Пётр Вершигора - Дом родной

• Название: Дом родной
• Автор: Пётр Вершигора
• Издательство: Картя молдовеняскэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

Действие романа Петра Вершигоры «Дом родной» развертывается в первый послевоенный год, когда наша страна вновь встала на путь мирного строительства. Особенно тяжелое положение сложилось в областях и районах, переживших фашистскую оккупацию. О людях такого района и рассказывает автор.

Решение существенных хозяйственных вопросов во многих случаях требовало отступления от старых, довоенных порядков. На этой почве и возникает конфликт между основными действующими лицами романа: секретарем райкома партии боевым партизаном Швыдченко, заместителем райвоенкома Зуевым, понимающими интересы и нужды людей, с одной стороны, и председателем райисполкома Сазоновым, опирающимся только на букву инструкции и озабоченным лишь своей карьерой, — с другой. Конфликт обостряется и тем обстоятельством, что еще живет в среде некоторых работников дух недоверия к людям, находившимся в оккупации или в гитлеровском плену.

Рассказывая о жизни в небольшом районе, автор отражает один из трудных и сложных этапов в истории нашей страны, поднимает вопросы, имевшие большую остроту, показывает, как партия решала эти вопросы.

---

Эти самокритичные раздумья и были причиной той озабоченности, которую заметил Зуев.

Седых снова повернулся к нему и задал еще один вопрос:

— Какие выводы сделало руководство для себя и для района в целом после конференции? Интересовались ли вы, товарищ Зуев, положением в районе? Мне любопытно было бы послушать ваши соображения на этот счет…

— Выводы? — несколько удивленный, Зуев положил обе руки на спинку переднего сиденья и почти приблизил лицо к секретарю обкома. — Какие же могут быть выводы, товарищ Матвеев? Все идет как шло, если не хуже.

Секретарь молчал, повернулся совсем уже боком, приготовившись слушать. «Эх, была не была», — подумал Зуев. И внутри у него что-то похолодело, и он стал спокоен, как перед боем.

Без волнения и торопливости, скорее задумчиво, Зуев заговорил. Он приводил факты, известные ему лично, называл фамилии товарищей, от рядовых колхозников до руководителей района.

— Жизнь в районе никак не наладится. Взять прошлую осень. Что получилось? На трудодни в колхозе, где председателем Манжос, дали картошки. Да еще в двух. А в общем по колхозам ничего не получили. Молодежь из деревень бежит в город. Работать скоро совсем будем некому — да и не за что. Планы составляются в области без учета местных условий. Тракторов и вообще машин все еще мало. Запасных частей к ним почти нет. Хочешь получить — отправляй ходоков в область, а еще вернее — в Москву. Да не с пустыми руками. Очень плохо обстоит дело с резиной. Грузовики с осени стоят босые — это в тех колхозах, где они есть. Плохо дело с промтоварами, хотя на рынке из-под полы все можно купить. Во взаимоотношениях с районным начальством перемен тоже не наблюдается. — Он передохнул. «Вот я ему сейчас про Шамрая все выложу».

— Вы партийный, товарищ… — вмешался сосед.

— Майор Зуев, — с вызовом подсказал Петр Карпыч.

— Партийные поручения вы какие несете, товарищ Зуев? — холодно спросил тот опять.

— Одну минутку, товарищ Прохоров. Мы еще познакомимся, — перебил Матвеев.

— Был уполномоченным райкома по колхозу «Орлы». Вон по тому, который виднеется впереди.

— Это временное партийное поручение? На посевную?

— Нет, я уже больше года…

— Это система такая в вашем районе? — спросил с интересом секретарь обкома.

— Н-не знаю. Нет, кажется. Но со мной так вышло.

— Интересный колхоз?

— Вот именно. Фронтовики, партизаны… Но больше потому, что партийное поручение совпадало со служебными обязанностями. В этом колхозе стояло наше воинское подразделение.

— Понятно.

— Я, с вашего разрешения, товарищ Матвеев, тоже сойду в колхозе, — сказал Зуев. — Дела есть. «Да, надо попрощаться», — подумал он.

— Ну вот и совсем хорошо. Вместе остановимся. К правлению колхоза, — сказал Матвеев шоферу.

Так и случилось, что уполномоченный райкома Зуев привез руководителя области в колхоз «Орлы».

Зуеву понравилось, что Седых, по образованию инженер, видимо, не скрывает того, что не очень глубоко разбирается в сельском хозяйстве. Они обошли скотные дворы и фермы. Седых дотошно расспрашивал председателя Манжоса, щелкал языком, слушая его сообщения о кроликах. Он остался очень доволен их видом.

— Хорошая инициатива была проявлена вашим предрайисполкома товарищем Сазоновым, — сказал он и осекся, так как очень уж изумленный этими словами председатель колхоза Манжос перевел свои выпуклые глаза на Зуева, потом опять на Седых и Прохорова и чуть опустил голову. Дальше шли молча. Осмотрели быков, прошли мимо навозных куч, с которых роем поднялись синие, словно отполированные мухи, и, уже когда Матвеев-Седых подошел к своей машине, Зуев попросил разрешения для откровенного, с глазу на глаз, разговора. Седых покосился на своего помощника, кивнул ему на председателя Манжоса, и те отошли в сторону. Словно в каком-то трансе, Зуев подумал: «Ну ты, «мыслящий», теперь и докажи, что ты человек дела…» И он отбухал напрямик всю правду о руководителях района. Он не скрыл от Матвеева инициативной многообразной работы, которую проводит бюро райкома и его первый секретарь, рассказал, что инициатива с бычками принадлежит Швыдченке или даже, точнее, вот этому колхозу «Орлы», выручившему весь район, разводящему кроликов не только на мясо, но и на племя. Волнуясь и перескакивая с одного на другое, доложил о партийной конференции, на которой пытались съесть Швыдченку.

— Кто из области проводил конференцию? — с глухим раздражением спросил Матвеев-Седых.

— Сковородников, — ответил Зуев.

— Так и думал.

— Ну, тут больше от Сидора Феофановича все идет, — сказал Зуев.

— Это кто еще? — спросил Седых.

— Да Сазонов же.

Собеседник даже крякнул от досады.

— Вот с-сукин сын… Ах и не терплю я этих… любителей славы, — вдруг как-то очень искренне и, как показалось Зуеву, горько, словно жалуясь майору, сказал секретарь обкома.

Он еще долго расспрашивал Зуева, затем, круто повернувшись, отошел от него и прошелся несколько раз по обочине дороги. Потом подозвал к себе Манжоса и долго с ним говорил о чем-то наедине.

Помощник Матвеева-Седых, нахохлившись, приблизился к Зуеву и, искоса поглядывая на своего «хозяина», оживленно беседовавшего с Манжосом, процедил сквозь зубы:

— Так, значит, работал военкомом?

— Врид военкома.

— Гм. А что ж не постоянно? Не утвержден?

— Нет. Прислали подполковника Новикова.

— Хорошо… А колхозами, значит, по любопытству занимаетесь? Или по призванию?

Зуев удивился:

— По партийному заданию. Уполномоченный райкома.

— Так-с. А товарищ Шумейко, как вам кажется, ничего парень?

— Каждый занимается своим делом.

— Ну конечно. А полковника Коржа хорошо знаете?

— Знаком еще с войны.

— Он и на фронте… того?

— Не понимаю.

— Ну, за воротник заливал?

— Такими сведениями о вышестоящем начальнике не располагаю, — отрезал Зуев.

— Вышестоящем… Ну и терминология у вас, фронтовиков.

Зуев взорвался:

— А что фронтовики? Все на один аршин, что ли, вами меряются?

— Нет, почему же, защитники родины… ордена…

— Приходится считаться? — ехидно, уже не скрывая своей неприязни, спросил Зуев.

Прохоров исподлобья глянул на Зуева.

— Не понимаю, не вижу логики, — безапелляционно ответил он.

— Делом логики должна быть логика дела, — спокойно произнес Зуев.

— Как? Что еще за новости. Кто это сказал?..

Подошедший Седых вмешался:

— Спокойно, товарищ Прохоров. Это Маркс сказал.

— Извиняюсь… — смутился Прохоров и отошел в сторону.

Собираясь сесть в машину, Матвеев-Седых крепко пожал руку Зуеву. И как-то совсем не фамильярно, а по-дружески взял его за талию и притянул к себе.

— Швыдченку поддержим, — тихо сказал он.

— Выговором? — спросил Зуев.

— Какой? Кому? — нахмурился первый секретарь.

— Так вы же ему выговор записали…

Седых помолчал, вспоминая. Затем, словно извиняясь перед Зуевым, но все же твердо, сказал:

— Не я, а бюро обкома. По представлению того же Сковородникова. Но я думаю, что сейчас снимем.

— Снимете? — переспросил Зуев дерзко. — Кого?

Седых улыбнулся.

— Не закусывайте удила, товарищ молодежь. А если я тоже горячий человек? Ведь так можно и поругаться. А вы такое честное дело начали.

Зуев сдержался и сказал уже спокойно:

— Так разве дело в выговоре одному товарищу Швыдченке? Он ведь не за ордена старается. И таких, как он, у нас немало. И сам товарищ Швыдченко, и вот предколхоза Манжос, бригадир Евсеевна, и… — он хотел сказать о Шамрае, но почему-то опять не сказал, а только подумал: «Потом скажу, а сейчас можно испортить все».

Зуев продолжал:

— Десятки и сотни рядовых колхозников и активистов… Тех, кто работает не просто для отчета и не для дутой цифры к сводке, — вот этих затирают, исподтишка мешают им. Это не открытый саботаж, а, по-моему, гораздо хуже, более вредное.

— Почему, товарищ Зуев? — спросил Седых.

— Потому, что трудноуловимое…

Зуев замолчал.

— Я слушаю вас… — все так же спокойно нарушил молчание секретарь обкома. — Продолжайте, товарищ…

— Лично я не берусь делать выводов из создавшегося в районе положения. Но дела обстоят именно так. Точно так, товарищ секретарь. Главное звено, колхоз — единицу производящую — пока не повернули к крутому подъему. А при такой системе руководства этого поворота и ожидать нечего.

Но в это время разговор был прерван. На окраине Орлов появился дядя Котя во главе большой группы фабричных девчат, шагавших с веселой песней. Дядя Кобас поздоровался со всеми за руку уважительно и деловито. Подошел Манжос и, видя, что секретарь еще не уезжает, попросил у него разрешения отлучиться по делам. Надо было позаботиться о прибывших девчатах.