Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 3

• Название: Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 3
• Автор: Вальтер Скотт
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1960

«Антикварий» — исторический роман Вальтера Скотта, более успешный, чем два предыдущих, вышел в свет в 1816 году. Сюжет романа строится вокруг антиквара — археолога, историка-любителя и коллекционера сомнительной древности предметов. Но антиквар не является главным героем книги. Вокруг других героев романа происходят более важные коллизии сюжета. Автор так писал о своих первых трех романах: «Уэверли» охватывает эпоху наших отцов, «Гай Мэннеринг» — время нашей юности, «Антикварий» же относится к последнему десятилетию восемнадцатого века. Но роман «Антикварий» являлся наиболее любимым романом знаменитого автора.

---

Жизнь этого землевладельца не богата событиями. Он был, как мы уже сказали, вторым сыном, и отец готовил его к участию в крупном коммерческом предприятии, руководимом родственником с материнской стороны. Однако против такого плана Джонатан восстал самым непримиримым образом. Тогда его определили в учение к юристу, чтобы он сделался стряпчим или адвокатом. В этом деле он преуспел настолько, что овладел всеми формами феодальных инвеститур. Ему доставляло такое удовольствие примирять их противоречия и выяснять их происхождение, что патрон очень надеялся увидеть его в будущем хорошим ходатаем по земельным делам. Однако он медлил на пороге храма юстиции и, хотя приобрел некоторые знания по вопросам истории и системы законоположений своей страны, никак не поддавался уговорам практически использовать эти знания в целях извлечения дохода. Но если он так обманул надежды своего патрона, то вовсе не из легкомысленного пренебрежения к выгодам, связанным с обладанием деньгами. «Будь он обеспечен, или бестолков, или rei suae prodigus[13], — говорил его наставник, — я бы понял его. Но он никогда не истратит и шиллинга, не проверив внимательно сдачу. Шести пенсов ему хватает на больший срок, чем другому полукроны, и он может целыми днями размышлять над какими-нибудь парламентскими актами, отпечатанными готическим шрифтом, вместо того чтобы сыграть в гольф или сидеть в таверне. И все же он не посвятит даже дня несложному судебному делу, которое позволило бы ему положить в карман двадцать шиллингов. Странная смесь умеренности и прилежания, с одной стороны, и нерадивости — с другой. Нет, мне его не понять! »

Однако с течением времени его ученик получил возможность заниматься чем ему вздумается. Отец умер; ненамного пережил его и старший сын, заядлый рыболов и охотник, расставшийся с жизнью из-за простуды, схваченной во время охоты на уток в болоте Китлфитинг-мосс, несмотря на то, что в тот вечер он выпил бутылку бренди, чтобы согреть желудок. Таким образом, Джонатан унаследовал имение, а с ним и средства, которые позволили ему существовать, сбросив с себя ненавистную лямку юриспруденции. Желания у него были самые умеренные. Рента, приносимая его небольшим имением, увеличивалась с ростом благосостояния округи и вскоре намного превысила его потребности и расходы. И хотя он был от природы слишком ленив, чтобы стремиться к обогащению, он все же не без удовольствия наблюдал, как накоплялись его сбережения. Обитатели близлежащего города смотрели на него не без зависти, как на человека, который считал себя выше их по положению в обществе и чьи занятия и развлечения казались им равно непонятными. Тем не менее своего рода наследственное почтение к лэрду Монкбарнса, а также и то, что его знали как денежного человека, не могло не влиять на его соседей-горожан. Сельские джентльмены, в общем, превосходили его богатством, но отнюдь не умом и, за исключением одного, с которым он был на дружеской ноге, мало общались с хозяином Монкбарнса. Впрочем, он мог при желании утешаться обычным в таких случаях обществом пастора и врача, а также не без интереса и удовольствия переписываться с большинством тогдашних знатоков древностей, которые, подобно ему, измеряли разрушенные временем укрепления, чертили планы развалившихся замков, читали истертые надписи и сочиняли статьи о медалях, по двенадцати страниц на каждую букву легенды. Его вспыльчивость, по словам горожан, объяснялась отчасти ранним разочарованием в любви, сделавшим из него, как он выражался, убежденного «мизогина», но в еще большей мере раболепным преклонением перед ним незамужней сестры и сироты-племянницы, которых он приучил считать его величайшим человеком на земле и которыми хвалился как единственными хорошо выдрессированными и приученными к послушанию женщинами, которых он знает. Нужно, впрочем, признать, что мисс Гризи Олдбок случалось иногда и «артачиться», если он затягивал поводья слишком туго. Прочие черты его характера станут ясны из нашей повести, и мы с радостью освободим себя от скучной обязанности их перечисления.

Во время обеда мистер Олдбок, побуждаемый таким же любопытством, как и у его спутника, сделал несколько более прямых попыток, оправдываемых его летами и положением, установить имя, цель поездки и звание молодого джентльмена.

Молодой человек сказал, что его зовут Ловел.

— Как? «Кошка, и крыса, и Ловел, наш пес»? Неужели вы происходите от любимца короля Ричарда?

Молодой человек ответил, что не имеет основания называть себя щенком этого помета и что его отец — уроженец Северной Англии. Сам он в настоящее время едет в Фейрпорт (город, близ которого находилось имение Монкбарнс) и, если ему понравится, может быть, проведет там несколько недель.

— Мистер Ловел путешествует только для удовольствия?

— Не совсем.

— Быть может, у вас дела с фейрпортскими коммерсантами?

— Отчасти есть и дела, но они не имеют отношения к торговле.

На этом он остановился. И мистер Олдбок, зашедший в своих расспросах настолько далеко, насколько позволяли приличия, вынужден был переменить разговор. Антикварий не считал себя врагом хорошего обеда, но был решительным противником лишних дорожных расходов. И когда его товарищ намекнул на бутылочку портвейна, он нарисовал ужасную картину той смеси, которую, сказал он, обычно продают под этим наименованием, и, отметив, что пунш заслуживает большего доверия и лучше подходит к данному времени года, положил руку на звонок, чтобы заказать необходимые составные части. Но Мак-Китчинсон уже по-своему решил вопрос о напитках и появился с огромной двухквартовой бутылью, покрытой древесными опилками и паутиной — свидетельствами ее древнего возраста.

— Пунш? — подхватил он это звучное слово, входя в гостиную. — Черта с два получите вы сегодня хоть каплю пунша, Монкбарнс! Так и знайте!

— Что ты затеял, мошенник бесстыжий?

— Ну, ну, нечего так ругать меня! А вы помните, какую шутку вы сыграли со мной, когда были здесь прошлый раз?

— Я сыграл с тобой шутку?

— Вы самолично, Монкбарнс! Лэрд Темлоури, и сэр Гилберт Гризлклю, и старый Росбалло, и наш мэр собирались провести у меня часок-другой. А вы пустились рассказывать им свои сказки про древний мир, так что они и уши развесили, а потом вы взяли да увели их бог знает куда поглазеть на старый римский лагерь. Ах, сэр, — обратился трактирщик к Ловелу, — ведь он птиц с деревьев сманить может, как заведет речь про людей, которых давно и в живых нет! Вот я и потерял случай отпустить не меньше шести пинт доброго кларета, потому что ни один черт не ушел бы отсюда, не выпив своей доли.

— Видали вы такого бессовестного плута! — воскликнул Монкбарнс и расхохотался, ибо почтенный хозяин не напрасно хвастал, что знает меру всех своих гостей, как сапожник знает длину ноги всех своих заказчиков. — Ладно уж, можешь прислать нам бутылку портвейна!

— Портвейна? Ну нет! Оставьте портвейн и пунш нам, простым людям. А лэрдам подобает пить кларет. И, смею оказать, никто из тех людей, которых вы так любите расписывать, не пил ни портвейна, ни пунша.

— Вы слышите, как уверенно рассуждает этот нахал? Что ж, молодой друг, придется нам предпочесть «фалернское коварному сабинскому».

Проворный хозяин мгновенно вытащил пробку, перелил вино в достаточно емкий сосуд и, объявив, что оно «надушило» всю комнату, предоставил гостям угощаться вволю.

Вино Мак-Китчинсона и в самом деле оказалось недурным и подняло настроение старшего гостя, который рассказал несколько занятных историй, отпустил ряд веселых шуток и под конец пустился в ученое рассуждение, касавшееся драматургов древности. В этой области его новый знакомый оказался настолько осведомленным, что наш антикварий начал подозревать, не сделал ли их мистер Ловел предметом своего специального изучения. «Он путешествует отчасти по делам, отчасти — ради удовольствия? Сцена — вот что может объединить то и другое! Ведь это работа для исполнителей и удовольствие — по крайней мере так должно быть — для зрителей. По манерам и положению он кажется выше тех молодых людей, которые обычно избирают этот путь. Но, помнится, кто-то говорил, что наш театр открывает сезон дебютом молодого человека, впервые появляющегося на сцене. Что, если это ты, Ловел? Ловел или Белвил — как раз такие имена, какие часто принимают молодые люди в подобных случаях. Ей-богу, мне жаль парня! »

Мистер Олдбок обычно был бережлив, но ни в коем случае не скареден. Первой его мыслью было избавить спутника от какого-либо участия в расходах, связанных с их маленькой пирушкой, которые, казалось ему, должны быть более или менее обременительны в положении юноши. Поэтому он постарался потихоньку уладить счеты с Мак-Китчинсоном. Молодой путешественник запротестовал против такой щедрости и примирился с ней только из уважения к годам и почтенной личности лэрда.