Эрик Амблер - Маска Димитриоса

• Название: Маска Димитриоса
• Автор: Эрик Амблер
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-01240-8

В сборник включены детективные романы «Тридцать девять ступенек» шотландского писателя Джона Бёкана (1875–1940) и «Маска Димитриоса» англичанина Эрика Амблера (р. 1909).

В каждом из них раскрываются шпионские заговоры, направленные на физическое устранение политических деятелей перед началом мировой войны 1914–1918 гг. и в 20–30-е годы нашего века.

Повествование ведется от лица авторов — не просто наблюдателей событий, но и невольных их участников.

---

Эрик Амблер Маска Димитриоса

Неправедный закон забвения властвует над людьми. Не соблаговолив сделать хотя бы запись в книгу вечности, судьба стирает след как достойных, так и недостойных, и даже о Мафусаиле известно только то, что он жил долго.

Сэр Томас Браун. «Гидриотафия».[1]

Наваждение начинается

Французский писатель Шамфор,[2] который, к сожалению, известен не так широко, как он того заслуживает, сказал, что провидение обычно выступает под кличкой «случай».

Этот афоризм, противоречивый, равно как и многие другие, предназначен скрыть тот неприятный факт, что случай играет важную, пожалуй, даже главенствующую роль во всех людских делах. Но не будем придираться к писателю. Безусловно, случайное стечение обстоятельств часто выглядит как непонятная, запутанная цепь причин и следствий, которую мы принимаем за вмешательство провидения.

Пусть же рассказ о Димитриосе Макропулосе послужит тому примером.

Тот факт, что человеку вроде Латимера удалось разузнать о таком человеке, как Димитриос, сам по себе комичен и нелеп. В самом деле, разве не верх нелепости, что Латимер, увидев труп Димитриоса, затем в течение нескольких месяцев собирал биографические данные об этой темной личности и вдруг столкнулся с «мертвецом» лицом к лицу, предоставив на усмотрение Димитриоса решение вопроса — жить ему или умереть.

И все-таки, сопоставляя все известные факты, трудно в этом случае удержаться от суеверного страха. Ведь сама нелепость совершившегося, казалось, запрещает видеть во всем «игру случая» или «совпадение». Впрочем, скептик может утешиться: если и существует недоступный пониманию людей промысел, то его исполнение из рук вон плохо — выбрать Латимера в качестве орудия промысла мог только идиот.

Чарльз Латимер, окончив университет, десять лет преподавал политэкономию в одном из непрестижных провинциальных университетов. К тридцати пяти годам он стал автором трех научных книг. Первая была посвящена влиянию Прудона на общественную мысль Италии XIX века, вторая называлась «Готская программа 1875 года», в третьей разоблачалась экономическая подоплека книги Розенберга «Миф XX века». Закончив работу над корректурой последней книги, он начал писать свой первый детективный роман в надежде, что это поможет ему побыстрей рассеять то мрачное впечатление, которое осталось у него после знакомства с философией национал-социализма и с пророком этой философии, доктором Розенбергом.

Тираж «Скверного дела» разошелся мгновенно. Вслед за первой книгой он написал еще две: «И я, — сказал шпион» и «Оружие убийцы». Сочинением детективов занимается пропасть народу, в том числе даже некоторые из его коллег, профессоров университетов, но Латимер отличался от них тем, что книги приносили ему хороший доход. По-видимому, он рано или поздно стал бы профессиональным писателем. Три обстоятельства ускорили этот процесс. Во-первых, расхождение во мнениях с руководством университета, причем себя в этом споре он считал принципиально правым, во-вторых, состояние здоровья и, в-третьих, то немаловажное обстоятельство, что он не был обременен семьей. Сразу после публикации романа «Это вам не семечки» он тяжело заболел, а, когда поправился, не долго думая, написал заявление об уходе из университета и отправился в Грецию, чтобы погреться на солнце и закончить свой пятый детектив.

Спустя неделю после того, как был закончен роман, он решил поехать в Турцию. Латимер прожил в Афинах почти год и давно хотел переменить обстановку. Здоровье его заметно улучшилось, но наступила осень и, вспомнив, как неблагоприятен в это время английский климат, он по совету одного из своих греческих знакомых взял билет на пароход, идущий из Пирея в Стамбул.

Имея на руках рекомендательное письмо, никогда не знаешь, как все обернется. Ведь в большинстве случаев податель письма лишь шапочно знаком с его автором, которого, в свою очередь, адресат знает ничуть не лучше. Вероятность того, что письмо оправдает надежды хотя бы одного из троих, очень мала.

Среди рекомендательных писем, имевшихся у Латимера, было и письмо к некой мадам Шавез, которая, как ему сказали, обитала на вилле, стоящей на берегу Босфора. На четвертый день после приезда в Стамбул он написал ей письмо и получил в ответ приглашение погостить дня три-четыре на вилле. Он обещал быть, хотя почему-то не ждал от этого визита ничего хорошего.

Для мадам Шавез дорога в Буэнос-Айрес и обратно была вымощена золотом. Красавица-турчанка, вышедшая замуж за аргентинского богача, в прошлом биржевого маклера, и затем разведшаяся с ним, вернувшись из Буэнос-Айреса, купила виллу — небольшой дворец, когда-то принадлежавший одному из родственников султана, — потратив на это часть средств, вырученных от брачной сделки с маклером. Вилла была очень красива — от вида на залив, открывавшегося с террасы, просто захватывало дух, — но отдаленность, плохая дорога и перебои с водой из-за высоты создавали довольно большие неудобства. Латимер легко мирился с ними, но ему действовали на нервы другие приглашенные и совершенно выводила из себя привычка хозяйки хлестать по щекам провинившихся служанок.

Гостями хозяйки были: два надоедавшие своей трескотней француза из Марселя, три итальянца, два молодых офицера турецкого флота со своими так называемыми «невестами» и группа бизнесменов из Стамбула с женами. Все они только и делали, что пили голландский джин, запасы которого были, по-видимому, неисчерпаемы, да танцевали под граммофон. Заводил граммофон слуга, который ставил пластинки, не обращая внимания на то, танцевали гости или нет. Под предлогом, что он себя плохо чувствует, Латимер уклонился и от джина, и от танцев, и сразу перестал для гостей существовать.

Четвертый, последний, день его пребывания на вилле клонился к вечеру. Латимер сидел на увитой виноградом террасе, куда почти не долетали звуки граммофона, и смотрел на поднимавшуюся к вилле дорогу. Вдруг на дороге появился быстро мчавшийся автомобиль, который оставлял за собой облако пыли. Когда машина въехала во двор виллы, открылась задняя дверца и из машины выпрыгнул пассажир.

Он был строен и моложав. Слабый загар как-то особенно подчеркивал седину его волос, подстриженных по-русски, в кружок. Узкое с впалыми щеками лицо, походивший на клюв нос и тонкие губы придавали ему хищный вид. Ему, наверное, было уже за пятьдесят, и Латимер, отметив, как великолепно сидит на нем, видимо сшитый на заказ, мундир, подумал: «Не может быть, чтобы он обходился без корсета».

Офицер, вытащив из рукава платок, обмахнул им свои лакированные сапожки, лихо сдвинул набекрень поданную шофером фуражку и исчез из поля зрения Латимера — где-то вдали прозвенел звонок.

Полковник Хаки — так звали офицера — сразу же понравился всем без исключения гостям. Приняв смущенный вид и, по-видимому, пытаясь тем самым внушить гостям, что неожиданное появление полковника безнадежно ее компрометирует, мадам Шавез представила офицера собравшимся минут через пятнадцать после его прибытия. Полковник был сама галантность: улыбаясь и щелкая при каждом знакомстве каблуками, он отдал честь морякам и в ответ на их приветствие, кланялся, целовал руки дамам, нахально их разглядывая при этом. Зрелище это настолько поразило Латимера, что он сначала не поверил своим ушам, когда было названо и его имя. Полковник долго тряс ему руку.

— Чертовки рад встретить тебя здесь, старик, — сказал он.

— Monsieur le Colonel parle bien anglais,[3]— пояснила мадам Шавез.

— Quelques mots,[4]— уточнил полковник.

— Как поживаете? — спросил Латимер, глядя прямо в светло-серые глаза полковника.

— Ну пока… всех лучше, — ответил полковник, и продолжил обряд целования ручек, который прервал только ради того, чтобы взглянуть с восхищением на стройную девушку в купальном костюме.

Появление полковника внесло в компанию большое оживление. Его шутки, по мнению Латимера первоклассные, его громкий смех, его смешное заигрывание с женами коммерсантов и при этом тайное внимание к молодым, незамужним женщинам были просто поразительны. Впрочем, поймав раза два его взгляд, Латимер прочитал в нем: «Вот валяю дурака ко всеобщему удовольствию, но не думайте, что я в восторге от этого». После ужина, когда, видимо, устав от танцев, гости сели играть в карты, полковник подошел к Латимеру и, взяв его под руку, увел на террасу.

— Вы должны меня простить, месье Латимер, — сказал он по-французски, — все эти дурачества с женщинами — такая чепуха! Поверьте, я приехал сюда только ради того, чтобы поговорить с вами. Закуривайте, — сказал он, доставая портсигар.

— Благодарю.

— Пройдемте в тот конец. Когда мадам сказала, что вы у нее в гостях, я не смог побороть искушение побеседовать с писателем, книги которого я высоко ценю, — и вот я здесь.