одном из ущелий Змеицы растерзали волки. Опустился густой туман, и друзья потеряли друг друга из виду; когда стая волков набросилась на лесничего, Методий был от него далеко, и, пока он бежал к нему на помощь, звери перегрызли лесничему горло, обглодали лицо и руки.

Что же произошло потом?

Потом Методий, перебиваясь сам, как говорится, с хлеба на воду, собрал деньжат и купил для вдовы подержанную вязальную машину. Она взяла девочку к себе, записала ее в момчиловскую школу. Каждый месяц Методий треть своего жалованья посылал по почте на имя ребенка.

И все это в память о той чудесной минуте, когда он вошел к ним в дом, чтобы взять забытый на лавке шарф.

Может быть, вы думаете, что за прошедшее после трагической гибели лесничего время это чудесное мгновение превратилось во взаимную любовь?

Вот в этом-то и суть вопроса, что такое любовь, с которого начался наш разговор. Для моего друга Кузмана Христофорова любовь — это загадочные письмена. Для ветеринара — вздохи в одиночестве. А для Методия Парашкевова — получасовая беседа с вдовой лесничего за чашкой кофе, и непременно на дворе, под открытым небом; если же льет дождь или воет вьюга, беседа происходит на кухне, возле гудящей печки, и всегда в присутствии маленькой дочки.