Анатолий Елкин - Арбатская повесть

• Название: Арбатская повесть
• Автор: Анатолий Елкин
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: История
• Год: 1978

Анатолий Сергеевич Елкин (1929—1975) известен советским читателям по увлекательным книгам «Айсберги над нами», «Атомные уходят по тревоге», «Одна тропка из тысячи», «Ярослав Галан» и др.

Над «Арбатской повестью» писатель работал много лет и завершил ее незадолго до своей безвременной смерти.

Центральная тема повести писателя Анатолия Елкина — взрыв линейного корабля «Императрица Мария» в Севастополе в 1916 году. Это событие было окутано тайной, в которую пытались проникнуть многие годы. Настоящая книга — одна из попыток разгадать эту тайну. Издательство, как и автор, не претендуют на документальную достоверность всех событий, описываемых в книге.

События 1916 года тесным образом переплетаются с сегодняшним днем.

---

О многом могут рассказать эти тусклые дома и запутанная вязь переулков, впадающих в Арбат, как ручейки, пробившиеся к реке через хитрые лабиринты камнепада. Нужно только внимательно слушать и не спугнуть тишину.

Он знает удивительные истории, мой старый Арбат.

Он неисчерпаем, как море. Я думал, здесь все известно мне до мелочей. И с удивлением обнаружил, как наивно ошибался: почти каждый дом оказывался таинственной землей, ждущей своего историка и первооткрывателя.

Мемориальные доски на стенах — только указатели внешних координат событий. Немногих, избранных. Потому что по справедливости ими должен быть отмечен здесь почти каждый дом…

Вся эта история рассказана мне старым Арбатом. Обыкновенной московской улицей.

Нет в облике ее ничего особенного: плывут троллейбусы, спешат такси. В магазинах — обычная столичная суета. Только для выросших или долго проживших здесь старый Арбат — как непреходящая любовь и песня:

Пешеходы твои — люди невеликие.
Каблучками стучат, по делам спеша.
Эх, Арбат мой, Арбат! Ты — моя религия.
Ты и радость моя, и моя беда…

«Невеликие» — явное самоуничижение. В чем вы еще убедитесь. В «спешащих по делам» — приглядитесь — вы увидите людей легендарных. Истинная слава не криклива, и только в высокие праздники появляются на пиджаках и куртках награды.

Они — и твои награды, Арбат…

3. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЮНОСТЬ, ИЛИ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ СПУСТЯ…

Идем с Анатолием Рыбаковым по старому Арбату.

Встреча эта всегда и волнующа и печальна. Печальна потому, что с быстротой талого снега исчезают песенные переулки и дворики старого Арбата.

Как-то не верится, что это — «те же самые» дома. Каждый день мы идем с работы мимо обычного двухэтажного домика под номером — Арбат, 53. Но здесь жили Пушкин с женой с февраля по май 1831 года. В неделю несколько раз забегаешь по делам в райком партии. И в этом здании Пушкин был на балу у В. Я. Сольдан, а затем здесь поселился Денис Давыдов. Облупилась, постарела церковь Большого Вознесения у Никитских ворот. А в ней 18 февраля 1831 года венчался поэт.

Все сущее имеет свои истоки и корни.

Сегодня мы говорим — «Арбат», и у кого это понятие не ассоциируется с тем первоначальным, зафиксированным историками. С теми корневыми обстоятельствами, которым улица обязана своим рождением: «Арбат — улица (XV в.)». Арбат (арбад) — слово арабского происхождения, означающее пригород, предместье, какой и была эта местность в XV веке. Название, вероятно, занесено восточными купцами, жившими здесь во время своих приездов в Москву. По другой версии, название «Арбат» произошло от находившегося в этом месте колымажного двора, где изготовлялись телеги, повозки — по-татарски «арбы».

«Арбатская площадь (XIX в.), бывш. пл. Арбатских Ворот. Получила название от находившихся здесь Арбатских ворот Белого города (XVI—XVII вв.)». «Арбатский переулок (1952), бывш. Годеиновский пер. Получил название по улице Арбат, к которой он примыкает».

История была щедра к старому Арбату. Его дома, переулки, прилегающие площади и улицы — как листы старых и новых хроник.

Особняк на Суворовском бульваре. У подъезда — доски, бочки с известью. Жильцы прохожим — с гордостью: «Идет реставрация квартиры, где жил последние годы Гоголь. Здесь он и сжег второй том «Мертвых душ».

Во всех путеводителях значится, что «Малая Молчановка — улица юности Лермонтова».

Встречаю знакомого журналиста. Рассказывает:

— Только что был в доме Герцена на Сивцевом Вражке. Опустел дом. Только на антресолях, где Герцен писал письма об изучении природы, еще живут. Комната полна книг. Я увидел там карту Луны и лунный глобус. Последний жилец на антресолях, очевидно, занимается проблемами нашего спутника…

Почти каждый день, направляясь в Дом книги, я прохожу маленькую белую церквушку. У входа — объявление: выставка «Природа и фантазия». Бывший знаменитый храм Симеона Столпника. Здесь молился Гоголь…

Дома, дома, дома… Притаившиеся в узких переулках. Как бы поделенные современными громадами. Они тихо хранят шаги многих и многих писателей. Их голос. Они видели их улыбку и их горе. Они стали историей. Песенной и легендарной.

Я понимаю тебя, старый Арбат!

Тебе трудно, очень трудно… По ночам ты прислушиваешься к гулкой тишине своих переулков, а когда засыпаешь — проходит в снах твоих невозвратимо-далекое, волнением сжимающее сердце.

Вот в том витиевато задуманном старом особнячке зажегся огонь. Может быть, удастся разглядеть за смутным стеклом склонившегося над рукописью Пушкина. А что это за тень мелькнула в туманной синеве переулка? Может быть, это Гоголь возвращается от всенощной. Или — Денис Давыдов, преобразившийся, совсем иной, чем его еще полчаса назад видели на балу у Вильегорских, задумчивый и непривычно тихий, что-то шепчет. Возможно, уже приходят к нему из таинственного далека щемящие душу строки.

Просыпается Арбат хмурым, настороженным. Под лязг бульдозеров, рушащих уже невозвратимую, съеденную веками старину. В клубах пыли исчезают поленовские дворики, особняки, в двери которых входили Пушкин и Брюллов, Лермонтов и Гоголь, да и сама веками любившая арбатские переулки тишина.

Стальное лезвие нового Арбата рассекло эту тишину молниями летящих на полной скорости машин, слепящими огнями реклам, гомоном толп, штурмующих вечерние рестораны, бары, магазины.

Небоскребы нависли над старыми переулками, подавив их надменной своей тяжестью, ослепительным блеском царственных витрин. Здесь — парад неона и сотен других благородных светоносителей, светящихся рубинами, вспыхивающих топазами, рассыпающихся мириадами жемчужных осколков торжествующего света.

XVIII и XIX века удивленно и растерянно жмутся к земле, отступают в тень, в немногие, оставшиеся нетронутыми, переулки, которые, судя по всему, тоже отживают свое время. Двадцатый наступает уверенно и деловито, прорубая просеки широких проспектов в чаще особняков и запутанной вязи сонных переулков. Рука архитекторов неожиданно вдруг останавливается, пожалев какую-либо церквушку или меморию. Такое случается нечасто, но ежели случается, — эти словно сошедшие со старинных гравюр и литографий тени былой, державной славы русской неожиданно получают новую жизнь на фоне просторных железобетонных плоскостей. Они — как теплый огонь, струящийся из глубины столетий, согревающий современную геометрию, в которой победили свет, стремительность и целесообразность — начала, продиктованные временем. Но где-то утратилось живое ощущение теплоты, непосредственности, единичности и неповторимости…

— А почему ты заинтересовался взрывом «Императрицы Марии»? — спрашивает вдруг Рыбаков.

— Это тоже сама по себе удивительная история. И я а ней когда-нибудь обязательно расскажу…

4. В КОРОЛЕВСКИХ ЗАМКАХ ВОДЯТСЯ НЕ ТОЛЬКО ПРИВИДЕНИЯ

Для меня эта история началась, естественно, много позже — в 1947 году, когда судьба забросила меня в Кенигсберг. Город стоял в развалинах. Вернее, города не было: холмы битого, оплавленного кирпича, рыжие прутья арматуры вместо домов и улиц. И над всем этим пеплом и прахом мрачно высились изрешеченные снарядами, в рваных пробоинах и зияющих каменных ранах готовые вот-вот рухнуть башни старинного Королевского Замка.

Они видели и великих магистров Тевтонского ордена, и Альбрехта Бранденбургского, и Фридриха Великого, и не менее «великого», по его собственному мнению, гаулейтера Коха. Ставшие символом неукротимой военщины и «прусского духа», увидели они и победивших этот «дух» советских солдат.

Горьким дымком и затхлостью тянуло от каменных холмов и остовов, и только кое-где в этой пустыне попадались чудом сохранившиеся части квартир, переходов и некогда пышных залов.

Что привлекло тогда мое внимание в развалинах около Королевского Замка? Вероятнее всего — книги. Да, книги. Полузасыпанные известью. Промокшие. В искореженных сыростью переплетах. Они образовали холмик у полуобвалившегося стеллажа, и когда, стряхнув грязь, я раскрыл одну из них, то с удивлением увидел, что это не что иное, как «Очерк русской морской истории» Веселаго, изданный в Санкт-Петербурге в 1875 году.

Не помню точно, что еще там было. Запомнилось только несколько томиков «Истории русской армии и флота», вышедших в издательстве «Образование» к юбилею войны 1812 года.

Как раз в одном из таких томиков и лежали эти фотографии. Вначале показалось, что они — дубли одного и того же кадра. Но, внимательно присмотревшись, я увидел — разнятся! На снимках — большой военный корабль, над которым встал огромный султан дыма. Вот размеры этого султана и были на разных снимках отличными друг от друга. На одном — корабль еле дымился. На другом — вихрь дыма взлетел почти к самому небу. На третьем, очень смутном, корабль едва проглядывался сквозь черную, окутавшую его пелену.