Мила Бояджиева - Круиз "Розовая мечта"

• Название: Круиз "Розовая мечта"
• Автор: Мила Бояджиева
• Жанр: Детектив

Во всех своих произведениях Людмила Бояджиева ставит перед собой задачу соединить традиционные для русской литературы нравственную ориентацию и качественную форму с требованиями коммерческого успеха — динамикой развития сюжета, усилением элементов детективного, авантюрного характера, психологической напряженностью действия, созданием живописной атмосферы. Книги Бояждиевой утоляет жажду сильных эмоций, ярких красок, захватывающих событий. Это приятный допинг для обыкновенного человека, не нашедшего в повседневной реальности «островов сокровищ», манивших с детства.

---

— Может, попробуешь ром? Напиток пиратов и лихих моряков. А? — Сергей поставил на стол неоткупоренную бутылку. Прежде в нашем доме этот напиток не был популярен… Кажется, я впервые попробовала его в гостинице «Корал» с Юлом. И похвалила.

— Спасибо, Сергей, лучше водку.

Некоторое время мы молча жевали, сосредоточенные, как шахматисты на мировом первенстве.

— Кажется, я должна сделать ход первой. Мне не удасться сейчас сформулировать нечто вразумительное… но ясно одно — в таких случаях жена уходит из дома.

— Кто же начинает партию с «коня»? Ты хотела сказать, что испытываешь к своему бывшему пациенту нечто большее, чем симпатию. — Сергей вскочил к сковороде, зачадившей дымом. — Чорт! — Крышка с грохотом покатилась по кафельному полу.

Отстранив его от плиты, я перевернула куски мяса и убавила огонь.

— Вот видишь — Сергей Баташов без тебя абсолютно беспомощен. Буду сидеть холодный, худой… — Он вздохнул. — Нет, Слава, в таких случаях такие жены от таких мужей не уходят. Ты ведь тоже так думаешь, правда?

— Не знаю… Я совсем не знаю, что думать… Я запуталась.

И вместо того, чтобы атаковать противника жесткими, прямыми вопросами, вместо безоговорочных признаний, разрушающих нашу жизнь, я расплакалась.

— Не надо, Слава, не надо… — Он подошел и погладил по голове, как чужой дядя потерявшуюся девочку на улице. — Это не самая большая беда… Ведь у Соньки все хорошо?

Я с удивлением поняла, что вернувшись вчера утром из Англии, до сих пор ни словом не обмолвилась о дочери. И теперь спешила рассказать все про школу, про Питчемов, про скачки, про теннис и музей пыток… На этом я запнулась, все ещё не зная, как объяснить мою встречу с Юлом.

— Тебе известно, что Ртищевы прислали ко мне Вартанова?

— Да, но я так и не понял, почему ты обратилась за помощью к афанасию, а не ко мне.

— Я не знала, насколько серьезны мои подозрения и не хотела пугать тебя зря… После той истории с Ирой я стала очень подозрительной…

— Кто напугал тебя? Что там произошло?

— Не уверена, что тревога была ложной. Пару раз во время прогулок по окрестным городкам мне почудилось, что кто-то следит за мной. Мужчина самой неприметной наружности… Понимаешь, мне стало казаться, что я втянута в какой-то опасный круг… Жуткие дни в Стамбуле, выстрел в подъезде, гибель Иры… И теперь — Игорь Рустамов… Такое впечатление, что все мы, бывшие в круизе, отмечены роковым клеймом…

Я, наконец, нашла в себе силы посмотреть в глаза Сергея и ужаснулась: такой тревоги мне ещё не приходилось видеть. Он порывисто обнял меня, прижал к себе, распластав на спине ладони. Только в его медвежьих объятиях я чувствовала себя крошкой — маленькой девочкой, гадежно спрятавшейся от всех бед.

— Послушай меня, Бубочка… — Зашептал он, тепло дыша мне в темя. Выбрось все из головы, хотя бы на время. Поверь — все объяснится, все уладится так или иначе… Только сейчас — уезжай.

— Куда? — Отпрянула я.

— К Соньке. Я сделаю долгосрочную визу. Поживете лето у этих Питчемов, или снимете дом… Я почему-то думал, что ты не станешь торопиться в Москву… Ну, ладно, так, наверно, лучше… Лучше, что ты вернулась. Хотя и не ко мне. — Он все ещё прижимал меня, скрывая лицо, а голос предательски дрогнул. Супермен Баташов скрипнул зубами, боясь показать мне свою слабость. — Пойми, я должен прогнать тебя — отправить куда-нибудь подальше. Спрятать, затаить. И разобраться во всем самостоятельно! Здесь сейчас очень опасно…

И я уехала. Только не так далеко, как хотел Сергей — в маленький поселок Молчановку под Загорском, где находилась наша «вилла». Деревянное строение тридцатых годов с почерневшей террасой и резным мезонином было построено моим дедом-историком в соответствии с требованиями тогдашней дачной моды. Мы так все и оставили — темные буфеты со стеклянными дверцами, в которых загадочно играли утренние лучи, скрипучую старую плетеную мебель, огромный круглый стол на пузатых резных ножках, книжные шкафы с подшивками «Правды», «Известий» и пожелтевших журналов. Но самым главным, в чем наверняка теплилась ещё живая душа этого дома, были абажуры и лампы, а также фотографии совсем незнакомых людей в затейливых, кем-то выпиленных лобзиком рамочках.

Выпиливая их, прикусив от старания кончик языка, наверняка мальчик-пионер. Скорее всего — мой отец, застреленный сорок лет спустя в тбилисской тюрьме. А работая, думал, что для рамок фанера — материал непрочный и лучше бы сделать что-нибудь понадежней. И вот они, затейливые деревянные «кружева», пережили их всех — смеющихся под июньским солнышком среди кустов цветущего жасмина. Носатых дам в белых панамах, усатых ученых мужей с сачками наизготовку… Почему это раньше все так любили бегать за бабочками, сниматься на «групповые» фотографии — с детьми, собаками, зонтиками, удочками, любимыми велосипедами?

Раньше в Молчановку отправляли на лето бабушку Зосю с Соней, снабжая регулярно продуктами. Теперь здесь магазин не нуже московского, а повзрослевшая Сонька предпочитает совершать с родителями поездки за рубеж.

Я уехала на дачу, пообещав Сергею, что подготовлю дом к летнему сезону, чтобы можно было прямо с июня перевезти сюда маму со всеми её бумагами, а потом переправить загостившую в Англии дочь. Мне предстояло разместить здесь мебель, изгнанную перед ремонтом из московской квартиры, усовершенствовать кухню, провести отопление АГВ.

Придумывая себе все новые и новые задачи, я понимала, что уже второй раз прячусь от мучительных душевных проблем в спасительные дебри хозяйственных забот. Первой жертвой стала московская квартира, теперь этот милый, ветхий дом, совершенно беззащитный перед натиском моего преобразовательного энтузиазма.

Я сидела на скамеечке под кустом цветущей сирени и задумчиво щурилась на возвышавшееся передо мной строение. Скорее даже не возвышавшееся, а ссутулившееся под тяжестью лет и от сознания собственной обреченности.

Вот так неделю назад я, сжавшись в колючий комок, поскуливала от бессилия и невозможности разрыдаться.

Юл привез меня к себе. Это было наше первое свидание после ночи в английском отеле. Нам надо было многое обговорить. Но уже в машине я призналась, что так и не смогла сказать Сергею правду.

— Правильно поступила, детка. Мы же решили не торопиться. Это все равно, что рубить дрова, когда кругом горит лес. Ломать — не строить.

Я была согласна с доводами Юла, но куда больше меня вдохновляли его давние заклинания: «Не отпущу…» Если бы я могла, рассталась с ним. Если бы я могла сказать «нет», уничтожив одним махом наше неопределенное, опасное и, скорее всего — печальное для обоих будущее…

Сергей знал о моем увлечении Юлом, но, похоже, не хотел воспринимать его всерьез. Он надеялся, что я найду силы разорвать эту связь под воздействием каких-то фактов, которые в скором времени обещал открыть мне. Он умолял меня не торопиться с выводами и покинуть на время Россию.

Но Юл позвал меня — и вот я покорно неслась через майскую нарядную, людную, суматошную Москву, чувствуя лишь, как движется по моей ноге от колена вверх его нежная и требовательная ладонь. Я видела сосредоточенное лицо с бледной полоской сжатых губ, длиннопалую левую руку, лежащую на руле, и думала только о том, как через несколько минут завладею этим лицом, руками, ртом…

— Мне кажется, мы никогда не приедем… Я просто озверел от желания, детка. — Пробормотал Юл, нахально обгоняя маячивши впереи машины.

Мы чуть не бегом ринулись в лифт, поспешно вломились в квартиру и рухнули на ковер, нетерпеливо срывая легкие майские одежды… Потом Юл сразу же отправился к холодильнику за питьем, а я — в ванну, к прохладному душу.

Стоя с полузакрытыми глазами под густыми тонкими струями, я смутно думала о том, что отдаваться — потребность женского тела. Дарить себя ласкам солнца, воды, прихотям любимого мужчины, для которого после купания я долго расчесывала длинные волосы, смачивала капельками духов мочки ушей, шею, грудь, медленно и томно покрывала кожу нежнейшим кремом из молочка кокоса и пыльцы лотоса…

Господи, зачем я нагнулась, зачем стала шарить по полу в поисках упавшего колпачка от флакона…

Я крутила перед глазами вещь, в принадлежности которой не сомневалась. Медальон синей эмали с золотым барельефом Будды принадлежал Ларе.

Юл застал меня за этим занятием и отобрал вещицу.

— Слава, пожалуйста… Не стоит портить встречу.

— Выйди, мне надо одеться. — Обернувшись полотенцем, я потянулась за своим бельем.

Он попытался остановить меня, обнять, но ледяное выражение моего застывшего, окаменевшего лица свидетельствовало о тщетности попыток помириться.

Одевшись, я направилась к выходу. Говорить больше не о чем.

— Ты можешь хотя бы выслушать меня? — Юл заслонил собой дверь.